Трагедии Зрелищные искусства

                ОТ АВТОРА

ТРАГЕДИЯ.    Трагедия (греч. tragedian), буквально  - козлиная песнь. Трагедия основана на трагической коллизии героических персонажей, на её трагическом исходе, исполненной патетики. Это вид драмы, противоположный комедии. Трагедия отмечена суровой серьёзностью, изображает действительность наиболее заострённо, как сгусток внутренних противоречий. Греческая  трагедия возникла из религиозно-культовых обрядов, посвящённых богу Дионису. Греческая трагедия даёт совершенные образцы законченных, органичных произведений искусства (Эсхила, Софокла.) Она глубоко потрясает зрителя, вызывает в нём сильнейшие внутренние переживания.
     В трагедии главное действующее лицо (а иногда и другие персонажи — в побочных столкновениях), отличаясь максимальной для человека силой воли, ума и чувства, нередко даже нарушая некий общеобязательный и неодолимый закон. При этом герой трагедии могут или вовсе не сознавать своей вины — или не сознавать ее долгое время — действуя либо по предначертаниям свыше (напр., античная трагедия), либо находясь во власти ослепляющей страсти. Борьба с неодолимым законом сопряжена с большими страданиями и неизбежно кончается гибелью трагического героя; борьба с неодолимым законом нередко вызывает в зрителях возвышенное чувство, нечто похожее на одухотворение.
    Трагедия развилась из религиозного культа; первоначальное содержание трагедий замышлялось, как сопротивление року, его убедительным и неизбежным предначертаниям, которых не могут обойти ни смертные, ни боги. Таково, например, в трагедии Софокла  «Эдип». В христианском театре трагическое действие носило формы борьбы с богом; таково, напр., «Поклонение Кресту» Кальдерона. В некоторых Шекспировских трагедиях, например «Юлий Цезарь», необоримая сила рока, судьбы, в виде космических сил, принимающих грозное участие в драматической борьбе. В исторических трагедиях довольно часто изображалось богоборчество. 
Главные персонажи трагедии часто одарены чрезвычайной энергией и интеллектуальной остротой. Трагический герой действует без злого намерения — это третий обязательный признак трагедии. Злодей не может быть героем трагедии. Герои трагедии отличаются сильным умом и воображением: их реплики, направленные к осуществлению их стремлений, отличаются бурным красноречием, яркой риторикой. Желания героев трагедии подкреплены убедительными доводами, глубокомысленными сентенциями. 
    В эпоху бури и натиска в первой половине XIX столетия в Германии выработались новые особенности в построении трагедий. В них стали придавать особое значение  чувствам, которые становится  руководителем к действиям («Разбойники» Шиллера). Действующие лица стали наделяется особыми чертами, увлекающими за собой массы людей на классовую борьбу.

ОРФЕЙ И ЭВРИДИКА

Действующие лица

Орфей
Эвридика
Нимфы
Аид

Пастухи, пастушки, обитатели царства Аида, фурии, адские духи,  вакханки. Хор, хореография, пантомим.
Сюжет заимствован из античного мифа

МУЗЫКА

   Музыка должна быть строго подчинена драматическому развитию спектакля. Речитативы, декламации, хоровое и вокальное пение, дуэты, пантомимы, танцы должны раскрывать свой смысл, в связи с действием, разворачивающимся на сцене, придавая выразительность и единство.
   Музыкальное вступление не должно быть подчинено драматическому развитию  сюжета, но выдерживается в живом движении, в жизнеутверждающем начале и жизнерадостном характере.
   В первой части в вокальных партиях на первом плане - рельефный мелодический образ, доминирует исключительная простота музыки с отсутствием внешних эффектов, основанная на мелодичности, гармонии, народной песенной традиции.
   Вторая часть распадается на две контрастирующих части. В первой, устрашающие хоры духов и стремительными мелодиями сопровождающие демонические пляски фурий и адских тёмных духов. Этому противопоставляется нежные арии Орфея под аккомпанемент лиры (арфы и струнных инструментов), звучащая всё взволнованней. Вторая половина выдержана в светлых пасторальных тонах (флейт, гобоя и скрипок).
    Третья часть вначале музыка насыщена порывистым музыкальным вступлением, развивается до напряжённого развития. Завершается драма хоровым пением с чередованием сольного пения и дуэта, и музыкой, окрашенными в светлые тона, символизируют  торжество любви.
         
КАРТИНА ПЕРВАЯ

ПРЕЛЮДИЯ

Хор
Орфей полюбил Эвридику…
Как Солнце - небесному лику,
Так лики влюблённых подходят, -
Друг с друга – очей не отводят…
Влюблённых не сводит очей, -
От глаз Эвридики своей!..
Орфей!.. Орфей!.. Орфей!.. -
Не сводит влюблённых очей!..

Ты видишь, Орфей,  Эвридика
Затмила красой Неба лико!..
Весь мир затмевает красой
Твоя Эвридика!.. Так пой, -
И в лире - ты струн не жалей!..
Играй веселее Орфей!..
Орфей!.. Орфей!.. Орфей!.. -
Не сводит влюблённых очей!..

Как Солнце - небесному лику,
Подходит Орфей Эвридике…
Влюблённых не сводит очей, -
От глаз Эвридики Орфей!..
Орфей!.. Орфей!.. Орфей!.. -
Струн в лире не жалей!
Эту давнюю историю, -
Послушайте, люди добрые…

Орфей, Эвридика
Здесь много раз встречали мы зарю,
Здесь счастье нас рукой своей ласкало…
Восторженную молодость свою -
Венчать любовью Небо призывало!..

Эвридика
Здесь поэзии свет, твоей лиры привет, -
Я внимала, Орфей, без усилья…
Ключевою водой и росой молодой
Освежал ты любви нашей крылья!..

Орфей
Вдохновений полёт моё сердце берёт
От тебя лишь, моя Эвридика,
Здесь у озера муз, торжество наших уз,
Здесь любви торжество, Эвридика!..

Эвридика
Как ты славно поёшь, голос твой так хорош,
Орошает бальзамом участья…
Пусть любовь из всего создаёт торжество,
И наполнит нас искристым счастьем!..

Орфей, Эвридика
Сплетём же узоры мелодий певучих;
С небесных глубин, до пределов земли,
Придите, о Духи восторгов могучих,
Чтоб наши напевы устать не могли…
Как дождь между молний проворных и жгучих,
Мы будем блистать в золотистых цикадах, 
Мы будем, как звуки поющего грома,
Как волны, как тысячи брызг водопада…

Орфей
Нас уносит за грань, в многозвёздную ткань,
В океаны бездонной лазури…
Все сомнения прочь, и печали все прочь,
Как туман от грохочущей бури…

Эвридика
Твоих песен полёт, - мне Дыханье даёт,
И любовь улыбается неге…
Звёзд играющий рой, свет и воздух с Землёй
Сочетаются в огненном беге…

Орфей, Эвридика
Вдохновенно поём, свой чертог создаём,
Будет счастье царить в нём, светлея;
Этим пеньем своим, новый мир создадим,
Эвридики, Любви и Орфея!..

Хор
Рассыпьте, как жемчуг, гармонию слов,
Одни оставайтесь, умчитесь другие;
Вас манит на небо, за ткань облаков,
Где меркнут все чары земные…
Орфей с Эвридикой – свободны во всём,
Хвалу им давайте дружней воспоём…
Орфей с Эвридикой в восторге привета,
Поют, словно гении чистого света!..
Рассыпьте, как жемчуг гармонии слов,
И музыки звуки  благие…
Для нежной любови, сплетают покров,
Кропят, как посев облака дождевые…

Эвридика
Орфей, послушай… Милый друг, ты слышишь?!
Как дышит сладость нежности минувшей?!

Орфей
Я слышу!.. так зелёные холмы
Смеются миллионом светлых капель,
Когда гроза, промчавшись, отзвучит,
Встают иные сочетанья звуков…

Эвридика
Какой напев чудесный музы мира,
Царит, Орфей, твоя над миром лира!
В ней, ветров зажигающие звуки,
Как будто звёзды сыплются мне в руки…

Орфей
А там, смотри, прогалины в лесу,
Средь мхов густых, с фиалками сплетённых,
Один ручей, течёт двумя ручьями,
Они спешат, как будто две сестры,
Чтоб встретиться с улыбкой после вздохов…
И всё звончей, настойчивей звучат,
Во мгле земли в безветрии лазури…

Хор
Сколько есть светил небесных, все для вас струят сиянье,
Из лучей плетут чудесных золотые одеянья…
И богатством светлой сферы ты струишь поток огня,
Все лучи свои без меры проливают светом дня…
Сфера жизни, ты блистаешь самой светлой красотой,
Ты вкруг солнца пролетаешь изумрудною звездой;
Мир восторгов повсеместных и непознанных чудес,
Меж светильников чудесных, меж светильников небесных, -
Вы избранники небес!..

Орфей
О, куда бы ни пошла ты,
Я спешу тебе вослед,
Лишь бы ты мне улыбалась,
Лишь бы твой мне видеть свет…

Эвридика
В беспредельности пространства
Лиры я приют нашла,
Мой Орфей, своё убранство
Красоту с неё взяла…
Звук такой от лир исходит, -
Я слилась с душой твоей, -
Как влюблённая походит
На того, кто дорог ей…
Как фиалка голубеет,
Созерцая высь небес, -
Как туман речной темнеет,
Если смолк вечерний лес.
Если Солнце отблистает
И на склоне гор темно.
И угасший день рыдает,
Так и быть оно должно.

Орфей
Мы о чём с тобой  сегодня станем петь?
Из чего сегодня музыку извлечь?!

Эвридика
Пусть поют нам птицы наши, что в плену,
Что в груди заполнят звуком тишину…

Орфей
Пусть же песня станет розою твоей,
Пой, мой пленник, моё сердце, - соловей!..
О, как бьёшься ты о прутья клетки, сердце,
Как ты ищешь к Эвридике сердца дверцу!..

Эвридика
Ум, над которым торжествует страсть,

Орфей
Торжествует страсть…

Эвридика
Чтоб музыкой космическою всласть

Орфей
Музыкой всласть…

Эвридика
Упиться духи звёздные могли,

Орфей
Духи могли…

Эвридика
В восторге танцевали вне земли,

Орфей
Вне земли…
Любовь царит такая у меня, -

Эвридика
Царит у меня…

Орфей
В груди живёт свидетельство огня

Эвридика
Огня…

Орфей
Сестра! Супруга! Ангел! Кормчий мой!

Эвридика
Кормчий мой!

Орфей
Ты в звёздном мире мне дана судьбой!

Эвридика
Мне дан судьбой!

Орфей, Эвридика
И ручеёк, и аромат цветка,
Чьи лепестки ещё дрожат слегка,
Как будто бы целуются во сне,
Влюблённость дарят нам: тебе и мне!..
И ветерок негромок и нетих,
Цветки колышут спутниц всех своих,
И хоры птиц, и летняя листва,
И звуки, и молчанье и слова…
Какой мне неба дар, - твоя краса,
На сердце, как медвяная роса,
Дарит мою зелёную весну.

Орфей
Люблю!

Эвридика
Люблю!

Орфей
Люблю!

Эвридика
Души красу!..

Эвридика
Люблю!

Орфей
Люблю!

Эвридика
Люблю!
Орфей
Любви весну!..

Орфей, Эвридика
На сердце, как медвяная роса,
Какой мне неба дар, - твоя краса,

Хор
Орфей полюбил Эвридику.

Орфей
Я люблю тебя, Эвридика!

Хор
Эвридика полюбила Орфея

Эвридика
Я люблю, люблю тебя, Орфей!

Хор
Какая старая история…

Орфей, Эвридика
Я люблю! Люблю! Люблю!

Эвридика
Орфей!.. Орфей!.. Орфей!..

Хор
Какая дивная история…

Орфей, Эвридика
Я люблю! Люблю! Люблю!

Орфей
Эвридика!.. Эвридика!.. Эвридика!..

Хор
Какая давняя история…
Какая дивная история…
Какая давняя любовь…
Какая дивная любовь!..

Орфей
Орфей и Эвридика! Орфей и Эвридика! -
Едва пропел я наши имена…
Мир, словно замирает, как будто прославляет
Нас тишиной на вечны времена…
Ты, слышишь, Эвридика?!

Эвридика
Орфей, послушай: слышишь?!
Орфей
Все сферы звёзд поют, и шар земной!..

Эвридика
Весь мир нас прославляет, И сердце замирает
От счастья, мой Орфей, любимый мой!.. 

Орфей
Любимая, любимая моя,
О! Как же счастлив, как же счастлив я!
Пою любовь, звени же, голос мой, -
Над всею поднебесной синевой!..
Пусть восхищённый целый мир,
Придёт на песен этих пир;
И будет звуков звёздных рой
Принадлежать тебе одной!..
Пою любовь пред Солнцем лика
Тебе, родная  моя Эвридика!.. 

Эвридика
Любимый мой, любимый мой!..
Орфей мой, пой! Орфей мой пой!..
Все песни в сердце сберегу,
Без них жить больше не могу!..

Орфей
Их песен я сплету венок
И возложу у милых ног…
И будут петь в венке цветы –
Мою любовь, мои мечты!..
И ветер научу я петь,
До звёзд мечтам моим взлететь!
До звёзд взлететь моей любви!
О, счастье истинной любви!..
О, птица светлая любви,
Свои восторги нам яви!..
С тех пор, когда услышал я:
«Орфей, Орфей, я вся твоя!»
И сердце я тебе отдал, -
Мой певчий бог возликовал!

Эвридика
Орфей, Орфей, любимый мой!..
Ты послан мне самой судьбой!
Сама природа вновь и вновь,
Мне шепчет про твою любовь!..
И я шепчу с природой вновь:
Бессмертны песни и любовь!..

Хор
Славьтесь, Орфей, Эвридика!
Славься торжественный день!
Природа всегда приближала, -
День торжества от Начала…
Какая давняя история…
Какая дивная история…
Какая давняя любовь…
Какая дивная любовь!..


Орфей
Хочешь, моя Эвридика,
Я запою для тебя,
Белое облако птицей,
Спустится с неба, любя,
Чтобы в ладонях,
В самых ладонях
Потанцевать у тебя!..
Эвридика
Может быть, это мне снится:
Песни и эта роса.
Эта волшебная птица,
Нашей любви голоса.

Может цветок этот сниться,
Что задымился росой…
В утре цветка золотого,
Лучик любой – золотой!..

Солнце, так ярко сверкает
В капельке каждой росы,
В каждой росинке играет,
Озером нашей любви!..

Радуга дивно играет
В каждой росинке любви!..
Может быть это мне сниться, -
Песен волшебная птица!..

Хор
Славьтесь, Орфей, Эвридика!
Славься торжественный день!
Природа всегда приближала, -
День торжества от Начала…
Какая давняя история…
Какая дивная история…
Какая давняя любовь…
Какая дивная любовь!..

КАРТИНА ВТОРАЯ

Хор
Недолго счастьем
наслаждался Орфей
С любимой, прекрасной
Эвридикой своей;
С Эвридикой, с Эвридикой, -
С любовью прекрасной своей!..

При сборе цветов
В долине зелёной,
Эвридика вскричала
От укуса змеёю;
Эвридики, Эвридики, -
Жизнь загублена змеёю…
 
Побледнела Эвридика,
Светлые сомкнула очи.
И Орфей был безутешен, -
Пел и плакал - дни и ночи…
Эвридика, Эвридика, -
Пел и плакал – дни и ночи…

Орфей
Дни юности не миновали,
Но канули, как в океан…
И жизнь – туман,
И смерть – обман,
И юность, полная печали…

К какому, Эвридика, дню,
К какому ты летишь огню?..
Какие дали, голубели,
Исполненные красоты!
Какие нам цвели цветы!
Звучали нам с тобой свирели!..

Эвридика, где цветы?
Эвридика, где свирели?
Эвридика, где же ты, -
Моя юность и веселье?..

Хор
Завяли цветы,
Умолкли свирели,
Прощайте, - мечты,
Весна и веселье…
Прощайте, - мечты,
Весна и веселье…

Орфей
Эвридика, где любовь?
Где твои лебяжьи руки?
Я с тобой не встречусь вновь,
И бессильны лиры звуки…
 
Хор
Завяли цветы,
Умолкли свирели,
Прощайте, мечты…
Весна и веселье…
Прощайте, мечты…
Весна и веселье…

Орфей
Не оставлю Эвридику
Я одну в подземном мире,
Я верну её на землю,
Воспою ей гимн в эфире…

 В мрачном царстве душ умерших,
Упрошу царя Аида,
Чтоб вернул мне Эвридику
Мне поможет в этом лира…

Ветку нерасцветшей вербы,
Я возьму в Аид с собою,
Обращусь с призывом к небу, -
Справиться помочь с судьбою…

Воспою ей гимн в эфире…
В мрачном царстве душ умерших,
Не оставлю Эвридику
Я одну в подземном мире,

Хор
В мрачном царстве Аида,
Любителям ужасов – чары…
Ударил Орфей по струнам
Послушной своей кифары,
По струнам её стоголосым,
По струнам её вдохновенным, -
Широкой волной разнеслась
Песня Небесного мира…
В Мире Безмолвия лира -
Песней прекрасного мира,
Музыкой жизни звучала,
Данная миру,  в Начале…

Очаровала Харона, -
Дивная песня Орфея,
Цербер свой бег замедлил,
Он замер и слушал Орфея…
Песней любви к Эвридике,
Песней весны счастливой,
Очаровало всё царство
Прекрасное пенье Орфея…
Склонив свою голову, слушал
Орфея бог мрака Аид.
Тантал забыл жажду и голод.
 Сизиф не катил камень в гору.
Присел он на камень и слушал,
Нет пения краше и лучше…
Заслушались ей Данаиды,
 Забыв о бездонном сосуде.
 И даже  богиня Геката
Грозный свой нрав укротила…
Закрылась Геката руками, -
Не видно, как слезы катились…
И плакал сам злой Эринний,
Всех  тронул напевом Орфей.
И веточка вербы Орфея,
От песен его расцвела.
Из почек вдруг зазеленели
Листочки, даря аромат…
И был упоителен запах
От зелени свежей вербы
И струны всё тише звучали
Его стоголосой кифары,
И песня все тише, и тише, -
И вовсе она замерла,
Подобная вздоху печали,
Вокруг воцарилось молчание...
Молчанье прервал бог Аид:
«Зачем ты пришёл», - говорит…

Орфей
Я пришел в твой мир, Аид,
Лирой душу пробудить…
Тебе ли да не знать, Аид,
Как я страдаю без любви…

Аид, молю тебя и заклинаю:
Верни мне Эвридику, умоляю…
На время к жизни её верни, -
И с миром – в жизнь благослови!

Заклинаю, умоляю,
Лиру к сердцу прижимаю:
Сжальтесь, сжальтесь надо мною
Моей светлою мечтою…

Отпустите Эвридику,
Лишь на время, умоляю,
Заклинаю, заклинаю, -
Слёз жемчужины роняю…

Мы вернёмся в мир с ней вместе,
Насладимся жизнью-песней…
Жизнь, как миг единый краток,
Но в любви он - дивно сладок…

Тебе ли да не знать, Аид,
Как я страдаю без любви…
Вот я пришёл сюда, Аид,
Чтоб лирой душу пробудить…

Аид
- Я верну тебе невесту,
Заслужил её, Орфей…
 Выводи бедняжку к свету
Солнца юности своей.
Но условие исполни, -
За Гермесом вслед пойдёшь, -
Эвридику за собою
Следом к свету поведёшь…
И одно ты должен помнить,
Что б ни сталось на пути,
Не смотри на Эвридику,
Коль решил её спасти…
Без оглядки с нею вместе,
Путь свой должен ты пройти,
Выводи свою невесту,
Сам из ада выходи…

Орфей
Эвридика! Вот же я.
Здесь я, рядом пред тобою.
Почему  зовёшь меня?
Эвридика, что с тобою?
Эвридика, я Орфей,
Я певец твой долгожданный.
Вот я – с лирою своей,
Помнишь, я твой друг желанный?..

Эвридика
Нет, нет, нет,… Не ты, не ты.
Мой Орфей совсем другой!
Он все лучшие мечты
Пеньем и своей игрой…
Исполняет все мечты,
Мой Орфей, - не ты, не ты…

Орфей
Эвридика, посмотри-ка
На меня, - взгляни смелей…
Я всё тот же, Эвридика,
Друг твой и певец, Орфей…

Эвридика
Нет, не ты, не ты - Орфей...
Он совсем, совсем другой,
Он придёт, придёт за мной, -
Настоящий мой Орфей!
Мне не надо никого,
Жду я только лишь его…

Орфей
Эвридика! Долгожданный, -
Это я, твой друг, Орфей!

Эвридика
Мой Орфей!.. Орфей!.. Орфей! –
Где ты, друг мой долгожданный?

Орфей
Мне не веришь, Эвридика?
Но поверь мечте своей,
И спросила б, Эвридика,
Обо мне ты у людей…

Хор
Орфей, Орфей, Орфей, Орфей!
Играй и пой, певец Орфей!
Играй и пой! Играй и пой!
Твоя любовь всегда с тобой!
Орфей, Орфей, Орфей, Орфей!
Играй и пой, певец Орфей!
Играй и пой! Играй и пой!
Пусть зазвучит вновь голос твой!..
И песня пусть летит над миром,
Звучит торжественная лира
Пусть воцарится торжество
Над миром: песнь и божество!..
Играй и пой, певец, Орфей,
На лире струн ты не жалей,
Ведь столько струн, певучих струн,
На лире сердца, пой, Орфей!..

Орфей (ария)
Приди, Эвридика, в сады моей песни,
Царит в них такая прохлада…
Приди и почувствуй дыхание жизни,
Над дивными розами сада!
Меж чудных ветвей,
Поёт соловей, -
Над дивными розами сада!

Алеет закат и, туманом умыты,
Цветут мои розы, отрада…
Взошла уж Луна и калитка открыта,
Я жду тебя здесь, в розах сада…
Меж чудных ветвей,
Поёт соловей, -
С ним жду тебя здесь, в розах сада…

Приди, напои миг дыханием жизни,
Поют соловьи в розах сада!
Приди, Эвридика,  в сады моей песни, -
И царствуй на радость, отрада…
Меж чудных ветвей,
Поёт соловей, -
С ним царствуй на радость, отрада!

Эвридика
Орфей, я в лицо тебя, кажется, знаю,
Такое родное лицо…
И наша любовь: птиц белая стая,
И солнца златое кольцо…
Как Солнце встаёт - в сердце любовь,
Наша любовь, как Солнце встаёт!
Нашу любовь, наша любовь!..
Как хороша, светлая новь!..

Хор
Орфей, Орфей, Орфей, Орфей!
Играй и пой, певец Орфей!
Играй и пой! Играй и пой!
Твоя любовь всегда с тобой!
Орфей, Орфей, Орфей, Орфей!
Играй и пой, певец Орфей!
Играй и пой! Играй и пой!
Пусть зазвучит вновь голос твой!..
Пойдёт она вслед за тобой,
Пусть не легка у вас дорога,
Возрадуйся, душа, и пой,
И прославляй на сердце Бога!..

Эвридика (ария)
Солнце рождается снова,
Тьма исчезает и тень,
Солнцем цветка золотого,
Нам улыбается день!..
Орфей! Орфей! Орфей!
Нам улыбается день!..

Путями земными и звёздными,
С тобою, Орфей, мы пройдём,
И ветви черёмухи росные,
Осыпят нас звёздным дождём!
Орфей! Орфей! Орфей!
Осыпят нас звёздным дождём!

В каплях росы – звёздочки радости,
Целый мир радости, в капле росы!..
Целое озеро, искристой радости,
В капельке чистой росы!..
Орфей! Орфей! Орфей!
В капельке чистой росы!..

Хор
Играй и пой, певец, Орфей,
На лире струн ты не жалей,
Ведь столько струн, певучих струн,
На лире сердца, пой, Орфей!..
Какая давняя история…
Какая дивная история…
Какая давняя любовь…
Какая дивная любовь!..

Скорей, скорее в путь обратный,
Спешит вон из Аид Орфей,
Едва лишь приметной, неясной,
За ним Эвридики тень
Аида миновали царство,
В ладье Харона через Стикс,
Проплыв, преграды миновали
И вот уже забрезжил свет…
И охватило вдруг волненье,
Забилось сердце у Орфея:
Уж не отстала ли она,
Совсем ему уж не слышна…
Она, быть может, в царстве теней,
Осталась бедная стоять,
Он оглянулся на мгновенье,
И сразу смог её узнать…
Его увидеть тоже рада,
Она была почти с ним рядом,
На миг лишь повстречались взглядом
Но вдруг пропала без следа…
Орфей стоял окаменевший,
Казалось, жизнь его ушла:
- О боги! Больше нет надежды
Остался сирым навсегда…

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Хор
Прошли года,  Орфей без Эвридики,
Но верен ей по-прежнему Орфей.
И ни с одною женщиной на свете,
Не смог связать бы он судьбы своей…

И вот однажды раннею весною,
Зазеленела травка молодая,
Всходило в небе Солнце золотое,
Как  у Орфея  - лира золотая…

Поднял певец, навстречу солнцу Лиру,
Запел, по струнам тихо ударяя,
И благозвучье дивное эфира -
Природу благодатно оживляет…

Такая сила в песне зазвучала,
Что всё живое звуками манило,
И ранние цветы очаровала…
И всех зверей в лесах заворожила…

Первая нимфа
И вдруг раздался  громкий звон тимпанов,
И смех, и топот дикой пляски Раху -
Толпы Киконских женщин шалых, пьяных,
Справляющих веселый праздник Вакха.

Вторая нимфа
Всё ближе, ближе, подходя к Орфею,
И вот увидели его вакханки,
Вскричали и, как змеи зашипели,
Вот ненавистник женщин нашей пьянки!..

Хор
Все разом налетели на Орфея,
Терсами острыми они взмахнули,
И кровь ручьём лилась его алея,
И праздник  Вакха тем не завершили…

И  голову Орфея, и  кифару
Вакханки в воды быстрые бросали,
И речка Гебра приняла кифару,
И голову несчастного Орфея…

Первая нимфа
Свершилось чудо – струны у кифары, 
Несомые волной реки звучали,
Души Орфея врачевали раны,    
И целый мир до слёз разволновали.

Вторая нимфа
Дриады с Нимфами все, в знак печали,
Свои густые косы распустили,
И тёмные одежды одевали,
И плачь печали, к небу возносили…

Хор
Река все дальше, дальше уносила
И голову Орфея, и кифару,
Морские волны к берегам Лесбоса
Несла печали золотую пару…

Первая нимфа
С тех пор в Лесбосе  зазвучали дивно
Глава Орфея и его кифара,
И в небесах она - Созвездьем Лиры
С звездою Веги в самом центре Мира!

Хор
Какая давняя история…
Какая дивная история…
Какая давняя любовь…
Какая дивная любовь!..

Вторая нимфа
Сошла Душа Орфея в царство теней,
И с Эвридикою его свёл случай…
И заключил любовь в объятья гений, -
С этих пор, они уж стали неразлучны...
Хор
Славьтесь, Орфей, Эвридика!
Славься торжественный день!
Природа всегда приближала, -
День торжества от Начала…
Какая давняя история…
Какая дивная история…
Какая давняя любовь…
Какая дивная любовь!..

Конец

КЛЕОПАТРА

ОТ АВТОРА

   Наше плавание на теплоходе по Нилу с Князевым Н., знатоком и ценителем древней истории Египта, увенчалось неожиданным приятным сюрпризом. На теплоходе к нам подошли два араба с просьбой купить у них по сходной цене свиток древнего папируса, на котором было запечатлено описание жизни Клеопатры, одним из её современников. После долгих колебаний и сомнений, мы, в конце концов, купили у них этот свиток, который, по их словам, был найден на месте погребения Священного Осириса (Бога света в древнем Египте).
   При возвращении в Москву, мы сделали визит к моему знакомому учёному египтологу, знатоку древнеегипетской письменности. Он долго в нашем присутствии рассматривал свиток древнего папируса, наконец, торжественно заявил нам, что этот свиток является жизнеописанием потомка жрецов Гармахиса, жившего во время правления египетской царицы Клеопатры,  красота которой и её необузданная страсть, играли судьбами царств.   
   - Сразу я не могу с уверенностью утверждать, что мы имеем дело с оригинальным папирусом, - заявил он, - не исключаю, что это является более поздней копией с оригинала.
   До сих пор египтолог не установил окончательно подлинности оригинала папируса. Что ж, пусть это будет маленькой загадкой; что имеем, то имеем. 
   
Действующие лица

Клеопатра
Гармахис – сын Аменмхета
Сет – жрец храма Исиды, дядя Гермахиса
Хармиона – служанка Клеопатры
Атуа – состарившаяся няня Гармахиса
Олимп – имя Гармахиса в изгнании
Антоний – римский триумвир, противник Октавия
Деллий – посол Антония

В сценах: жрецы, сановники, князья, солдаты, простой народ Египта, пилигримы, нищие, хор, голоса и духи.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

ПЕРВОЕ ЯВЛЕНИЕ

Перед церемонией коронования молодого жреца Гармахиса фараоном Египта в Священном храме Исиды. В храме скульптурные изображения на стенах Богини Исиды.

Г а р м а х и с. (Монолог. Речитатив.)
Мой звёздный час настал! Без страха и сомненья
Шагну в объятья вечности. Отечество от рабства и цепей,
Освободив. Мне предстоит изгнать из царства Птоломеев,
Египту быть свободным от ига чужеземных, чуждых нам царей.
Ведь в жилах моих кровь течёт великих фараонов,
Не зря молил Осириса, Исиду, во Славу Истины Предвечной,
На крыше портика в ночи молил душою всей самозабвенно:
Явись знамение небес, услышь мою мольбу сердечную,
Что мне навек запечатлеть всю жизнь небесной милостью…
И было дуновенье мне в лицо,  и в сердце слышал голос:
«Смотри же, - вот знамение!». И лотос в руку мне вложился,
При свете месяца, мог разглядеть бутон священный,
И чудное от лотоса благоухание неземное исходило.
Но лотос, вдруг исчез, оставив в крайнем удивлении меня.
Напрасно, разве, посвящён я был в язык символов и в тайны
Сокровенные. В познанье всех законов бытия, добра и зла?
И вот теперь, я подготовлен для посвящения в мистерии,
Известные, одним лишь только нам, избранникам богов,
Не ел я целый месяц в Святилище, молясь пред алтарём,
Душа стремилась к Богу, и в грёзах приобщился к Нему. 
И все земные страсти и желания забылись мною в одночасье.
Моё парило сердце в вышине небес, орлу подобно,
И надо мною простирался огромный свод небесный.
В движении  процессий ярких звёзд - сияющий Престол,
И Бог небесный созерцал, судьбы летящей - колесницу.
О созерцание священное! Вкусивши вашу неземную прелесть,
Кто вновь захочет мыкаться, на этой пагубной Земле?
Ночь никогда так страстно не ожидала своего рассвета,
Влюблённое так сердце не ждало  прибытия невесты,
Как ждал я этой ночью, чтоб лицезреть сиянья лик Исиды.
Но, Боже, что это было за видение - страдания Осириса?!
Печаль Исиды. Пришествие Хора, от Бога рождённого.

(Представляется видение, согласно древнеегипетским обычаям. Лодки плавали по священному озеру, жрецы бичевали себя перед святилищами, носили по улицам священные изображения, со священными знамёнами и эмблемами богов в руках.
Несли священную ладью, с хором певцов и плакальщиц).

Ж е н с к и й  г о л о с.
Воспоём мы смерть Озириса  и станем,
Рыдать над его поникшей головой!
Свет оставил мир и объят весь мир тоскою…
Звёзды мира с той поры исчезли
За завесой тяжкой – непроглядной тьмы!
Там льёт Исида слёзы безутешно,
Так плачте ж вы, - огни светил,
Проливайте слёзы скорби, дети Нила!
Плачьте и рыдайте! Бог скончался!..

Х о р. (Припев.)
Мы мирно стопами ступаем в тот храм,
Где вечное счастье предсказано нам!
Воскресни, Осирис, явись к нам ты вновь -
В сердцах наших сеять и мир, и любовь!
Мы чтим твою память и этот почёт,
Тебе преклонённый народ воздаёт!

Ж е н с к и й   г о л о с.
Через семь переходов мы тихо идём,
И Богу хвалебную песню поём!
Храм пуст, но он песне хвалебной внимает,
И песнь эту в тот же он миг повторяет,
Неся её в мир, где нет скорби, страданий,
Ни плача, ни слёз, ни напрасных рыданий!

Х о р. (Припев.)
Ж е н с к и й   г о л о с.
О возлюбленный владыка всей Вселенной,
Отзовись на голос плачущей Исиды!
Возвратись к нам снова в свете лучезарном,
Животворным нас теплом всех согревая!
О, вернись к нам!.. Страждущие души,
Терпеливо ждут твоё явленье.
Ты скончался, плоть твоя истлела,
Но не умер дух, а в нём вся вечность,
Так явись же снова к нам Осирис!

Х о р. (Припев.)

Ж е н с к и й   г о л о с. (Вдруг певица запела жизнерадостным голосом.)
Он проснулся, освободился из плена смерти!
Воспоём восставшего Осириса!
Воспоём светлого сына священной Нут!
Твоя любовь жива, Исида, ждёт тебя,
К тебе доносит всё дыхание любви.
Ты, мрачный Тифон, уходи, прочь улетай!
Час осуждения тебя совсем уж близок!
Как молния исчезает Хор с небесной высоты…

(Все склонились перед жертвенником. Светлые радостные звуки понеслись к сводам. Певица запела гимн Осирису, песнь надежды и победы.)

Ж е н с к и й   г о л о с.
Воспоём священных трёх,
Воспоём и восхвалим властителя миров,
Восседающего на престоле!
Воспоём источник Истины в мире
И склонимся перед ним!
Исчезли мрачные тени!
Расправились белые крыла!
И радость поём слугам Бога! Мстительный Хор исчез,
И воцарился Свет! Свет! Свет!..

(Раздались радостные крики: «Осирис, наша надежда! Осирис! Осирис!..» Народ сорвал с себя траурное одеяние, под которым оставалась надетой белая праздничная одежда. Все преклонились перед статуей живого Бога, которого держал в своих руках Великий жрец Египта, Аменемхет. Видение заканчивается).

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Вначале Сепа и Гармахис, затем Хармиона.

С е п а. (Обращается к Гармахису с наставлением.)
Запомни, Гармахис, оплошность, какую вчера  допустил ты,
Что в драку такую вступил, когда шествовала Клеопатра,
Никак невозможно одобрить, мы слишком уж многим рискуем,
У всех на виду оказавшись, столь красочно и откровенно.
Ты этим погубишь, Гармахис, не только одних  нас с тобою,
Но и наше Священное дело – борьбу за Свободу  Египта…
Прошу, всюду помни об этом. Судьба, хоть к тебе благосклонна,
В бою победил ты гиганта, но, снова прошу я, Гармахис,
Нельзя рисковать нам с тобою. Мы права на риск не имеем.

(В дверь постучали. Вошла в комнату, закутанная в плащ Хармиона).

Х а р м и о н а. ( Произносит тайный пароль)
«Да будет свободным Египет!»

С е п а.
Хорошо, Хармиона, сбрось своё покрывало, здесь ты в безопасности.

Х а р м и о н а.

 (Поспешно сняла свой плащ, представ в образе молодой прекрасной девушки, служанки Клеопатры.)

Отец мой, я задержалась, нелегко было ускользнуть из дворца.
Я ушла под предлогом, что эта жара сделала меня больной…

(Осторожно посмотрела на Гармахиса.)

С е п а. (Говорит строго.)
Зачем ты так наряжена? Разве платье Египтянки не к лицу тебе?
Не красоваться тебе здесь следует, а выполнять Священный долг.
Наша миссия - освобождение Египта. Никогда не забывай этого.

Х а р м и о н а.
Не сердись, отец. Клеопатра не выносит египетских одеяний.
Я не хочу навлекать на себя подозрений той, которой я служу.
С е п а. (Подошёл к ней вплотную.)
Хорошо, Хармиона, я не сомневаюсь, что ты говоришь правду.
Помни твою клятву тому делу, которой поклялась быть верной.
Не будь легкомысленной. Отныне забудь о своей красоте;
Не привлекай на себя внимание, это может, грозит тебе бедой.
Пусть роскошь царского двора не запачкает твою чистоту,
Пусть красота твоя не отвлечёт тебя от возвышенной цели.

Х а р м и о н а. (Смутилась так, что готова была заплакать.)
Не говори так, отец. Я никогда не помышляла нарушать клятву?
Я передаю тебе всё. Заручилась доверием царицы египетской.
Клеопатра любит меня, как сестру, не отказывая мне ни в чём!
Мне доверяют все при дворе, кто окружает царицу Клеопатру.

(Закрыла лицо руками, заплакала.)
С е п а. (Говорит более мягко.)
Довольно, довольно, Хармиона. Что сказано, то сказано.
Пожалуйста, не оскверняй нашего взора одеждами блудниц.
Ты должна понять, нам сейчас не до твоей красоты, Хармиона.
Мы посвящены нашим богам и Святому делу освобождения.
Смотри, вот твой двоюродный брат и твой царь, Гармахис!..

Х а р м и о н а.

(Перестала плакать. Светлый взор её был устремлён на Гармахиса. Она склонилась перед ним.)

Я думаю, царственный Гармахис, мой брат, что мы уже знакомы…

Г а р м а х и с.
Да, ты была в колеснице Клеопатры, обмахивая её опахалом,
Когда я сражался с вероломным гладиатором нубийцем…
Х а р м и о н а.  (Не скрывая искренней своей улыбки и блеска в глазах.)
Это был удачный бой, ты мужественно победил чёрного негодяя.
Я видела всё и, хотя, ещё не знала тебя, но боялась за храбреца.
Ведь это я внушила Клеопатре мысль – отрубить негодяю руку.
Если б я знала, кто боролся с ним, внушила бы отрубить голову.

(Смотрит на Гармахиса восторженно.)

С е п а. (Говорит строго.)
Довольно! Время уходит. Излагай дело и уходи, Хармиона!..

Х а р м и о н а. (Заговорила, сложив в почтении руки.)
Пусть фараон выслушает меня. Я, дочь родного дяди фараона…
В моих жилах течёт царская кровь. Я почитаю древнюю веру,
Ненавижу греков и мечтаю видеть тебя на троне отцов наших.
Для этой цели я, Хармиона, готова забыть своё происхождение,
И сделалась служанкой Клеопатры, чтобы вырубить ступень,
На которую, может твёрдо ступить твоя нога, восходя на трон.
Теперь, фараон, эта ступень сделана, мой царственный брат!
Выслушай план заговора. Тебе необходим доступ во дворец,
Чтобы изучить все его тайные выходы, насколько возможно.
Когда всё будет приготовлено, ты должен убить Клеопатру,
И с мой помощью, в этот момент мы впустим во дворец,
Наших вооружённых людей, через малые дворцовые ворота,
Они к этому моменту будут наготове, ожидая нашего сигнала.
И ворвутся во дворец, изрубят всех преданных Клеопатре.
Через два дня, изменчивая Александрия будет у твоих ног.
Все, кто принесут тебе присягу, будут полностью вооружены,
Сразу же, после Клеопатры, ты станешь фараоном Египта.
Вот краткий план, продуманный мной, мой царственный брат.
Ты видишь, хотя мой отец считает меня дурной и непригодной,
Но я хорошо знаю свою роль в драме и неплохо стану играть её.

Г а р м а х и с.
Я слышу тебя, сестра моя, пламенные слова достойно удивления,
Ты такая молодая, сумела составить такой смелый, опасный план.
Продолжай, как же я получу право входа во дворец Клеопатры?

Х а р м и о н а.
Клеопатра любит красивых мужчин, а ты, брат, просто красавец!
Утром она вспоминала тебя, жалеет, что не знает, где тебя найти.
Она мечтает о красивом, одарённом  астрологе. Она сказала мне:
Тот молодой человек, победивший  прославленного гладиатора,
Настоящий колдун, наверняка умеет читать будущее по звёздам.
Я ответила ей, что найду тебя. Слушай, царственный Гармахис:
В полдень Клеопатра из окон покоев любуется садами и гаванью.
Завтра, в этот час, я встречу тебя у ворот дворца, приходи смело,
Спроси госпожу Хармиону. Я устрою тебе встречу с Клеопатрой,
Сразу, как она проснётся. Всё остальное в твоих руках, Гармохис.
Она любит таинства магии, всеми ночами наблюдает течение звёзд,
Надеется научиться читать по ним судьбу, предсказывать события.
Она прогнала Диоскорида, он осмелился предсказать по звёздам,
Что Кассий победит Антония. Клеопатра послала легионы Кассию,
Но Антоний разбил Кассия и Брута. Клеопатра прогнала Диоскрида.
Теперь он промышляет знахарством, ради  куска хлеба насущного
Его место свободно, Гармахис, для тебя. Мы будем работать втайне,
Под сенью скипетра царицы, подобно червю, источим сердце плода,
И он упадёт нам в руки. От прикосновения твоего кинжала, мой брат,
Разрушится, сооружённый римлянами трон. С него спадёт тень раба,
Ты, Гармахис, распустишь царственные крылья над Святым Египтом!

С е п а.
Люблю видеть тебя такой девушкой, с божественным светом в глазах!
Это моя истинная Хармиона, которую я знал и с детских лет воспитал!
Как отличаешься ты от той, наряженной в шелка придворной девицы!
Закрывай плащом придворное одеяние, уходи, довольно позднее время.
Завтра Гармахис придёт в условленный час, как ты говорила. Прощай!

(Хармиона склонила голову, закутавшись в тёмный плащ, поцеловала рук Гармахиса и, не говоря ни слова, вышла.)

С е п а.
Странная женщина! Очень странная женщина!.. Ей нельзя доверять.
Смотри, Гармахис, берегись Хармионы, она слишком своенравна.
Подобно коню, она выбирает себе тот путь, который ей нравится.
У неё много ума, много божественного огня, предана общему делу.
Она всегда будет поступать по желанию сердца, чего бы ни стоило.
В руках этой девушки наша жизнь. Что будет, если игра её ложная?
Жаль, что мы используем её, как орудие заговора. Что поделаешь.
Я, вероятно, зря сомневаюсь в ней, надеюсь, всё будет хорошо!
Но временами я боюсь за племянницу Хармиону, приёмную дочь.
Она слишком хороша, слишком горячая кровь течёт в её жилах.
Горе тому мужчине, кто сполна доверится женской преданности!
Женщины преданы тому, кого любят, любовь становится их верой.
Они изменчивы, как море! Гармахис, помни: берегись Хармионы!
Как бурный океан унесёт она тебя на своих волнах и погубит тебя,
А вместе с тобой погибнут надежды на спасение Святого Египта!..

(С улицы, за окном послышалось пение бродячего музыканта.  Гармахис и Сепа подошли к окну, слушают пение.)

Так сладки певчие признанья соловья!
Что для тебя готов запеть всем сердцем я!
И песни наши, лишь поймёт, уверен в том:
Та роза чайная, в чей аромат влюблён!

Ах, роза чайная, любови аромат,
Собою сами песни на сердце звучат!
И аромат меня пьянит, и образ милый;
Блеск красоты твоей души неизъяснимый!

Дыханье песни, лишь от пламени любви,
Мерцанье всех миров в ликующей крови!
Пусть плачет сердце, на глаза падёт роса,
На зов любви стремится сердце к небесам!

Как песню радости любви на счастье ткут,
Так соловьи душистой розы нам поют.
С весною новой - среди розовых ветвей,
Песнь соловьиную поёт, лишь соловей!

Все песни радости поймёт, уверен в том, -
Лишь роза чайная, в чей аромат влюблён…
Так сладостны признанья соловья,
Что для тебя готов петь сердцем я!..
 
С е п а.
Красиво поёт…
Г а р м а х и с . Мне тоже очень нравится. Следует вознаградить…

С е п а. Подаяние свято, но не очень расщедривайся, Гармахис,
Не забывай о том, что нам с тобою деньга скоро будут нужнее, чем ему…

Г а р м а х и с.  (Бросает через открытое окно несколько монет.)

Г о л о с   (с  улицы).
Да не оскудеет рука дающего, господин! Пусть сбудется задуманное!
 
(Гармахис и Сепа переглянулись с улыбкой.)

Г а р м а х и с. (Громко.) 
Да услышит Исида твои слова, благородный песнопевчий странник!..
 
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

(Гармахис явился во дворец в платье мага, в шапочке с вышитыми звёздами, со свитком папируса с мистическими знаками и письменами, со жреческим посохом из чёрного дерева с ручкой из слоновой кости. Хармиона встретила его, привела в комнату перед спальней Клеопатры, в дверях которой стояли два евнуха с обнажёнными мечами).

Х а р м и о н а.
Гармахис, подожди немного я войду в покои Клеопатры.
Я только что пела ей песни, какие она любит слушать, засыпая,
Как только она проснётся, я без промедленья позову тебя.

(Уходит и вскоре возвращается, говорит Гармахису тихо.)

Х а р м и о н а.
Хочешь видеть прекраснейшую в мире женщину спящей?
Следуй за мной. Не бойся! Когда она проснётся, то засмеётся.
Она приказала доставить тебя к ней, будет ли она спать или нет…

Идут в спальню к царице египетской. Евнухи с мечами загородили Гармахису дорогу. Хармиона показала евнухам кольцо, снятое у себя с груди со знаком Клеопатры. Внимательно осмотрев кольцо, евнухи пропустили их, склонились и опустили свои мечи. Подняв тяжёлый занавес, вышитый золотом, Гармахис и Хармиона вошли в невообразимо  роскошную спальню, отделанную цветным мрамором, и украшенную золотом, слоновой костью, драгоценными камнями, цветами, прекрасными картинами и дивными статуями. Чудные занавески были затканы золотом. Ковры были необычайной красоты. Воздух напоён ароматами. Через раскрытые окна доносился шум моря.
В конце комнаты на ложе из серебряного шёлка, спала Клеопатра, прекрасная как волшебные мечты и грёзы. Гармахис на минуту  растерялся от осознания, что её, такую красивую, вскоре надо будет убить.

Х а р м и о н а. (Говорит шёпотом на ухо Гармахису.)
Тебе её очень жаль, Гармахис,  не правда ли? Ты так растерян.
Найдёшь ли ты в себе душевные силы, чтобы здесь убить её?..

К л е п а т р а.
(На лице её появилось выражение страха. Дыхание участилось, она подняла руки, словно защищаясь от удара, с тихим стоном села на ложе и открыла свои синие большие глаза.)

Цезарион! Где мой сын Цезарион?! Разве это был сон?
Хармиона, я видела Юлия Цезаря, который уже умер…
Он пришёл ко мне, лицо его было закрыто кровавой тогой.
Он, схватив моё дитя, Цезариона и унёс его с собой!
Мне снилось, что я умираю в крови, что я в агонии,
И кто-то, кого я не могла различить, насмехался надо мной!..

(Внимательно смотрит на Гармахиса.)

Кто этот человек, Хармиона, что стоит рядом с тобой?

Х а р м и о н а.
Успокойся, моя госпожа! Успокойся! Это маг Гармахис,
Тот,  которого ты повелела призвать к тебе во дворец…

К л е о п а т р а.
А, это маг Гармахис, победивший в бою геркулеса!
Припоминаю, припоминаю теперь, рада видеть тебя!
Скажи мне, Гармахис: может ли ты объяснит этот сон?
Может ли магия, коей владеешь, сон разгадать этот вещий?
Сны – это странная вещь – ум под покровом их мрака,
И починяют всецело его себе образы тайные страха!
Откуда, скажи мне, встают они на горизонте души,
Подобно тому, как месяц плывёт на полуденном небе?
Кто дал власть этим снам, вызывать из души воспоминанья?
Чтоб смешивать в царствии сна прошедшее всё с настоящим?
Сны, разве могут быть вестниками грядущих событий?
Сам Цезарь, я говорю тебе, здесь вот стоял передо мною…
Он бормотал мне предостережения, сквозь кровавую тогу,
Но, только они ускользнули из памяти, эти слова его…
Расскажи ты мне это, египетский сфинкс, маг мой, Гармахис,
И я укажу тебе к счастью путь, усыпанный блеском и славой!
И сделаю это  не хуже, чем могут предсказывать звёзды.
Ты мне принёс предзнаменование, реши сам ты эту загадку! 

Га р м а х и с.
В добрый час я пришёл во дворец твой, могущественная царица.
Я в совершенстве владею искусством разгадывать тайные сны.
Сон, есть ступень, за которой открыты нам в Вечность ворота!
И, лишь тому, кто держит в руке ключ к познанию тайны,
Сны яснее покажут, и скажут точнее, чем вся мудрость жизни,
Поистине мудрость, есть сон! Слушай с вниманьем царица Египта,
Я объясню тебе тайну этого сна, и успокоится в сердце волненье…
Цезарь, отняв у тебя Цезариона, указал тебе этим знаменье того,
Что к нему перейдёт его собственное величие и неувядаемая слава.
Цезарь унёс от тебя сына Цезариона, то есть унёс его из Египта,
Чтобы на Капитолии, короновать его императором мира всего!..
Всё стальное в твоём сновиденье, то от меня всё сокрыто, царица.

(Клеопатра, откинув лёгкое покрывала, села на край ложа, устремив на Гармахиса свои глубокие синие глаза, пока её пальцы играли концами драгоценного пояса.)

К л е о п а т р а.
По-правде сказать ты лучший из магов, так как читаешь в сердце моём,
И умеешь найти скрытую сладость, в самом зловещем предзнаменовании!

Х а р м и о н а.
О царица моя! Пусть грубые слова не коснутся твоих ушей,
И все дурные предзнаменования не омрачат твоего счастья!

К л е о п а т р а.
(Заломила руки за голову, посмотрела на Гармахиса полузакрытыми глазами.)

Ну, покажи нам твою магию Египтянин, я так устала от всего.
Что можешь ты показать? Есть ли у тебя что-то сокровенное такое?

Г а р м а х и с.
Прикажи, царица, сделать комнату темнее, я покажу тебе ещё кое-что.

К л е о п а т р а. (Обращается к Хармионе)
Хармиона, сделай, что велит Гармахис.

(Хармиона опустила на окнах занавесы. Стало темно.)

Г а р м а х и с. (Встал около Клеопатры.)
Смотри сюда, царица! Ты сейчас увидишь то, что у тебя на уме!

 (Указывает своим посохом на пустое место около себя. Женщины стали смотреть на то место, которое им указал Гармахис. Перед ними стало спускаться словно облако. Постепенно оно приняло форму человека.)

Тень, я заклинаю тебя, явись! Это я, Гармахис! Заклинаю тебя, явись!..

(Небольшое пространство наполнилось дневным светом, где явственно виделся царственный Цезарь. Лицо его было закрыто тогой, одежда его была окровавлена от множества ран. Он стоял перед Клеопатрой некоторое время. Гармахис взмахнул жезлом, всё исчезло. На лице Клеопатры выразился ужас. Губы её побелели, глаза расширились, тело дрожало.)

К л е о п а т р а.
Человек, кто ты, что можешь вызывать мёртвого Цезаря сюда?

Г а р м а х и с.
Я – астролог, царица, маг, я твой придворный слуга, по твоей воле.
Об этой ли тени ты думала, Клеопатра? О тени духа Цезаря?..

(Клеопатра ничего не ответила, встала и вышла из комнаты через другую дверь. Хармиона тоже встала, отняла руки от испуганного лица.)

Х а р м и о н а.
Как ты можешь это делать, царственный маг Гармахис?!
Скажи мне по правде: Ты, разве колдун? Я боюсь тебя…

Г а р м а х и с. (Говорит тихо.)
Не то важно, Хармиона, кто я. Важно, как идут наши дела?
Помни, Хармиона, что наша игра, теперь быстро пойдёт к концу.

Х а р м и о н а.
Всё идёт очень хорошо, царственный маг Гармахис!
Завтра толки о твоём искусстве распространятся повсюду,
Тебя будут бояться во всей Александрии! Иди за мной, прошу тебя!..   
   
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЁРТОЕ

(Царский пир во дворце Клеопатры. Гармахис сидит на почётном месте около Клеопатры, которая возлежала перед ним во всей своей царственной красоте, пригубливая вино, играя венком роз на голове. Гармахис смотрел на гостей, изукрашенных цветами и драгоценными камнями. Он был в раздумье о том, что вскоре ему предстоит запятнать кровью Клеопатры свой трон, и зло, сделанное его стране, искупить злом.)

К л е о п а т р а. (С неизменной очаровательной улыбкой.)
Что с тобой, Гармахис. Должность астролога, мага царицы,
Жизнь во дворце,-  разве же вовсе не радуют, что ли, тебя?
Ночью, когда ты выходишь на башню к звёздам небесным,
Судьбы читать; ты не запутался в звёздном мотке золотом?..
Милый астролог, что же так мало внимания скромному пиру?
Или мы, бедные женщины, слишком незначащие существа,
И не заслуживаем одного твоего, даже случайного взгляда?
Можно поклясться: к сердцу мага, всё же нашёл Эрот отмычку.

Г а р м а х и с.
Нет, царица Египта, нет! Мне, служителю звёзд, не очень заметен
Блеск женских глаз. И я признаюсь вам, что в этом и счастье моё!
Клятву Исиде давал, что готов посвятить жизнь всю Египту!
И не нужна мне, царица, ничья в этом мире отныне любовь…

К л е о п а т р а.
(Придвинулась к Гармахису вплотную, взглянула ему в лицо долгим, вызывающим взглядом, так, что кровь невольно бросилась ему в лицо, сказала тихо)

Только не хвастайся очень, гордый астролог и маг египтянин!
Или решил испытать ты на мне действо тайных магических чар?
Может ли женское сердце позволить, считать её вещью ненужной?
Даже природа сама  не потерпит, столь  пагубного приниженья…

(Клеопатра откинулась и рассмеялась.)

Г а р м а х и с. (Говорит с возможным спокойствием и холодностью.)
Только прости ты меня, о царица Египта, спешу я на это ответить:
Перед царицей сияющей Неба, даже бледнеют и яркие звёзды.
Ещё недавно соперничала в красоте ты своей с богиней Исидой,
Шествуя в храм её в Александрии, ты в золочёной своей карете.
Знак Исиды - Луна, а при ней, даже небесные звёзды бледнеют.
Разве не так, царица Египта? Разве ошибся, сравнив тебя с Нею?!

К л е о п а т р а. (Захлопала в ладоши.)
Сказано чудно! Вот каков маг мой! Умеет любезности произносить!
Это чудо не пройдёт незамеченным. Чтобы боги не разгневались,
На женщин,  прошу тебя, Хармиона, сними венок из роз с моих волос,
И надень на чело учёного мага Гармахиса, хочет он этого, или же нет,
Мы здесь и сейчас должны непременно венчать его царём любви!

Х а р м и о н а.
(Сняла венок из роз с головы Клеопатры, и с улыбкой надела его на голову Гармахиса. Говорит Гармахису шёпотом.)

Предзнаменование, царственный Гармахис.

(Надев венок, присела низко перед Гармахисом, громко произнесла насмешливо и нежно.)

Гармахис, царь любви!

К л е о п а т р а. (Рассмеялась.) Я пью бокал вина до дна - за «Царя любви»!..

(Следом за Клеопатрой выпили и все прочие гости, находя шутку удачной и весёлой.)

Г а р м а х и с. (Говорит в сторону.)
Царём любви!.. Шутя, венчают, как шута меня «царём любви»!
Я – царь стыда и позора!.. Приходится и мне шутить с ними!..

(Гармахис встал, наклонился перед Клеопатрой.)

Великая царица египетская, прошу меня отпустить. Венера всходит.
Как богокоронованный «царь любви», я должен поклониться ей,
Моей царице, Венере. Побывать на звёздном пиру в поднебесье…

(Гармахис удалился в свою башню, под всеобщий шум, шёпотов, шуток и смеха. Снял со своей головы на ходу постыдный венок из роз, которым венчали его «царём любви».)
 
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

В комнате Гармахисана полу находится большой глобус.  На рабочем столе измерительные приборы, свитки папирусов. Гармахис сидит за рабочим столом, погружённый в раздумья.

Г а р м а х и с. (Рассуждает вслух.)
Завтра ночью должна разразиться гроза. В полночь я убью Клеопатру.
Кажется, всё готово. Цветок свободы, заглохший двадцать пять лет назад,
Начинает пускать новые ростки. Вооружённые люди собрались в городах,
Ожидают сигналов, что Клеопатры нет в живых и Гармахис овладел троном…
Кто бы мог подумать, смотря на юное лицо Хармионы, что она так ловко
Расставила западню: должна будет погибнуть царица, любившая её, как сестру,
Что тайна смерти многих людей таилась до сей поры, в её девичьей груди…
Как бы я желал быть скромным хлебопашцем, в должный срок засевать,
И в нужную пору собирать тучный урожай золотистого зерна с полей.
Увы! Мне суждено посеять иное семя и снять готовые страшные плоды.

(Послышался негромкий стук в дверь. Зашла Хармиона.)

Г а р м а х и с.
Наконец, ты пришла, Хармиона.

Х а р м и о н а.
Да, мой господин! Не было возможности уйти от Клеопатры.
Она сегодня странно настроена. Не знаю, не понимаю, что это значит!
Причуды и капризы часто сменяются у неё. Не понимаю, чего она хочет?

Г а р м а х и с.
Хорошо, хорошо! Хватит говорить о Клеопатре! Видела ты дядю Сепу?

Х а р м и о н а.
Да, царственный Гармахис!

Г а р м а х и с.
Принесла ты последние списки?

Х а р м и о н а.
Да, вот список всех тех, которые должны последовать за царицей.
В нём помечен старый галл Бренн. Мне жаль его, мы с ним друзья!
Грустный список!

Г а р м а х и с. (Бегло читает список.)
Хорошо… Когда человек сводит свои счёты, он не забывает ничего.
Наши счёты стары и длинны! Что должно быть, то пусть и будет!
Теперь перейдём к следующему.

Х а р м и о н а.
Здесь список тех, кого надо пощадить из дружбы. А вот здесь списки городов,
Которые готовы к восстанию, как только гонец известит о смерти Клеопатры.

Г а р м а х и с.
 Хорошо. А теперь… теперь, о смерти Клеопатры! Какую смерть ты выбрала?
Должен ли я убить её собственноручно?

Х а р м и о н а. (Говорит с нотой горечи в голосе.)
Да, господин.
Фараон должен быть доволен, что именно его рука освободит страну
От ложной царицы. Одним ударом разобьёшь рабские цепи Египта!

Г а р м а х и с.
Не говори этого, девушка, ты знаешь, что я не могу этому радоваться.
Только горькая необходимость и мой обет вынуждают меня на это.
Разве её нельзя отравить? Разве нельзя подкупить одного из евнухов?
Душа моя отворачивается от кровавого дела! Поистине я удивляюсь,
Хоть и ужасны её преступления, как ты можешь легко говорить о смерти её,
Об измене той, которая так любит тебя?

Х а р м и о н а.
Наверное, фараон искушает меня.
Гармахис забывает о величии момента. Всё зависит от твоего кинжала,
Который прервёт нить жизни Клеопатры. Гармахис, ты должен убить её.
Ты – один! Я сделала бы это сама, если бы руки мои были сильны,
Но они слабы! Царицу нельзя отравить. Всё к чему она прикасается губами,
Каждый кусок, который она проглатывает, пробуются тремя служителями,
Которых нельзя ничем подкупить. Да и евнухи преданы ей беспредельно.
Завтра за три часа до полуночи ты узнаешь ответ богов об исходе войны.
Затем, по моему знаку, ты войдёшь со мной  в переднюю комнату царицы.
Оставшись один с Клеопатрой, ты скажешь ей о предсказании звёзд.
Когда она будет читать папирус, ты вонзишь ей кинжал в затылок.
Но берегись, Гармахис, чтобы твоя воля и твои руки не ослабели!..
Покончив с царицей, ты возьмёшь её значок и выйдешь. Я встречу тебя.
Дальше уже моя забота, как верным нам солдатам отворить ворота,
Чтобы Сепа и с ним пятьсот избранных людей ворвались во дворец
И перебили спящих легионеров. Всё это легко устроится, будь верен себе,
Не позволишь страху заползти в твоё сердце! Что такое один удар кинжала?
Ничего! А от него зависит судьба Египта и всего мира!

Г а р м а х и с. (Насторожившись,)
Тише, ш-ш! Что это такое? Я слышу шаги!

Х а р м и о н а.
(Подбежала к двери, осторожно взглянула в длинный коридор, прислушалась. Потом сейчас же вернулась, приложила палец к губам. Говорит шёпотом торопливо.)

Это царица, идёт по лестнице одна, отпустив своего телохранителя.
Я не могу встретиться с ней здесь в этот час, это покажется ей странным,
Она может заподозрить неладное. Что ей нужно здесь! Куда мне спрятаться?

Г а р м а х и с. (Оглядывается вокруг.)
Стань скорее туда, к окну, за занавеску.

(Хармиона скользнула за занавеску, задёрнула её за собой. Гармахис сунул списки под платье и склонился над мистической хартией. Раздался тихий стук в дверь.)

Г а р м а х и с.
Войди, кто бы ты не был!

(Вошла Клеопатра в царственном одеянии, с роскошными чёрными волосами и священной царственной змеёй на челе.)

К л е о п а т р а. (говорит со вздохом.)
Поистине Гармахис, путь к небу труден.
Я устала взбираться по лестнице, но захотелось посмотреть на тебя, мой астролог,
В твоем поднебесном углу!

Г а р м а х и с. (Низко склонился перед Клеопатрой.)
Высоко чту эту честь, царица!

К л е о п а т р а.
Ну, как ты теперь? Отчего твоё смуглое лицо смотрит сердито.
Ты слишком молод и красив для такого скучного дела, Гармахис!
Как, я вижу, ты бросил мой венок из роз, между ржавых инструментов?
Цари сберегли бы венок, украсили им свои любимые диадемы, Гармахис!
Подожди, что это такое? Здесь и женский платок, клянусь Исидой!
Ну, Гармахис, как же он попал сюда? Разве такие изумительные платочки,
Могут, служат инструментами твоего высокого искусства? О Гармахис!
Неужели, я поймала тебя? Неужели, ты, в самом деле, такая хитрая лиса?

Г а р м а х и с. (Вскричал отвернувшись.)
Нет, нет, царица Египта! Этот платок нечаянно упал с шеи Хармионы.
Поистине я не знаю, как эта красивая тряпка могла попасть сюда?
Быть может, её уронила одна из женщин, которые убирают комнату?

К л е о п а т р а. (Засмеялась журчащим смехом.)
Да, да, это так! Ну, разумеется, невольница, убирая комнату, уронила её,
Эту вещь – платок из тончайшего шёлка, дороже золота, вышитый шелками.
Я не постыдилась бы такого платка. По-правде, он мне кажется знакомым!

(Надела платок себе на шею и завязала концы.)

Несомненно, в твоих глазах это святотатство, платок твоей возлюбленной
Покоится на моей жалкой груди! Возьми же его, любезный Гармахис,
Да спрячь надёжнее его у себя на груди, возложи его поближе к сердцу!

(Гармахис взял платок, бормоча что-то, вышел на высокую площадку, где наблюдал звёзды, смял его в комок, и выбросил на волю ветра.)

К л е о п а т р а. (Клеопатра громко засмеялась.)

Подумай, что сказала бы твоя возлюбленная, если бы видела, что ты,
Так небрежно бросил её прекрасный платок, залог её любви, на волю ветров?
Быть может, тоже сделаешь и с моим венком? Смотри, розы увяли! Брось его!

(Клеопатра взяла венок, подала его Гармахису. Гармахис  направился, чтобы повторить венку судьбу платка, но во время одумался.)

Г а р м а х и с. (Говорит, как можно мягче.)
Нет, это дар царицы, я сберегу его.

 (Занавеска, где была спрятана Хармиона слегка зашевелилась.)

К л е о п а т р а. (Странно посмотрела на Гармахиса.)
Приношу благодарность «царю любви»  за эту маленькую милость!
Довольно об этом! Пойдём на площадку, расскажи мне тайну звёзд.
Я всегда любила звёзды! Они чисты, ярки и холодны, далеки от суеты.
Я желала бы жить тут, на мрачном ложе ночи, забыла бы о себе,
И вечно смотрела в лицо пространств, озарённых сиянием звёздных миров.
Быть может, звёзды составляют часть нашего бытия, соединены с нами
Невидимой цепью природы, и влекут за собой нашу судьбу, Гармахис?
Помнишь арийскую легенду о том, как сделался звездою юный отшельник.
Может быть, это правда, эти меленькие, светлые звёздочки-души людей,
Горят ярким светом в счастливой обители, освещая суету Матери-Земли!
Или же это маленькие лампады, висящие на этом небесном своде,
И какое-то чистое  божество зажигает их ночью бессмертным огнём!
Как они горят и светят таким светом?! Научи мудрости, открой их чудеса,
Служитель мой, ведь я невежественна. Сердце моё хочет объять это,
Я хотела бы всё знать о звёздах, мне нужен учитель!..

Г а р м а х и с.
Небо, обтекающее землю, поддерживается эластическими столбами воздуха.
Безграничен небесный океан Нот. Планеты плавают в нем, подобно кораблям,
Оставляя за собой искристый путь. Вон видна самая яркая планета Венера.
Она видится на утреннем и вечернем небе. Венеру называют Донау,
Когда она сияет вечерней звездой. Когда она меркнет в предутренней мгле,
Её называют Бону.

К л е о п а т р а.
(Пока Гармахис стоял и говорил, глядя на звёзды, Клеопатра сидела, обняв колени руками, пристально смотрела ему в лицо.)

А, так это Венера видна на утреннем и на вечернем небе!
Хорошо! Она повсюду, хотя предпочитает ночь. Однако довольно о звёздах.
Они изменчивы и, может быть, пророчат горе тебе или мне, или обоим нам!
Люблю, когда говоришь о звёздах, исчезает мрачное облако с твоего лица,
Оно делается спокойным, оживлённым. Гармахис, ты слишком молод
Для такого торжественного дела. Может, я найду для тебя что-то лучшее?
Молодость бывает лишь однажды. Зачем тратить её на скучные вещи?
Будем думать о ней, когда станет нечего делать. Сколько тебе лет, Гармахис?

Г а р м а х и с.
Мне двадцать шесть лет, царица! Я родился в первый месяц Сому, летом,
В третий день месяца.

К л е о п а т р а. (С нескрываемым удивлением.)
Как, значит мы ровесники.
Мне тоже двадцать шесть лет, я родилась на третий день месяца Сому.
Мы можем смело сказать, что  наши родители не будут нас стесняться.
Если я красивейшая женщина Египта, то, Гармахис, во всём Египте
Нет мужчины красивее и сильнее тебя! Я, как царица, а ты, Гармахис,
Как главный столп моего трона! Станем работать на счастье друг друга!

Г а р м а х и с. (Глядя на небо.)
Может быть, не погибнем.

К л е о п а т р а.
Не говори  о гибели никогда. Садись здесь, подле меня, Гармахис,
Поговорим, как добрые друзья. Ты рассердился на меня тогда, на пиру,
За то, что я посмеялась над тобой! Но это была всего лишь шутка.
Знаешь ли, как тяжела задача монархов, мучительно проходят дни и часы!
Ты не стал бы на меня сердиться, если б знал, что я разогнала свою тоску
Простой шуткой! Как надоели мне князья, сановники, надутые римляне!
В моих покоях они притворяются верными рабами, а за моей спиной
Они насмехаются надо мной, уверяя, что служу их триумверу или империи,
Или республике, смотря по тому, как повернётся к нам госпожа фортуна.
Нет ни одного между ними, глупцами, наряженными куклами, ни одного
Настоящего человека, с тех пор, как подлый кинжал убил великого Цезаря,
Который сумел бы справиться с целым миром! А я должна притворяться,
Льстить им, чтобы спасти Египет от их когтей. И что мне в награду?
Какая награда? Все говорят дурно обо мне, подданные ненавидят меня.
Я думаю, хотя я женщина, они убили бы меня, если бы нашли средство!

(Клеопатра закрыла глаза рукою. Гармахис вздрогнул всем телом.)

Они думают дурно обо мне, я знаю, называют меня развратницей,
Тогда, как я любила, лишь одного человека, величайшего из людей.
Любовь коснулась моего сердца, зажгла в нём священное пламя.
Сплетники клянутся, будто бы я отравила Птоломея, моего брата,
Которого римский сенат хотел сделать моим мужем, мужем сестры.
Всё это ложь! Он неожиданно заболел и вскоре умер от лихорадки.
Говорят, что я хочу убить Арсинию, мою сестру; это тоже ложь…
Она не хочет знать меня, но я люблю мою сестру всем моим сердцем.
Думают, обо мне дурно без причины; и ты, Гармахис, считаешь меня дурной!
О Гармахис, прежде чем осуждать, вспомни, какая ужасная вещь зависть!
Это боль ума, который злыми, завистливыми глазами смотрит на всё:
Видит зло на лице добра и находит нечистые мысли в самой чистой душе.
Подумай об этом, Гармахис! Как тяжело стоять на высоте над толпой рабов,
Которые ненавидят тебя за счастье и за ум. Они скрежещут зубами,
И мечут стрелы злобы из тёмной ямы, откуда взлететь, у них нет крыльев.
Они жаждут низвести благородство до степени пошлости и глупости.
Не торопись осуждать великих людей, чьё каждое слово и каждое деяние
Рассматривается тысячами завистливых глаз. Маленькие недостатки, которых
Выкрикиваются тысячами голосов. Суди справедливо, Гармахис,
Коль ты не хотел бы сам быть судимым. Царица никогда не бывает свободна.
Она только орудие в руках тех, которые гравируют железные книги истории!
О Гармахис, будь моим другом! Другом царским советником.
Другом, которому я могу довериться! Ведь здесь, во дворце я более одинока,
Чем всякая другая душа в моих царственных коридорах. Тебе я доверяю.
Правда и верность, видны в твоих глазах. Хочу возвеличить тебя, Гармахис!
Я не могу больше выносить душевного одиночества. Я должна найти кого-то,
С кем я могу говорить, посоветоваться и высказать, что у меня на сердце!
У меня есть недостатки, но я не так дурна, чтобы не заслуживать верности.
Есть и доброе во мне  среди моих недостатков. Скажи искренне, Гармахис:
Хочешь ли ты сжалиться надо мной, над моим одиночеством, быть другом?
У меня были любовники, ухаживали рабы. Подданных больше, чем нужно,
Но поверь мне,  никогда не было, ни одного настоящего, преданного друга.

(Клеопатра наклонилась к Гармахису, тронув за руку и посмотрела ему в глаза своими удивительными синими глазами.)

Г а р м а х и с. (Говорит в сторону.)
Я подавлен и поражён, думая о предстоящей ужасной, убийственной ночи.
Стыд и печаль овладели мной. Я её друг?! Я убийца, с кинжалом за пазухой!..
Тяжёлый стон рвётся из моего сердца…

К л е о п а т р а. (Думает, что он удивлён её неожиданностью, улыбнулась ему.)
Уж поздно. Завтра утром ты принесёшь мне ответ сам, и мы побеседуем!
О друг мой, Гармахис, я буду ждать, когда ты дашь мне ответ...

 (Протянула ему руку для поцелуя.  Гармахис бессознательно поцеловал ей руку. Клеопатра ушла, Гармахис, словно очарованный смотрел ей вслед. Взял в руки венок из роз  Клеопатры, стал рассматривать его в задумчивости.  Неслышно подошла Хармиона. Она была взволнована, рассержена, холодна. Стукнула каблуком об пол.)

Г а р м а х и с.
Это ты, Хармиона? Что с тобой? Ты, наверное, устала стоять за занавеской?
Почему ты не ушла, когда Клеопатра увела меня на площадку?

Х ар м и о н а.  (Сердито.)
Где мой платок? Я обронила его здесь, мой вышитый платок!

Г а р м а х и с.
Платок?  Клеопатра подняла его здесь, а я его выбросил.

Х а р м и о н а .
Я видела. Я хорошо всё видела. Ты выбросил мой платок, а венок из роз
Ты не выбросил! Ну, ещё бы, это же был дар царицы, и поэтому ты,
Царственный Гармахис, жрец Исиды, избранник богов, фараон,
Коронованный на благо Египта, дорожит им и сберёг его. Мой же платок,
Осмеянный легкомысленной царицей, выброшен!..

Г а р м а х и с. (Удивлённый её тоном.)
Что ты говоришь? Я не умею разгадывать загадки!

Х а р м и о н . (Вскидывая высоко голову. Говорит спокойно и нежно.)
Что я говорю? Я ничего не говорю, или всё, думай, как хочешь!..
Желаешь знать, что я думаю, мой возлюбленный брат и господин?
Я хочу сказать тебе, ты – в большой опасности! Клеопатра опутывает тебя
Своими роковыми чарами, и ты близок к тому, чтобы полюбить её,
Полюбить ту, которую должен убить! Смотри, любуйся на этот венок из роз,
Его ты не можешь выбросить, Гармахис, вслед за моим платком:
Клеопатра надевала его сегодня ночью!  Венок ещё пахнет розами,
Он ещё наполнен благоуханием волос любовницы Цезаря и других!
Скажи, Гармахис, как далеко зашло на башне? Я не могла слышать и видеть.
Прелестное местечко для влюблённых! Какой дивный час любви!
Уж то-то Венера нынче ликовала в звёздном небе! Дивилась диву дивному!..

Г а р м а х и с. (Рассерженно.)
Девушка, как ты смеешь так говорить со мной? Вспомни, кто я есть для тебя!
Ты позволяешь себе насмехаться надо мной?!

Х а р  м и о н а. ( Говорит спокойно.)
Я помню, чем и кем ты должен быть!
А что ты такое теперь? – я не знаю. Вероятно, ты знаешь это, ты и Клеопатра!

Г а р м а х и с.
Что ты думаешь обо мне? Разве я достоин такого порицания, если царица…

Х а р м и о н а.
Царица?! Что ж творится у нас? У фараона есть царица?!

Г а р м а х и с.
Если Клеопатра желает придти сюда ночью и побеседовать…

Х а р м и о н а.
О звёздах, Гармахис, наверное, о звёздах и о венке из роз. Больше не о чем!

Г а р м а х и  с. (Говори жёстко.)
Не смей говорить со мной таким тоном. Ты забываешься, Хармиона!
Подумай только: кому и что ты говоришь?!

Х а р м и о н а. (Плачет.)
Ты не должен кричать на меня! Это жестоко и бесчеловечно.
Да, я забываю, что ты жрец, а не муж одной, может быть Клеопатры…

Г а р м а х и с. (Возбуждённый.)
Какое право имеешь ты? Как ты можешь думать?

Х а р м и о н а. (Слёзы катятся из глаз.)
Какое право имею я? Гармахис, разве ты слеп?  Разве не знаешь,
По какому праву я говорю с тобой?  Я должна сказать тебе, это в моде здесь,
В Александрии, по единственному  и священному праву женщины,
По праву великой любви моей к тебе, которую ты, кажется, не замечаешь.
По праву моей славы и моего позора! О, не суди меня, Гармахис, за то,
Что правда вырвалась из моего сердца. Я совсем не дурная, но такая,
Какой ты сделаешь меня. Во мне живёт теперь дыхание славы,
Оживляя всю мою душу, если ты будешь  моим кормчим, моим спутником.
Если же я тебя потеряю, то потеряю всё, что сдерживает меня от дурного;
Тогда я погибла! Ты не знаешь меня, Гармахис. Я больше и сильнее,
Чем тебе может показаться. Мы одной крови. Любовь сольёт нас в единое  целое!
У нас одна цель: мы любим свою страну, и обет крепко связывает нас.
Прижми же меня к своему сердцу, Гармахис. Я подниму тебя на такую высоту,
На которую, ещё не мог подняться человек. Если же ты оттолкнёшь меня,
То берегись, я могу погубить тебя! Понимая все ухищрения развратной  царицы,
Которая желает поработить тебя. Я сказала тебе всё, что у меня на сердце.

( Она сжала руки, сделала шаг навстречу Гармахису. Смотрела, бледная и дрожащая, ему в лицо. Гармахис, понимая, в какое глупое положение он попал, засмеялся безумным смехом, как погребальным звоном. Хармиона отвернулась, бледная, как смерть, и молниеносный её взгляд, остановил его смех.)

Х а р м и о н а. (Говорит  прерывающим голосом, опустив глаза.
Ты находишь, Гармахис, мои слова смешными?

Г а р м а х и с.
Нет, Хармиона! Прости мне этот смех. Это смех отчаяния!
Что я могу сказать тебе? Ты наговорила мне высоких слов о том, кем ты можешь быть! Мне остаётся сказать тебе, кто ты есть теперь.

Х а р м и о н а. (Вздрогнула.) Говори!

Г а р м а х и с.
Ты очень хорошо знаешь, кто я и какова моя миссия. Ты знаешь,
Что я поклялся Исиде; по закону божественности, ты для меня – ничто!

Х а р м и о н а. Прекрасно, Гармахис.  (Опустила глаза.)
О, я знаю, мысленно этот обет уже нарушен! Мысленно, но не на деле,
Обет растёт, подобно облаку… Гармахис, ты любишь Клеопатру!..

Г а р м а х и с. (Вскрикивает.)
Это ложь! 
Ты сама, развратная девушка, желаешь отвратить от долга, толкаешь к позору!
Ты увлеклась честолюбием и любовью, и не постыдилась переступить черту
Стыдливости своего пола и сказать то, что ты сказала. Берегись заводить меня!
Если ты желаешь, чтобы я ответил, я отвечу прямо, как ты спросила.
Хармиона, не принимая во внимание моего сана и моих обетов,
Ты была для меня и есть – ничто! Ты не заставишь моё сердце забиться сильнее!
Едва ли та можешь быть моим другом, так как, говоря по правде,
Я не могу доверять тебе. Ещё раз говорю: берегись! Ты можешь делать зло мне,
Но, если осмелишься поднять палец против нашего дела, умрёшь, в тот же день.
Теперь наша игра сыграна.

Х а р м и о н а.
(Медленно отступала назад, пока не упёрлась спиной в стену. Закрыла лицо рукой. Посмотрела вверх сверкающими глазами, вокруг которых, залегли красные круги.)

Довольно, не гневайся на такие пустяки, Гармахис! Я бросила кости и проиграла!
Горе побеждённому. Дашь ли ты мне кинжал, чтобы покончить с моим позором?
Нет? Тогда ещё одно слово, если можешь. Забудь моё безумие, Гармахис!
Не бойся меня! Я теперь, как и прежде, твоя слуга! Слуга нашего дела! Прощай!

(Хармиона ушла, держась за стену.)

Г а р м а х и с. (С отчаянием.)
Вот как Гармахис! Увы, мы строим планы, строим себе дом надежды,
Не рассчитывая, на гостей, на помеху! И как уберечься от такой гостьи,
От неожиданностей? Завтра до рассвета, я должен обагрить руки кровью царицы,
Которая мне доверяет! Почему я до сих пор не смог её возненавидеть?
Прежде мне в этом убийстве виделся оправдательный акт усердия и любви к Родине,
Но теперь я охотно отдал бы своё царственное прав, полученное от рождения,
Чтобы освободиться от этой ужасной необходимости. Но, увы!
Я знал, что этого избежать нельзя. Я должен испить эту чашу до дна,
Или быть поверженным. Чувствую, что на меня устремлены все взоры Египта
И взоры всех египетских богов. Я молился, Матери  Исиде, послать мне
Силу совершить это убийство, молился так горячо, как никогда. И, о чудо!
Никакого ответа. Почему это? Что же порвало связь между мной и божеством,
Если впервые не удостоила Она ответа на призыв сына и избранного слуги своего.
Разве я согрешил в сердце против Матери Исиды? Хармиона сказала мне,
Что я  люблю Клеопатру. Разве любовь – грех? Нет, тысячу раз нет!
Это протест природы против предательства и крови! Божественная Матерь
Знает мою силу. Быть может, она отвернула свой Священный лик от преступления?

(Садится, закрыв лицо руками.)

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

(Комната Гармахиса. Утро. Гармахис пробуждается, резко вскакивает со своей кровати, озирается вокруг испуганным взглядом.)

Г а р м а х и с.
Боже, где я и что я? Почему я в своей кровати? Тогда ли был сон,
Когда я входил ночью в покои Клеопатры, полный решимости убить её,
Или же я сплю теперь? Я ничего не понимаю. Вот моя комната и вот я.
Ясно, что я не сплю. Уже утро. Разве я проснулся  теперь для того,
Чтобы почувствовать себя предателем? Такого удобного случая, -
Пройти к Клеопатре в покои, мне больше уже никогда не представится.
Боже, как же это могло случиться, что я предал это великое дел?
Мои соратники напрасно прождали моего сигнала об убийстве царицы.
Неужели весь Египет ждал этой моей великой  вести  напрасно?
Может быть, эта ужасная минута, лишь бред моего измученного ума?
Боже, уж не схожу ли я с ума? Так где же, всё-таки я теперь нахожусь?
Я должен быть перед покоем Клеопатры, ожидая её приглашения...
Где же я?

Я припоминаю, если это был не сон, я сидел один в комнате,
Смотрел на кинжал. Появилась Хармиона, как статуя с бледным лицом.
– Царственный Гармахис, - сказала она, - Клеопатра уже зовёт тебя,
Желает знать о предсказании звёзд! Час пробил! Ничего не упущено.
Всё готово. Дело за тобой. Прошу тебя: считай события прошлой ночи,
Всего лишь сном. Она улыбнулась мне какой-то зловещей улыбкой.
Проводила меня к Клеопатре.

Дальше помню я, что Клеопатра лежала, обмахиваясь веером,
Предложила мне сесть напротив. Папирус мой она читать отказалась.
- Зачем ты держишь руку у себя под платьем, у тебя сердцебиение? -
Спросила она, не сводя с меня своих глаз. Что же ты всё молчишь?
 – Разве у тебя не найдётся ни единого слова для меня, Гармахис?
Она взяла мои руки в свои маленькие ладони, просила успокоиться.
– Сердцебиение пройдёт, - говорила она, - наблюдая звёзды, утомился.
Слышишь шум прибоя? Ах, как воздух напоён ароматами лилий.
Слушай, как поёт филомела*, как приятно поют в саду фонтаны.
- Отпусти меня, Клеопатра, - простонал я, - пытаясь освободить руки…
 - Нет, ты не можешь оставить меня одну, не можешь, взять и уйти.
Разве ты никогда не любил, Гармахис, признайся мне чистосердечно?
- Нет, царица, - зачем мне любовь, прошу, отпусти меня, мне дурно!..
- Разве ты никогда не любил, Гармахис? – шептала мне царица,
И, всё ближе склонилась ко мне. Губы её прижимались к моим…
О горе мне! Я забыл всё: и Исиду, и клятвы, и друзей, и Египет.
Была только она Клеопатра! Обнимая меня, называла возлюбленным.
– Выпей, - прошептала она, - выпей кубок вина за нашу любовь.
Я выпил кубок до дна, и упал на ложе. Сознание ещё не покинуло меня,
Но не мог подняться и говорить. Клеопатра наклонилась надо мной,
И вытащила мой кинжал. – Отдохни, мой хороший, - сказала она, -
И крепко держала мою ослабшую руку. Взяла арфу, заиграла и запела.

Море спит и небо спит,
В сердце музыка звучит.
Ты и я – плывём по морю
С тихим рокотом волны…

Убаюканные морем,
Мы с тобою влюблены…
Ветер локоны целует,
Ты в глаза мои глядишь.

Речи страстные мне шепчешь,
Песня сладкая звучит…
Песнь звучит и умирает,
Истомила сердце нам;
Сердце так любви желает,
Сладко плыть нам по волнам…

- Отдыхай, Гармахис, расслабься и отдыхай, я  ещё спою тебе, Гармахис.

Бюльбюль** запел, едва на ветку сев,
И звук до сердца милой долетел;
Чуть покраснев, изумлена она,
Бюльбюль напевом - грудь её полна.

Я здесь стою, не знаю, как мне быть:
Бюльбюль ли слушать? Милую ль любить?
И от бюльбюля пьян и от любви, -
И песня, и любовь в моей крови!

Прекрасна, как жемчужина светла –
На песнь бюбьбюля выплыла Луна;
Фонтан возносится к Луне, красуясь
Им я, как тобой, всерезвая, любуюсь!

Всеразноликий образ облаков
Тебя венчает тысячью венков.
Уж скоро утро, ярко загорится,
Вот солнцепёрый луч уже искрится.

 Я сердцем пью прекрасную тебя,
Ах, не сгореть бы, этот мир любя!
Вселасковая зоренька моя!
Ах, Вселюбимая Восточная Заря!

Г а р м а х и с. Больше ничего я не помню. Что со мною происходит? Я не понимаю.
А что это за ужасный предмет, имеющий форму человека, прикрытый белым?
Что это лежит здесь, испачканное кровью, скорчившееся у моего ложа?

(Гармахис вскакивает со своей кровати, изо всей силы ударяет предмет ногою, тяжёлый предмет покатился в сторону. Бледнея от ужаса, Гармахис сбросил покров.)

Г а р м а х и с. (Вскрикивает.)
Боже, это мёртвый римский военачальник, который должен был открыть
Малые дворцовые ворота по нашему сигналу. В сердце воткнут мой кинжал.
На свитке написано: «Привет тебе, Гармахис! Я был тем римлянином,
Которого ты подкупил. Смотри же на меня, хорошо ли быть предателем?!»

(Гармахис отскакивает от страшного трупа, прислонился к стене. С улицы доносилось щебетание птиц, Воцарился день.).

Итак, это был не сон! Я погиб! Погиб! Бедный мой отец Аменемхет.
Что будет с ним, когда до него дойдёт весть об ужасном позоре сына,
О разрушении всех его священных надежд! Мой добрый дядя Сепа,
Напрасно прождавший целую ночь моего сигнала. Что сталось с ним?
Не один я оказался предателем. Меня также предали. Но кто предал?
Этот римский начальник стражи знал немногих участников заговора.
Тайные списки надёжно спрятаны у меня здесь, в этой моей  одежде.

(Ищет списки у себя в одежде, с ужасом не обнаруживает их.)

Осирис! Они исчезли! Теперь мне ясно, судьба этого мёртвого римлянина,
Может быть судьбою всех истинных, преданных делу, патриотов Египта.

(Гармахис зашатался и упал обезумевший там, где стоял… Придя в себя, вскочил на ноги, бросился к двери, она была заперта. Послышались шаги часовых, которые перекликались и гремели копьями. Вдруг засовы отодвинулись, дверь открылась и вошла сияющая, торжествующая Клеопатра в царственном одеянии. Гармахис стоял, как безумный. Клеопатра подошла к нему лицом к лицу.)

К л е о п а т р а. (Говорит, нежно улыбаясь.)
Приветствую тебя, мой дорогой друг Гармахис! Мой послушник нашёл тебя?

(Указывает на труп римлянина.)

 Фу, как он страшно выглядит! Какое зловоние исходит от него. Эй, часовой!

(Дверь отворилась, вошли двое галлов, остановились у двери.) 

Уберите эту гадость, бросьте коршунам. Стойте! Выньте кинжал из его груди!

(Воины исполнили её приказания, положили окровавленный кинжал на стол. Схватили труп за голову и ноги и унесли.)

Мне кажется, дорогой мой друг Гармахис, теперь твоё положение скверно.
Как странно вертится колесо фортуны! Не будь этого римского изменника,

 (Указывает на дверь.)

На меня теперь было бы также страшно смотреть, как и на него…
И кровь на этом вот самом кинжале, была бы кровью моего сердца!
Итак, римлянин предал тебя. Когда ты пришёл ко мне в прошлую ночь,
Я знала, что ты пришёл убить меня. Когда прятал руку под своё платье,
Я знала, что ты сжимал кинжал, и что ты собирал всё своё мужество
Для совершения преступления, которое противно благородной душе.
Это был ужасный час, я  колебалась, не зная, кто из нас двоих победит?

(Гармахис посмотрел на приоткрытую дверь.)

Да, Гармахис, стража ходит за твоей дверью, но не обманывай себя!
Если бы я не была уверена, что держу тебя узами более сильными,
Чем запоры темницы; не была бы уверена, что не можешь сделать мне зла,
Что не сможешь перешагнуть через ограду чести, ты давно был бы мёртв.
Смотри, Гармахис! Вот твой кинжал! Убей им меня, если ты сможешь!

  (Клеопатра протягивает кинжал Гармахису, подошла ближе, открыла грудь и ждала, спокойно глядя на Гармахиса.)

Ты не можешь убить меня. Я наверняка знаю, что такой человек, как ты,
Не способен совершить такое злодейское преступление – убить женщину,
Которая принадлежит тебе, и остаться после этого жить... Долой руку!..
Не направляй кинжал на свою грудь, Гармахис! Ты не можешь убить меня,
Как ты можешь отнять у себя жизнь, преступивший клятву жрец Исиды!
Как ты предстанешь перед Священным Ликом оскорблённого божества?
Как ты думаешь: какими глазами взглянет Небесная Мать на своего сына,
Опозоренного, нарушившего Священный Обет? Подумай, Гармахис:
 Как будешь ты приветствовать её, обагрённый собственною кровью?

Г а р м а х и с.
Сжалься, Клеопатра, не мучь меня, я не могу выносить более твоей пытки.
Сердце моё разбито! Это правда, я дошёл до того, что не могу умереть.

(Упал на ложе, закрыв лицо руками от отчаяния.)

К л е о п а т р а.
(Села рядом с ним, стараясь утешить, обняла его шею обеими руками.)

Послушай, ещё не всё потеряно для тебя, хотя я и рассердилась на тебя.
Мы играем большую игру. Я пустила в ход женские чары против тебя
И победила. Сознаюсь, не могу быть с тобой откровенной до конца.
Мне очень жаль тебя. Как царице и как женщине, мне ещё более тяжело
Видеть тебя печальным и тоскующим. Это было хорошо и справедливо,
Что ты хотел освободить Египет и вернуть трон, взятый моими предками,
Я поступила бы точно также, не останавливаясь перед преступлением,
Я глубоко сочувствую тебе, Гармахис, как во всём великому и смелому.
Понимаю твоё горе и скорбь, осознавая всю глубину твоего падения,
Как любящая женщина, сочувствую тебе и жалею тебя!  Не всё потеряно.
Твой план смел, но безумен. Египту не подняться на прежнюю высоту.
Хотя бы и удалось завоевать корону. Без сомнения это удалось бы тебе,
Но есть ещё римляне, с этим надо считаться. Пойми меня, Гармахис!
Во всей стране нет сердца, которое бьётся с такой преданной любовью
К древней стране Египту, как моё, даже больше, чем твоё, Гармахис!
Научи служить моему народу! Стань моим советником и любовью!
Гармахис, ты завоевал сердце Клеопатры. Сердце, которое, стыдись! –
Ты хотел умертвить! Объединим же  вместе, старую и новую мысль!
Гордым взойдёшь ты на трон фараонов! Твоя неудача будет сокрыта,
Насколько это будет возможно. Итак, Гармахис, всё идёт к лучшему.
Разве ты виноват, что тебя выдали? Тебя опоили, пергамент выкрали.
Что же позорного для тебя? Хотя твой великий заговор и не удался,
Ты остался твёрд в преданности своей вере, завоевал сердце царицы.
Под лучами моей нежной любви, Ты скоро сможешь добиться цели,
Царственный, расправишь свои мощные крылья над страной Нила!
Подумай, разве плохой я советчик, любовь и надежда моя Гармахис?

Г а р м а х и с.
(Поднял голову. Слабый луч надежды блеснул во мраке его сердца. Как падающий человек хватается за пёрышко.)

А те, кто были со мной, кто верил мне, что станет с ними, царица?

К л е п а т р а.
Аменемхет, твой отец, престарелый жрец, Сепа горячий патриот,
Многих я могла бы сейчас назвать тебе… Всех их я знаю хорошо…

Г а р м а х и с.
Что сталось с ними?

К л е о п а т р а.  (Вставая, кладёт ему руку на плечо.)
Слушай, Гармахис, ради тебя я буду милосердна к ним и сделаю,
Что должно быть сделано. Клянусь моими всеми богами Египта,
Что ни один волос не упадёт с головы твоего престарелого отца, 
Пощажу Сепу и многих других. Я не стану брать пример с Епифана,
Он убил множество людей, когда Египтяне восстали против него.
Я же пощажу всех. Разве я такая жестокая женщина, как говорят.
В твоём списке, Гармахис, многие осуждены на смертную казнь.
Я отняла жизнь, только у римского негодяя, двойного изменника,
Так как он предал меня и тебя. Возможно, что ты удивлён Гармахис,
Тем великодушием, которым я тебя осыпаю? Это по женскому расчёту.
Ты мне нравишься, вот и всё, Гармахис. Впрочем, клянусь Сераписом,
Я не могу тебе так много дать, даром! Ты должен заплатить за всё это
Ценой, одного лишь поцелуя, Гармахис.

Г а р м а х и с. (Отвернувшись от прекрасной искусительницы.)
Нет! Эта цена очень тяжела для меня.

К л е о п а т р а.  (Нахмурившись.)
Подумай и выбирай! Женщине, Гармахис, не к лицу просить мужчин.
Делай, как знаешь, но я говорю тебе: если ты оттолкнёшь меня,
Я переменю своё намерение, и возьму назад все обещанные милости.
Итак, добродетельный жрец, выбирай: или тяжкое бремя моей любви,
Или немедленная смерть твоего отца и всех участников заговора!

Гармахис взглянул на рассерженную Клеопатру. Глаза её заблестели, и грудь высоко поднялась. Гармахис вздохнул и поцеловал её, запечатлев своим поцелуем свой позор и рабство. Клеопатра, улыбаясь, торжественно ушла, унося с собой окровавленный кинжал. Гармахис остался в горьком раздумье.

Г а р м а х и с.
Боже, как низко я пал. Почему нить жизни моей не прервалась?
Почему Клеопатра столь милосердно и любезно обошлась со мной?
Быть может, она убоялась убить меня, потому что заговор был силён,
И положение её на троне двойной короны, слишком уж ненадёжное?
Нет, не ради совершенного чувства любви (даже, если меня и любила),
Но больше из хитрости, постаралась привязать меня сердечными узами.
Вот она ушла, но её образ борется в моём сердце со стыдом и печалью.
О, как горьки были эти часы, я не мог облегчить их даже молитвами!
Связь между божеством и мною прервалась, Исида отвернулась от меня.
Но в этом мраке, мне блестят удивительные, нежные глаза Клеопатры,
Звучит её нежный смех, отголосок её любви. Чаша скорби ещё полна.
Надежда зародилась в моём сердце. Может быть ради высокой цели,
Из глубины падения, возможно найду, более лучший путь к победе!
Увы, горе мне тяжкому грешнику из всех грешников на нашей земле!

(Обессиленный садится на своё ложе в обители заточения.)   
   
* Филомела – соловей
** Бюльбюль - соловей

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Гармахис. Затем Клеопатра.

Г а р м а х и с.  (С грустью.)
Вот уже потерян счёт дней моих, проведённых здесь, как в неволе.
В этой комнате никто и никогда не бывает, кроме часовых и рабов.
Они, молча, приносят питьё мне и еду, и, молча, торопливо уходят.
Клеопатра навещает часто меня, уверяет в искренней любви.
Г глубоко вползла она в сердце, что не осталось ничего на свете,
Кроме глубинной трепетно страсти в моём, ещё не любившем сердце.
Нет у меня более ничего в целом свете, кроме любви к Клеопатре…
Вся жизнь моя сосредоточилась в этой её безумной, страстной любви,
Я лелею это чувство, как вдова лелеет своего единственного ребёнка.
Виновница моего позора стала самым дорогим существом на свете.
Она покорила меня, лишила рассудка, отняла честь, обрекла на позор,
Я, ослеплённый её любовью, целую палку, которой она бьёт меня…
Я стал её  покорным рабом. И нет мне ни малейшего оправдания.

(Послышался за дверью лязг засовов. Вошла Клеопатра в царском одеянии, со скипетром в руке и золотой диадемой, с царственной змеёй на челе.)

К л е о п а т р а. (Садится перед Гармахисом, весело смеётся.)
Дорогой Гармахис, было совещание о войне Антония в Сирии.
Только что давала аудиенцию послам, а когда они мне надоели,
Я сослалась на неотложную встречу и убежала сюда, к тебе.

(Смеётся. Сняла с себя диадему, положила на голову Гармахиса. Надела на него царскую мантию, дала в руки скипетр, стала на колени перед ним, поцеловала его в губы.)

Гармахис, ты настоящий царь! Ведь ты коронованный в Абидосе Фараоном,
Я тоже короновала тебя душистым венком из роз - царём любви, помнишь?

Г а р м а х и с. (Вскочил, бледнея, сбросил мантию.)
Клеопатра, как смеешь ты так жестоко издеваться над своим пленником,
Смеёшься над пойманной птицей, посаженной в твою дворцовую клетку?!

К л е о п а т р а. (Поражённая его гневом, отшатнулась.)
Нет, Гармахис, не сердись! Почему ты решил, что я издеваюсь над тобой?
Почему ты думаешь, что действительно не можешь быть фараоном?

Г а р м а х и с.
Что ты хочешь этим сказать? Разве коронуешь меня перед всем Египтом?

К л е о п а т р а.  (опустила глаза.)
Любовь моя, быть может, у меня есть такая мысль, короновать тебя.
Выслушай меня. Ты бледнеешь здесь, и мало принимаешь пищи!
Не противоречь мне Гармахис, я знаю это от моих невольников.
Я держала тебя здесь, Гармахис, только лишь, ради твоего спасения.
Ты дорог мне. Ради твоего блага, ради твоей чести, все должны знать,
Что ты мой пленник. Иначе, ты был бы опозорен и тайно убит!..
Сегодня я больше не приду к тебе, так как теперь ты уже свободен.
Ты появишься опять, как мой астролог. Я пущу в ход все доводы,
Которые оправдают тебя. Предсказания твои о войне оправдались.
За это я не стану благодарить тебя, ты предсказывал в своих целях.
Теперь прощай. Я должна вернуться к нелюбимым посланникам.
Не сердись, Гармахис. Кто знает, что может произойти между нами?!

(Клеопатра уходит.)

Г а р м а х и с. (Задумчиво.)
Какую мысль она заронила мне, что хочет, открыто короновать меня.
Верно, эта мысль была у неё ещё в то время, до моего поражения.
Верно, если она не любит меня, то ещё дорог ей; не успел надоесть.

(Слышится тихий стук в дверь, вошла Хармиона.)

Х а р м и о н а.
Вот я пришла к тебе, Гармахис, уже ты вовсе не царственный брат.
Я пришла сказать тебе, что ты свободен, можешь видеть свою низость,
Можешь видеть её в глазах всех египтян, кто слепо доверились тебе,
Как тень, падающая в воду. Великий двадцатилетний план разрушен.
Никто не убит, только Сепа исчез бесследно, вожди заговора схвачены.
Иные изгнаны из Египта, рассеялись. Буря, не разыгравшись, затихла.
Погиб Египет навсегда. И его последние надежды на веки исчезли.
Египет согнулся под ярмом, подставил спину под палку римлян.

Г а р м а х и с. (Громко застонал.)
Увы, я был предан. Римский начальник охраны, предал меня.

Х а р м и о н а.
Нет, ты сам всех предал, Гармахис. Как ты мог не убить Клеопатру,
Ведь ты той ночью был с нею наедине? Говори, клятвопреступник!

Г а р м а х и с.
Она опоила меня.

Х а р м и о н а. (Безжалостно.)
О Гармахис!  Как низко ты пал в сравнении с тем князем, которого я знала!
Ты даже не стыдишься лжи! Да ты был опоён напитком любви к царице.
Ты предал Египет, и своё великое дело за поцелуй царицы-развратницы!
Тебе позор и стыд! Презрение тебе и отвращение, вот чего ты заслужил!
Возражай, если можешь! Дрожи передо мной! Познай, что ты такое!
Ты должен дрожать! Пресмыкайся у ног Клеопатры, целуй ей сандалии,
Пока ей это не надоест. Пока она не швырнёт тебя в твою грязь
Перед всеми честными людьми! Дрожи! Дрожи, Гармахис!..

Г а р м а х и с.
(Замирая под градом горьких упрёков, ненависти и презрения. Говорит глупым голосом.)

Как же так случилось, Хармиона, что тебя не выдали, а ты здесь.
Пришла, чтобы унизить меня. Ты, которая клялась, что любишь меня.
Ты,  женщина и не имеешь ни капли сострадания к слабости мужчины.

Х а р м и о н а. (Опустила глаза.)
Моего имени не было в списках. Это случайность. Выдай меня, Гармахис!
Я любила тебя! Это правда. Ты помнишь, как я чувствовала твоё падение?
Позор человека, которого мы, женщины избрали, становится нашим позором,
Прилипает к нам, и мы бесконечно страдаем, чувствуя это. Не безумен ли ты?
Не желаешь ли ты, прямо из объятий развратница, искать утешения у меня?

Г а р м а х и с.
Откуда мне знать, что это не ты в ревнивом гневе выдала наши планы?!
Давно уже Сепа предостерегал меня против тебя. Я припоминаю теперь…

Х а р м и о н а.  (Краснея до самого лба.)
Ты предатель, Гармахис, и видишь в каждом человеке себе подобного,
Такого же изменника и предателя, как ты сам! Не я изменила тебе…
Это бедный дурак, римский воин не выдержал до конца и выдал нас.
Не делаю слышать низких мыслей, Гармахис, не царственный более!
Говорю тебе: Клеопатра, царица Египта приказала мне сказать тебе,
Что ты теперь свободен, и она сегодня ждёт тебя в своих покоях.

(Бросила на Гармахиса молниеносный, обжигающий взгляд, ушла.)
   
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЁРТОЕ

(Ночь. Свет Луны. С одной стороны огни крепости Вавилон, с другой – пирамиды в городе смерти и мертвецов, гробницы. Гармахис и Клеопатра на скалистом холме Куфу-Кут (Трон Куфу)).

К л е о п а т р а.  (Говорит Шёпотом,)
Поистине в древние времена страною Египет управляли Боги, а не люди!

Г а р м а х и с.
Вот она, пирамида Гер?

К л е оп а т р а. (Удивлённо.)
Какая ослепительная красота в ярком сиянии света Луны, чёрного пояса
Эфиопского камня в основании пирамиды!

Г е р м а х и с.
Это красивейшая из всех пирамид!

К л е о п а т р а.
Сокровище здесь?!

Г е р м а х и с.
Здесь! Вход в неё с северной стороны, где вырезано имя фараона Менкау-Ра.
Он выстроил эту пирамиду, желая сделать её гробницей и сокровищницей.
Он скрыл в ней сокровища для нужд Египта. Если сокровища находятся здесь,
Как во время моего предка, то оно скрыто в недрах громады пирамиды.
Путь туда, великая царица Египта, полон труда, опасности, неописуемого ужаса.
Готова ли ты войти в эту громадину? Потому, что ты сама должна идти туда…

К л е о п а т р а. (С ослабевшим мужеством,)
А разве ты не можешь, вместе с евнухом идти туда и принести сокровища?

Г а р м а х и с.
Нет, Клеопатра, не только ради тебя, но и ради Египта, я не могу этого сделать,
Иначе, из всех моих грехов, этот поступок будет самым величайшим грехом.
Я поступаю на законном основании. Я имею право, как наследственный жрец
Этой тайны, показать правящему монарху Египта место, где лежат сокровища,
А также показать ему предостерегающую надпись. Монарх сам должен рассудить:
Так ли сильна нужда Египта, что даёт ему право пренебречь проклятьем усопшего,
И положить руки на сокровища! От его решения зависит всё это ужасное дело.
Три монарха, согласно летописи, осмелились войти сюда в минуту нужды Египта.
Никто из них не осмелился дотронуться до сокровищ, как не велика была нужда.

К л е о п а т р а.
Они или были трусы, или недостаточна была нужда. Я хочу видеть своими глазами.

Г а р м а х и с.
Хорошо!

(Гармахис из камней соорудил возвышение, взобрался на него, отыскал тайный знак в пирамиде, нажал на нужный камень, он повернулся, образовав отверстие. Оттуда вылетела огромная летучая мышь, покружила над Клеопатрой и улетела прочь. Клеопатра вскрикнула от ужаса, а евнух упал от страха.)

Это дух Менкау-Ра, предостерегает нас.

(Гармахис зажёг три светильника, и помог Клеопатре влезть в отверстие в пирамиде. Они оказались в небольшой комнате. (Евнух остался за гранитной дверью.) На стене он нажал на нужный камень, и мраморная дверь отворилась в большой зал с гранитным саркофагом. Саркофаг был установлен на сфинксе с золотым лицом, на котором было выгравировано имя и титул царицы Менкау-Ра.)
 
К л е о п а т р а.
Где же здесь сокровище, это золотое лицо сфинкса?

Г а р м а х и с. (Указывает на саркофаг.)
Здесь в саркофаге. Подойди и смотри!

К л е о п а т р а.
(Взяла за руку Гармахиса, подошла к саркофагу. Гармахис поднял крышку из цельного дерева базальта. Клеопатра, преодолевая страх, со светильником заглянула в саркофаг.)

Там мумия, покрытая золотой дощечкой с надписью, которая гласит,
Что внутри мумии находятся редчайшие драгоценные камни изумруды…
Я очень люблю изумруды, Гармахис, и ты поверь мне, что ещё никогда
Не могла достать ни одного этого чистого драгоценного камня изумруда!

Г а р м а х и с.
Дело не в том, что ты любишь, Клеопатра, а в насущных нуждах Египта сейчас.
В тайных побуждениях твоего сердца, которое ты одна только истинно знаешь.

К л е о п а т р а.
Конечно, Гармахис, конечно! Разве не велика нужда Египта. В казне нет золота.
Как я могу порвать с Римом без денег? Разве я не поклялась, что короную тебя,
Обвенчаюсь с тобой, порву с Римом. В ответственный час, положа руку на сердце
Мёртвого фараона, ещё раз клянусь тебе! Разве сейчас тяжёлый час для Египта.
Если я не возьму камни мне не на что содержать войско для борьбы с Римом,
Они захватят Египет, уничтожат нас с тобой, и навсегда погубят наше Отечество.
Отбросим страхи, Гармахис, и за работу! Что ты смотришь на меня так испуганно?
Когда сердце чисто, нечего бояться, Гармахис!

Г а р м а х и с.
Как ты желаешь, Клеопатра.
Если ты рассудишь ложно, на тебя падёт проклятие, которого ты не избежишь!

К л е о п а т р а.
Фараон Гармахис, держи голову Менкау-Ра, я начинаю… Какое это ужасное место.

(Внезапно со страхом прижимается к Гармахису.)

Мне показалась, что появилась тень в темноте, она двигалась к нам и вдруг исчезла!..
Уйдём отсюда… Разве ты ничего не видел?

Г а р м а х и с.
Я ничего не видел, Клеопатра. Может быть, это был дух царицы Менкау-Ра,
Ибо дух всегда парит над своим смертным обиталищем! Я рад уйти отсюда!

К л е о п а т р а.
(Сделала шаг, чтобы уйти, но остановилась и заговорила.)
 
Не было ничего, кроме страха,  порождённого темнотой ужасного места.
Нет, я должна видеть эти изумруды! Пусть лучше умру, но увижу! За дело!

(Клепатра с трудом вытащила фараона из саркофага, и уложила его на пол. Взяла кинжал Гармахиса, разрезала им повязки, начала разматывать покров Священного тела. Гармахис держал тело фараона к себе на коленях, Клеопатра развёртывала полотно. Выпал золотой скипетр фараона с яблоком из чистого изумруда. Затем выпадали различные дорогие украшения: кольца, браслеты.)

К л е о п а т р а. (Подняла своё бледное лицо на Гармахиса.)
Гармахис, холст прилип к телу фараона. Но теперь нам уж нечего не остаётся,
Как вспарывать холст вместе с телом.

(Клеопатра, взяла кинжал, стиснув зубы, воткнула его в тело фараона. Раздался ужасный  стон, за мраморной дверью, где остался евнух. У Клеопатры от ужаса широко раскрылись глаза. Оба, она и Гармахис, вскочили с места.)

Г а р м а х и с.
Ничего, Клеопатра, надо доканчивать, начатое дело.

(Он взял у Клеопатры кинжал и распорол тело. Клеопатра запустила руку в тело фараона, извлекла изумительный изумруд, очень большой. На нём написано: «Менкау-Ра, сын Солнца». Клеопатра осторожно запускала руку в тело фараона и извлекала один за другим огромные изумруды, которым не было цены, каких никто никогда не видел. Было несколько огромных чёрных жемчужин неслыханной красы. Сокровище большой кучей сияло перед ними. Они подняли тело фараона, положили обратно в саркофаг, закрыли деревянной крышкой. Собрали сокровища, спрятали в складках своей одежды. Самые ценные из них Клеопатра спрятала у себя на груди. Вышли через открытую мраморную дверь и остолбенели от ужаса. Прислонившись к стене, сидел мёртвый евнух. Зацепившись за его подбородок, висела белая огромная летучая мышь, раскачиваясь на его подбородке. Глаза её искрились в темноте. Затем мышь стала кружиться над головой Клеопатры, задевая её своими крыльями и с визгом, похожим на крик женщины, полетела к осквернённой гробнице. Клеопатра упала на пол, закрыв лицо руками, и закричала так громко, что пустоты гробницы заглушали эхом. Гармахис удержался за стену, чтобы не упасть…)

Г а р м а х и с. (Вскрикивая.)
Встать, Клеопатра! Вставай, и немедленно поспешим отсюда, пока дух не вернулся сюда к нам. Он будет преследовать нас!.. Вставай, иначе ты погибла, если не переборешь страх!

(Клеопатра с трудом встала, как могла быстрее, покидала обиталище пирамиды.)

Будь мужественная, любовь моя, царица египетская, иначе мы оба погибнем!
Если драгоценные камни тяжелы, не жалей их, выброси!..

К л е о п а т р а.  (Задыхаясь.)
Нет, нет и нет, Гармахис! Это означало бы не выдержать наш долг до конца!
Лучше я умру вместе с ними!..

(Прижимаясь к Гармахису, она поспешно, мужественно покидала пирамиду Манку-Ра. Неописуемы смелость и величие этой женщины. Наконец, они выползли через отверстие в пирамиде на лунный свет. Их овеял и освежил поток свежего воздуха. Силы покинули Клеопатру. Она упала на землю и лежала неподвижно. Гармахис, нажав на нужный камень. Он, повернувшись, закрыл отверстие. Клеопатра лежала на земле без чувств.)

Г а р м а х и с.  (Приложил ухо к груди Клеопатры.)
Сердце бьётся!  Клеопатра будет жить!..

(Прилёг рядом с ней, чтобы восстановить силы. Затем, положил голову Египетской царицы себе на колени, пытаясь привести её в чувство…)

Боже, как ты убийственно хороша! Даже после этих ужасных испытаний,
Любовь моя, Клеопатра, озарённая светлыми, прохладными лучами Луны!
История твоей красоты переживёт каменные громады египетских пирамид!
Какой божественный отпечаток твоей удивительной, чудной  красоты!
Кажется, я ещё больше люблю тебя за всю глубину моего падения,
За ужасы, которые мы переживали вместе! За все испытания страхом,
Осознания всей виновности - в тебе одной жажду обрести радость и покой.
Кроме тебя, моя царица, у меня ничего не осталось в целом свете.
Обладая сокровищницей, освободим Египет от римских поработителей!

(Гармахис грел ей руки и поцеловал в губы. От поцелуя Клеопатра  очнулась. Дрожь пробежала по её телу. Раскрыла широко глаза.)

К л е о п а т р а.
А, это ты, Гармахис! Я знаю, ты спас меня, и увёл из этого ужасного места!

(Обвила Гармахиса обеими руками и нежно поцеловала.)

Пойдём, любовь моя, пойдём отсюда! Я хочу пить и так страшно устала!
Драгоценные камни, усталость и жажда нестерпимо жгут мою грудь.
Никогда ещё, мой друг Гармахис, богатство не доставалось с таким трудом!
Посмотри, слабый блеск зари зажигается на удивительных крыльях ночи!
Как красива заря! Как приятно смотреть на неё! Я уже было, не надеялась,
Что снова увижу эту волшебную зарю, там, в обители вечной ночи!
Пойдём Гармахис! Где бы найти воды. Кажется, за бокал чистой воды
Я не пожалела бы отдать, самый крупный, самый изумительный изумруд!

Г а р м а х и с.
Это близко, там за древним храмом, журчит чистый родник. Закутайся Клеопатра.
Уже заря несёт свой приветственный рассветный поцелуй Богу Света!
Лучи заиграли на блестящих гранях двадцати пирамид. На горизонте проснулся Царственный Ра, поднимается во всём своём великолепие. Воцаряется день!
Нас ждёт ладья на берегу Нила; десять сильных моряков умчат нас в Александрию!

(Плывут в ладье по Нилу. Гармахис поёт.)

О, какие счастливые дни,
Что по Нилу мы плывём одни!
Ожил дух у богини моей,
И в груди моей пел соловей!

Плыл в ладье с нею несколько дней,
Её руки белей лебедей.
То - Луна серебрила наш Нил,
Он, ласкаемый Солнцем, блестел.

Сладкий шёпот царицы моей,
Словно волны шептались с волной:
Милый мой, буду только твоей,
Только мой будешь ты, мой родной!..

(Клеопатра поёт.)

Я, Египта последнего царства, любви и престола царица.
Равных мне, по величию юности, красоте опьяняющей, нет!
Да, великою грешной, безумной была я блудницей,
Всё же неповторимый земной мой на небе есть след.

Пусть мой прах не хранят фараоновы чудо гробницы,
Но Антоний и Цезарь – бессмертные, чьи имена,
Поклонялись мне Римом, и пиров с ними дней вереницы,
Выпивала я кубок бессмертия славы до дна!..

Пусть деяния царские в мире, столь бренном ничтожны,
И следов вдохновений моих, никаких на пергаменте нет…
Но я властвую кистью и резцами ваятелей тоже,
И моею любовью, вдохновлён изумлённый поэт!..

Как цари предавались безропотно страсти томленья,
Я владею прельщеньем любовью моею, поэт;
Оставаясь в мечтах твоих - женщины ласковой тенью,
Новой музе твоей проливаю любви моей свет!..

Для искусства бессмертного, дивного - женскою властью,
Жизнь моя, сквозь века - о любви живительный стих…
Потому я бессмертна, что свежею прелестью, страстью,
Вдохновляю в мечтах всех поэтов, поклонников страстей моих!

Да, великою грешной, безумной была я блудницей,
Всё же неповторимый земной мой на небе есть след.
Я, Египта последнего царства, любви и престола царица,
Равных мне, по величию юности, красоте опьяняющей, нет!

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

   (Клеопатра на богатой, изысканно роскошной галере, в сопровождении целого флота отправилась в путешествие, на встречу с Антонием в город Тарзис. В числе свиты, сопровождавших её, был и Гармахис. Клеопатра взяла его с собой, вопреки его желания, нарушив все обещания. Корма галеры покрыта чистым золотом, паруса сделаны из ярко-красного тирского пурпура. Серебряные вёсла ударяли по воде в такт музыке.
    В центре корабля под золототканым балдахином лежала царственная Клеопатра, подобная римской Венере. Одежды белоснежного шёлка перетянуты под грудью драгоценным поясом. Около неё стояли голенькие дети с крылышками за плечами, с луками и колчанами за спиной; они обмахивали её страусовыми опахалами. На палубе корабля стояли прекрасные женщины, прикрытые только длинными женскими волосами, держали шёлковые снасти, курили благовония. Позади Клеопатры стоял воин в золотой кольчуге с обнажённым мечом. Там же стояла свита, в их числе Гармахис и Хармиона. Гармахису вменили в обязанность громко выкрикивать  время по часам.
    У берега жители Тавра народ пел: «Венера встаёт из вод морских! Венера идёт посетить Бахуса!»
    Триумвер Антоний прибыл с войском к берегу. На корабль Клеопатры взошёл посол Антония Деллий.)

Д е л л и й.  (Низко поклонился Клеопатре.)
От имени триумвера Антония, приветствую тебя, царица красоты!
Любезно просим тебя прийти на пир, приготовленный Антонием…

К л е о п а т р а.  (Высокомерно.)
Надлежит Антонию прийти к нам, а не нам идти к Антонию!
Попроси благородного Антония к нашему бедному столу сегодня,
Иначе, мы будем ужинать одни!

(Деллий низко поклонился и удалился. Появился Антоний, одетый в пурпурную одежду с царственным видом. С изумлением подошёл к Клеопатре.)

К л е о п а т р а . 
(Молча, протянула ему свою руку. Антоний взял её руку и поцеловал.)

Смотри, благородный Антоний, ты позвал меня в гости, и вот я пришла.

А н т о н и й.  (Всё ещё пристально смотрит на её лицо.)
Сама Венера пришла ко мне. Я звал женшину, а мне из глубины моря,
Явилась божественная Венера!

К л е о п а т р а. (С очаровательной улыбкой.)
И нашла Бога, который так любезно приветствует нас на своей земле!
Однако довольно с нас любезностей. Венера на земле чувствует голод!
Твою руку, благородный Антоний!

(Зазвучали трубы. Клеопатра под руку с Антонием, в сопровождении свиты, пошла на приготовленный пир. Изобильный стол с изысканными яствами, вокруг которого стояли двенадцать позолоченных лож, и ложе Клеопатры из чистого золота с драгоценными камнями. Пол вокруг был усыпан душистыми розами. Хармиона и Гармахис стояли позади ложа Клеопатры. Гармахис выкрикивал проходящие часы. Клеопатра не удостаивала его ни единым взглядом. Пирующие пили вино, ели и шутили.)

А н т о н и й.  (Окидывая взором роскошную царицу.)
Скажи мне, прекраснейшая царица, - из золота ли состоят пески Нила,
Что ты можешь с такой лёгкостью расточать целые сокровища на пиры?
Откуда у тебя это неслыханное богатство, очаровательная Египтянка?!

К л е о п а т р а. (Бросила беглый взгляд на Гармахиса, слегка нахмурилась.)
Это пустяки, благородный Антоний! В Египте у нас мы верно знаем,
Откуда достать, какие угодно богатства на наши насущные нужды.
Скажи: что стоит эта роскошь, это золото, эти яства и вина, на пиру?

А н т о н и й. (На минуту задумывается.)
Может быть, тысячу сестерций, или  около этого, прекрасная египтянка?!

К л е о п а т р а.  (Громко засмеялась.)
Я докажу тебе сейчас, благородный, Антоний, что сама сьем и выпью
Десять тысяч сестерций единым глотком... 

А н т о н и й. (Крайне удивлённый.)
В это мне трудно поверить, прекрасная Египтянка!..

К л е о п а т р а.  (Весело засмеялась.)
Смотри же, благородный Антоний!

(Обращается к рабу.)

Подать мне бокал белого уксуса.

(Подали уксус. Клеопатра поставила его перед собою и весело засмеялась. Антоний приподнялся со своего ложа, поражённый её действием, сел рядом с ней. Все присутствующие нагнулись над ней, желая видеть, что она далее намерена делать… Клеопатра сняла с уха одну из тех больших бесценных жемчужин, которые были вынуты из груди божественного Менкау-Ра, бросила её в уксус, при всеобщем тишине, в крайнем изумлении, затаив дыхание, все ждали, что будет. Вскоре жемчужина растворилась в кислоте. Тогда Клеопатра, подняла бокал и выпила уксус до дна… Подняла с торжествующим видом пустой бокал, воскликнула.)

Ещё уксусу, раб!.. Мой пир ещё не кончен!

(Она вынула из второго уха другую жемчужину…)

А н т о н и й. (Вскочил с места, воскликнул в крайнем изумлении.)

О царица Египта! О Клеопатра! Клянусь Бахусом! Нет, этого больше не надо!..

(Он схватал её за руки. Поцеловал её.)

Я всё видел! Давольно, ради всего святого на свете, этого больше не надо!..

Г а р м а х и с.  (Невольно склонился над Клеопатрой, тихо произнёс.)
Час возмездия близок, о царица Египта, пробил час проклятия Менкау-Ра.

К л е о п а т р а.
(Бледнея, с яростью в глазах взглянула на Гармахиса, пока все остальные с удивлением смотрели на Гармахиса, не понимая значения его слов.)

Зловещий раб! Как смеешь ты говорить здесь? Кто дал тебе такое право
Открывать рот и каркать! Скажи ещё раз и будешь жестоко избит палками!
Наказан будешь, как злодей! Я обещаю тебе это, астролог и маг, Гармахис!

А н т о н и й.
Что такое говорит этот негодяй, астролог? Говори, бездельник, объяснись.
Кто толкует о проклятии, должен, верно, предсказывать и держать отчёт!

Г а р м а х и с.
Я служитель богов, благородный Антоний! Я призван говорить только то,
Что боги подсказывают мне, но я могу и не понимать значения их слов.

А н т о н и й. (Намекая на блестящее одеяние Гармахиса.)
О ты, служитель богам, ты, разноцветная, пышная таинственность…

Г а р м а х и с.
Я служу египтянам, этот культ лучше! Одна из богинь среди нас!
Я говорю, что богини влагают в мой ум, но не понимаю значения!

А н т о н и й.  (Быстро, вопросительно взглянул на Клеопатру.)
Отпусти негодяя, завтра мы разделаемся с ним. Пошёл вон, бездельник!..

(Гармахис поклонился и неспешно пошёл прочь.)

А н т о н и й.  (Глядя ему в след, обращается к Клеопатре.)
Он может быть негодяй, все люди таковы, но смею заверить, царица,
Что у твоего астролога царственный вид! В его глазах светится мудрость!..

(Гармахис у двери перед каютами остановился, не зная, как ему поступить дальше. Хармиона успела, среди шума, ускользнуть незамеченной. Нагнала Гармахиса, дотронулась до него.)

Х а р м и о н а.  (Говорит шёпотом,)
Иди за мной! Ты в опасности!

Г а р м а х и с. (Следует за ней.)
Куда мы идём?

Х а р м и о н а.
В мою комнату. Не бойся. Нам женщинам двора Клеопатры нечего терять!
Наша добрая слава давно потеряна! Если кто увидит нас, может подумать,
Что у нас с тобою назначено любовное свидание, а это здесь принято!

(Хармиона вошла в комнату. Гармахис последовал за ней. Она заперла дверь. Зажгла светильник, окно было плотно занавешено.)

Садись, Гармахис.

(Гармахис сел на стул, она села, напротив, на свою кровать.)

Знаешь ли ты, что сказала Клеопатра, когда ты ушёл.

Г а р м а х и с.
Нет, не знаю!

Х а р м и о н а.
Она пробормотала про себя, но я отчётливо уловила: «Клянусь, Сераписом,
Надо с ним покончить! Я не могу ждать дальше. Завтра он будет задушен!

Г а р м а х и с.
Так! Может быть. Хотя после всего, что было, не хочется верить в это…

Х а р м и о н а.
Как же можешь ты не верить, безумный из людей. Она убила бы тебя,
Ещё в Александрии, если бы не боялась, что твоя смерть возбудит волнение,
И может поколебать её трон. Вот она и взяла тебя сюда, чтобы убить тайно.
Что ты можешь ещё дать ей? Она прельстилась твоей силой и красотой,
Она отняла у тебя царственное право по рождению, стать великим фараоном,
Заставила тебя стоять с толпой прислужниц позади своего ложа на пиру.
Она выманила у тебя великую тайну Священных сокровищ Менкау-Ра!

Г а р м а х и с.
Ты знаешь и это?!

Х а р м и о н а.
Я всё знаю. Ты видел, как богатство, скопленное для острой нужды Египта,
Расточается для прихоти развратной македонской царицы?! Ты видишь,
Как она держит клятву свою повенчаться с тобою и короновать тебя царём? 
Гармахис, наконец-то твои глаза увидели истину во всей её полноте!

Г а р м а х и с.
Я вижу очень хорошо. Она клялась, что любит меня, а я, дурак, поверил ей.

Х а р м и о н а.
Она клялась, что любит тебя. Я покажу тебе сейчас, как она любит тебя!
Иди за мной. Но прошу, Гармахис, будь молчалив, как сама смерть!

(Погасив свет, повела его за руку в дальний угол комнаты, открыла потайную дверь, и в маленькой комнате, откуда проникал слабый свет, отчётливо слышались голоса. В стене были меленькие отверстия для глаз, замаскированные украшениями из камней. Хармиона говорит шёпотом.)

Посмотри в это отверстие, видна спальня Клеопатры. С ней рядом Антоний.
Теперь слушай и смотри, сохраняя молчание.

К л е о п а т р а.
Скажи, благородный Антоний, понравился ли тебе мой жалкий, скромный пир?

А н т о н и й.  (Солдатским голосом.)
Ах, египтянка, я сам устраивал пиры, бывал на пирах,  но уверяю тебя –
Никогда не видел такого великолепия. Ты сама была украшением этого пира!
Красное вино не было ярче твоих прекрасных щёк, нежный запах роз уступал Благоуханию твоих волос; сапфиры уступают красе твоих синих, как океан очей!

К л е о п а т р а.
Как! Похвала от Антония! Да ещё и какая! Любезные слова на устах того,
Кто пишет суровые письмена огнём и мечом. Это достойная похвала!..

А н т о н и й.
Это был царский пир, хоть  было досадно, что ты бросила чудную жемчужину
В бокал с уксусом! А что хотел сказать своим предсказанием оракул астролог?
Своим зловещим карканьем о каком-то зловещем проклятии Менкау-Ра?

К л е о п а т р а.
Я не знаю, он был недавно ранен в голову, быть может, разум его помутился!

А н т о н и й.
Нет, нет, египетская царица! Он совсем не был похож на безумного человека.
Его голос прозвучал, как предсказание оракула. Он так дико глядел на тебя,
Такими проницательными глазами, который любит и ненавидит одновременно.

К л е о п а т р а.
Это странный человек, говорю тебе, благородный Антоний. Очень учёный!
Я сама временами боюсь его. Он посвящён в древние великие тайны Египта!
Этот человек царственной крови, хотел убить меня. Я победила его и не убила,
Так как он имел ключ к великим тайнам, которые я хотела выведать от него.
Правда, я любила слушать его глубокие речи о разных неведомых мне вещах.

А н т о н и й.
Клянусь Бахусом, я начинаю ревновать к этому негодяю. И что же теперь?..

К л е о п а т р а.
А теперь, я выведала у него познания, у меня нет больше причин бояться его.
Ты видел, он стоял, как раб, среди моих прислужников и выкрикивал время?
Ни один пленный царь, шедший за твоей колесницей, не испытал столько мук,
Как этот гордый египтянин. Нам больше нечего слушать его зловещих слов.
Завтра он умрёт тайно от всех, не оставив даже следа своего существования.
Моё решение неизменно, благородный Антоний! Даже, когда я сейчас говорю,
Я боюсь этого человека. Этот страх порой растёт и накапливается в моей груди,
Я готова, хоть сейчас приказать убить его. Не могу дышать свободно, пока он жив.

А н т о н и й.
Подожди до утра. Солдаты пьяны и не смогут сделать этого, как положено.
А жаль мне его, право! Я не люблю, когда людей убивают тайно, во сне.

К л е о п а т р а.  (Задумавшись.)
Утром, пожалуй, сокол улетит! У него тонкий слух. Он, ведь может призвать
На помощь себе потусторонние силы. Может быть, сейчас он слышит мои слова,
Мне кажется, я ощущаю его присутствие. Однако хватит о нём. Прошу, Антоний,
Помоги мне снять мою золотую корону, она давит и сжимает  мне голову.
Будь добр, только осторожнее, благородный Антоний. Вот так, хорошо!

(Антоний снял корону. Она встряхнула своими роскошными волосами.)

А н т о н и й.
Возьми назад свою корону, прекрасная египтянка! Возьми её из моих рук.
Я не хочу отнимать её у тебя, напротив я приму меры. Чтобы она крепко
Держалась с этого дня на твоей прекрасной царской голове, Клеопатра!

К л е о п а т р а.  (Довольная улыбается.)
Что ты хочешь сказать этим, мой господин?

А н т о н и й.
Что я могу сказать? Ты явилась сюда ко мне, по моему повелению,
Чтобы ответить мне на обвинения. Если бы ты была не Клеопатрой,
Ты не вернулась бы в Египет царицей, я уверен, твоя вина неоспорима.
А теперь… никогда природа не создавала жемчужины прекраснее тебя!
Я забываю всё, ради дивной красоты и грации. Забываю и прощаю всё,
Что не пристало бы мне теперь прощать. Видишь, как много это значит
Красота и ум женщины! Если, даже - цари забывают о своём долге...
Возьми назад свою корону, прекрасная египтянка! Теперь я позабочусь,
Чтобы она была не очень тяжела для тебя.

К л е о п а т р а.
Это царственные слова, благородный Антоний!
Твоё великодушие достойно победителя мира! Да, я не знала Антония,
Вот потому, может быть невольно, согрешила я против тебя, героя,
К которому, тянется искреннее сердце женщины, - как цветок к Солнцу.
Не выходя из границ женской скромности, попрошу тебя, Антоний:
Надень эту корону на моё чело. Приму от тебя, как великий бесценный дар,
Вдвойне дорогой: для моей, и для твоей пользы. Я - твоя вассальная царица,
Покорная Антонию, который будет императором мира, повелителем Египта!..
Слушай, Антоний, теперь и навсегда я даю тебе обет верности и любви!
Теперь я навек твоя, буду всегда принадлежать тебе одному, мой Антоний!..

(Хармиона взяла за руку Гармахиса, и увела в свою комнату.)

Х а р м и о н а.
Довольно ли ты видел и слышал, Гармахис?

Г а р м а х и с.
Да, более чем я ожидал, глаза мои открылись! Так вот какой конец.
Для этого я нарушил клятвы, выдал тайну пирамиды, ради этого
Я потерял свою корону, свою честь и, может быть, надежду небес!
Может ли быть на свете человек, столь убитый стыдом и горем, как я?
Что мне ждать? Я доверился ей, а она… Не могу выносить этой мысли,
Сердце моё в агонии хлынуло током слёз!  О, это мучительные слёзы!..

Х а р м и о н а.
(Подошла, чтобы его утешить, становится перед ним на колени, плачет.)

Не плачь, Гармахис, я не в силах видеть твоих слёз. Отчего ты не остерёгся?
Слушай, Гармахис, ты слышал, что сказала фальшивая царица-тигрица:
Завтра ты будешь убит.

Г а р м а х и с.  (Бормочет тихо.)
И хорошо, Хармиона!

Х а р м и о н а.
Нет, вовсе не хорошо! Не дай ей окончательно восторжествовать над тобой.
Ты потерял всё, кроме жизни; остаётся жизнь, остаётся надежда человека,
А с ней и возможность мести…

Г а р м а х и с. (Вскрикивает, вскакивая с места.)
Ах! Я не подумал об этом.
Возможность отомстить! Это, должно быть сладостно, быть отомщённым!

Х а р м и о н а.
Месть сладка! Хоть она, может обернуться и против самого мстителя.
По себе это знаю. Бросим, Гармахис, в сторону все разговоры и печаль.
Ещё будет время для горестей. Теперь ты должен бежать до рассвета!
Вот мой план. Завтра до зари, отсюда отчаливает купеческая галера…
На ней привозились сюда, на пир, фрукты, еда, вино. Капитан мне знаком.
Я достану тебе одежду сирийского купца, дам письмо капитану галеры.
Он довезёт тебя до Александрии, для него ты будешь сирийским купцом,
Который едет по своим делам. Начальник стражи на трапе к пристани,
Мне знаком, он мой друг. Он выпустит тебя на пристань к купеческой галере.
Сейчас ты немного отдохни, я тем временем, приготовлю всё необходимое.
Не горюй слишком, Гармахис! Другим следует горевать больше тебя.

(Хармиона вышла и вскоре вернулась с мешком одежды в руках.)

Всё идёт хорошо! Надевай это платье. Вот сумка со всем, что нужно для тебя.
Стражнику я сообщила, что сирийский купец должен пройти до рассвета.
Пароль - «Антоний». Вот письмо капитану галеры, что стоит у пристани,
Маленькая галера, окрашенная в чёрный цвет. Она уже готова к отплытию.

(Хармиона отвернулась, пока он снял с себя рабскую одежду на пол, растоптал её ногами. Надел скромную одежду купца, надел сандалии и спрятал кинжал.)

Х а р м и о н а.  (Обернулась.)
Ты всё ещё похож на царственного Гармахиса! Это необходимо изменить!

(Усадила Гармахиса, остригла его наголо, подрисовала ему морщины на лице.)

Вот теперь ты - вылитый сирийский купец, Гармахис! Я сама не узнаю тебя.

(Подаёт ему сумку.)

Возьми это золото понадобится тебе.

Г а р м а х и с.
Я не могу взять у тебя денег, Хармиона!

Х а р м и о н а.
Бери! Это Сепа дал мне для нашего дела, ты смело можешь пользоваться ими.

(Сунула сумку в его кожаный мешок, висевший у него через плечо…)

Г а р м а х и с.
Пора мне идти, Хармиона?

Х а р м и о н а.
 Нет ещё, погоди! Будь терпелив.
Гармахис, ещё час перенеси моё присутствие, потом прощай, может, навсегда!
Из соли иногда бьет источник горькой воды. Выслушай меня, прошу,
Хоть слова мои будут неприятны тебе.

Г а р м а х и с.
Говори теперь и самые ужасные слова не смогут взволновать меня.

Х а р м и о н а. (Сложила руки и стала бледная выговаривать хриплым шёпотом.)
Я не могу отпустить тебя, не открыв тебе истины… Гармахис, это я предала тебя!

(Гармахис хотел  вскочить с места, но Хармиона удержала его за руку.)

Садись и выслушай меня, а затем, поступай со мной, как пожелаешь.
Возьми свою собственную любовь к Клеопатре, помножь в миллион раз,
Тогда, может быть, ты поймёшь, как глубока была моя любовь к тебе!
Когда ты выбросил мой платок, но сохранил венок из роз Клеопатры,
Я в своём безумии, потеряла всякую власть над собой, выдала тебя,
Сказала, что нашла письма, которые ты потерял. Клеопатра поняла,
Что заговор был велик. Она очень испугалась, хотела бежать на Кипр,
Но я сказала, что этот путь закрыт для неё. Она хотела приказать убить тебя,
Но побоялась, что твоя смерть вызовет открытое восстание в Египте,
Решила привязать тебя к себе. Дальше ты знаешь, как она тебя победила.
Стрела моей мести поразила меня. Заговор был выдан начальником охраны.
Вышло так, что я погубила Святое дело, которому поклялась служить.
Полюбив тебя, она захотела сделать тебя царственным супругом,
Пощадила для этого заговорщиков, надеясь добиться признания Египта.
Вызнав у тебя тайну сокровища пирамиды, попросила моего совета:
Оттолкнуть Антония, повенчаться с тобой? Или предать тебя, ради Антония?
Я посоветовала ей второе. На том она и решила. И вот, я увидела результат:
Твоё и моё сердце разбито. Не могу вынести тяжесть моих предательств,
Я согрешила против тебя, побуждаемая страстной, безумной любовью...
Гармахис, прошу, убей меня, придай смерти. С радостью умру от твоей руки
И поцелую остриё твоего кинжала.

(Хармиона упала перед ним на колени, раскрыв свою грудь для удара кинжалом.)

Убей меня, или я сама покончу с собой.

Г а р м а х и с.  (С отчаянием.)
Боже, сколько же всего способно вынести человеческое сердце?!
Ты, Хармиона, была причиной моего позора и падения, а когда я пал,
Ты дерзко и жестоко издевалась надо мной. Но, скажи, как же я могу
Убить тебя, коль не сумел убить Клеопатру?! Ты дважды спасала мне жизнь.
Я пожинаю то, что посеял. И ты не убивай себя. Я равный тебе по грехам.
Что ты посеяла, то и пожинай, Хармиона! Терпеливо, безропотно пожинай.
Твоя ревность причинила столько бед мне и Египту. Но ты живи, Хармиона,
Пожинай из года в год, горькие богатые плоды всех своих преступлений! 
Твоя жестокая, сумасшедшая любовь, довела до гибели и позора меня.
Египет ты отдала во власть ненасытной Клеопатры, в долгое рабство Риму.

Х а р м и о н а.
Гармахис, прошу, не отталкивай меня, теперь, в твоей безысходности,
Как тогда, когда ты был в величие. Я со слезами молюсь за тебя.
Позволь мне бежать за тобой, заслужить прощение преданной любовью!
Позволь мне быть твоей любящей сестрой, преданной служанкой, рабыней,
Чтобы я могла служить тебе в горе, когда тебе и главы приклонить негде.
Я пренебрегу всем, вынесу всё, только смерть разлучит нас с тобой!..

Г а р м а х и с.
Ты соблазняешь меня на новый грех, женщина! Как мне в какой-то лачуге,
Укрываясь от всех и вся, смотреть на твоё прекрасное лицо и вспоминать
Как твои нежные уста продали и погубили меня? Нет и нет, Хармиона,
Пусть будут тяжёлые годы твоих покаяний, оставайся при дворе Клеопатры.
Если я буду жить, то время от времени, найду средство известить тебя.
Может быть, наступит время, мне потребуются твоя помощь для мщения.
Поклянись же сейчас, не изменить мне ещё раз.

Х а р м и о н а.
Клянусь, Гармахис, клянусь!..

Г а р м а х и с.
Хорошо! Сдержи свою клятву! Нельзя дважды выдавать человека.
Я иду совершать свою нелёгкую судьбу. Ты устраивай свою судьбу!
Быть может, нити нашей жизни ещё пересекаться. Прощай, Хармиона,
Любившая меня так безумно, что любовью своею погубила меня, прощай!..

(Хармиона хотела обнять его, подняла руки, но упала на пол. Гармахис взял мешок, посох, пошёл к выходу, но перед дверью оглянулся; она лежала на полу с распростёртыми руками, волосы разметались около неё.)

(Утром на галере поднялась суматоха, что исчез Гармахис.)

К л е о п а т р а. (В отчаянии вызвала к себе начальника стражи.)
Ты, негодяй, поплатишься своей жизнью, если не скажешь правду.
Отвечай мне, изменник,  куда подевался этой ночью Гармахис?

С т р а ж н и к. (Опускается на колени.)
Клянусь богами, священная царица Египта, стоя на страже, я видел,
Как перед самым рассветом, вышел я на палубу и улетел на небо человек,
Оставив меня в полном изумлении. Я подумал, что мне только показалось.

К л е о п а т р а. (Топая ногой.)
Не рассказывай мне здесь сказки. Срочно отправляйся в погоню,
На быстроходном вооружённом корабле, за ушедшей торговой галерой.
Запомни мой наказ: без Гармахиса, ты сюда лучше не возвращайся.
А эти слухи, о полёте мага на небо, чтобы я больше никогда не слышала!

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Вначале Гармахис. Затем Атуа.

(Коричневые огромные холмы в пустынной, выжженной солнцем долине, недалеко от Фивы и реки Нил. Здесь Гармахис нашёл своё пристанище в одной из гробниц божественных фараонов, высеченных в скалах.)

Г а р м а х и с.
Наконец-то я  добрался до уединённого места моих предков фараонов.
Здесь обрету тайное пристанище. В одной из гробниц, высеченных в скале.
Выходить из гробницы буду, только ночью, от людских глаз подальше.
Какое странное было мне ночью видение. Голос говорил мне о раскаянии,
Чтобы со смиренным сердцем  идти мне, вкушать всю горечь жизни.
Что сделано тобой, того тебе уже не изменить, знай же это Гармахис,
Египет не будет свободен, храмы его будут покрыты пылью запустения.
Чужеземные народы веками будут держать его в рабстве и в цепях…
Появятся новые религии. Ты погиб, Гармахис, но дано тебе погубить ту,
Которая погубила тебя. Это право твоего правосудия. Тебе будет знамение.
Иди к Клеопатре, соверши мщение ей. Раскайся, Гармахис, и твори добро,
Пока ещё есть у тебя время, при наступлении мрачного конца веков…

(Появляется старая женщина, Атуа, с палкой в одной руке и с корзинкой – в другой.)

А т у а.
Какая скорбная тишина тут в царстве смерти. Где же свежая гробница,
Священного жреца и правителя Абидоса?

Г а р м а х и с.
Тише, женщина, тише. Не стоит понапрасну беспокоить души умерших…

А т у а.  (Вскрикивает, роняет корзинку.)
А кто ты?

Г а р м а х и с. (Говорит тихо.)
Посмотри на меня, Атуа…

А т у а.
Да вот смотрю, что за бродяга пугает несчастную, почти слепую женщину.

Г а р м а х и с. (Говорит чуть громче.)
Посмотри на меня. Я – Гармахис. Вспомни же, вспомни меня, Атуа,
Ты с самого детства нянчила меня…

А т у а.
Посмотреть! Да смотрю вот, Гармахис, ты изменник и погиб навеки,
Но Аменемхет, его Святой отец, убит. Я осталась одна, без рода и племени.
Я всё отдала за него, за Гармахиса, за изменника! Иди, убей меня также,
Ты, негодный, проклятый человек!

Г а р м а х и с.  (Делает к ней шаг навстречу.)
Атуа, Атуа, послушай…

А т у а.
Нет, нет, добрый господин, пощади меня. Мне скоро уже девяносто лет -
В будущий разлив Нила. Я не хочу умирать, хотя Осирис милостив к старухе,
Которая служит ему! Не подходи ко мне, бродяга! Нет! Помогите! Помогите!..

Г а р м а х и с.
Ты что, помешалась, Атуа? Молчи! Разве ты не узнаёшь меня?

А т у а.
Узнать тебя? Разве могу знать всех странников моряков? Это ты, Гармахис?
Ты, мой малыш? Да, ты пришёл к нам сюда, порадовать мои старые глаза?
Я надеялась, что ты умер… Дай мне обнять тебя! Ой, нет, я совсем забыла.
Гармахис - изменник, убийца! Здесь вот лежит Святой отец Аменемхет,
Он убитый изменником Гармахисом. Я не хочу видеть изменника, отцеубийцу.
Ступай к своей распутнице Клеопатре! Не тебя я выкормила и вынянчила!
Ты убил того, кто дал тебе жизнь. Я стара и много видела горя, но это горе
Самое тяжёлое из всех. Я никогда не любила мумий! Уходи, прошу тебя!..

Г а р м а х и с.
Кормилица, не упрекай меня, разве я не довольно выстрадал?

А т у а.
Да, да, я забыла! Ладно!  Да и какой твой грех? Женщина погубила тебя!
Она губила людей до тебя и будет губить после тебя! И какая женщина!
Я видела её. Красота неизъяснимая, какой не было на земле и не будет.
Пущена стрела богами на погибель людей! Ты юноша, воспитанный жрецами,
Дурное воспитание! Очень плохое воспитание. То была неравная борьба!
Что тут удивительного, что она победила тебя? Иди ко мне, Гармахис,
Дай мне поцеловать тебя! Женщина не может сурово отнестись к мужчине,
За то, что он возлюбил её пол. Это всё природа. Природа знает своё дело.
Иначе она сотворила бы нас иначе. Но здесь, у нас вышло скверное дело.
Знаешь ли, твоя македонская царица, захватила все доходы с земли,
Выгнала всех жрецов из храмов, кроме одного Святого отца Аменемхета,
Который теперь лежит здесь и которого она не тронула, не знаю почему.
Прекратились поклонения богам в этих храмах. Хорошо, что он умер,
Ушёл от нас грешных. Гармахис, он не оставил тебя с пустыми руками.
Как только заговор был уничтожен, он собрал всё своё немалое богатство
И спрятал его, где? Я укажу тебе! Оно твоё по праву твоего происхождения.

 Г а р м а х и с.
Не говорил мне о богатстве, Атуа! Куда мне уйти, где спрятать свой позор?
Вот я и пришёл сюда, в вечное жилище моих предков.

А т у а.
Да, правда, правда! Тебе надо скрываться. Если только они найдут тебя,
Придадут ужасной смерти, они задушат тебя. Ты сможешь спрятаться здесь,
В одной из гробниц, пока всё мало-помалу забудется. Мир, полный скорби,
Как грязь Нила! Пойдём, Гармахис, я покажу гробницу твоего Святого отца.
Вот она неподалёку отсюда, скрыта в скалах. Иные вскрыты грабителями…
Вот здесь, в этой печальной долине смерти, спит Аменемхет мирным сном.
А вот свободная гробница, хорошее убежище для тебя до поры до времени.
Я буду навещать тебя, приносить хлеб и воду. Лучшего убежища нет в мире.

Г а р м а х и с.
Я знал раньше, что эта гробница, место упокоения божественного Рамсеса,
Третьего фараона этого имени, уже давно почившего здесь, в Осирисе…

А т у а.
Вот она, эта замечательная гробница, обширна и красива, в несколько комнат.
Завтра к вечеру я принесу тебе свечи. Я ведь могу еще, и поухаживать за тобой.
Помнишь, как бывало, ты был несмышленым ребёнком. То время лучше помню,
Чем это современное. Здесь ты восстановишь свои силы. Тебя считают мёртвым. Послушай меня, Гармахис. Давай дадим тебе новое имя, ну, к примеру, Олимп…

Г ар м а х и с.
Хорошо, хорошо, Атуа, пусть у меня будет такое имя, - Олимп. 

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Клеопатра и Хармиона.

(Клеопатра мечется по своей дворцовой роскошной комнате, подобно раненой тигрице. Хармиона успокаивает её.)

К л е о п а т р а .
Ах, ничто уже не может утешить меня, Хармиона, мы погибаем…

Х а р м и о н а.
Да. Что же случилось? Можешь ли ты мне сказать, моя царица?
Не бывает безвыходных положений.

К л е  о п а т р а.
Ах, Хармиона, ты же знаешь, как обезумел Антоний, после событий
Морского боя, когда мои корабли и Антония, вышли в сражение
Против кораблей Октавия, наместника Цезаря. Победа улыбалась нам,
Как вдруг послышался явственно голос Гармахиса: «Беги Клеопатра,
Беги, или ты погибнешь!» Вновь и вновь слышался мне этот голос.
Мной овладел такой неописуемый страх, что я приказала матросам,
Дать сигнал всему флоту к отплытию. Мы побежали с поля битвы,
Я заметила гибельную панику на флоте Антония. Казалось, что мне -
Само море безумно орало: «Клеопатра бежала! Клеопаьтра бежала!»
Корабль Антония пустился за моим флотом. Битва была проиграна.
Морские силы разбиты. А в ушах у меня всё сильнее слышалось:
«Беги, беги, Клеопатра!» Армия  Антония без боя перешла к Октавию.
Войско Октавия движется к Александрии, не встречая сопротивления.
Антоний, измученный неведомой ему горечью позора и печали,
Замкнулся в своём неприступном замке у моря. Он не принимает
Моих посланий и послов, находится на грани безумия. Всё пропало.
Я сомневаюсь, что Гармахис погиб. Он мстит своим чародейством.
Ну, что мне делать, подскажи Хармиона, дай мне совет…

Х а р м и о н а.
О моя царица! Я знаю одного святого отшельника пустынника,
Но не могу быть до конца уверена, что он сможет помочь нам.

К л е о п а т р а.
О Хармиона, все твои советы, были спасением для меня и Египта.
Не мучь меня своими догадками, назови: кто он и что он?

Х а р м и о н а.
Его имя Олимп…

К л е о п а т р а.
Красивое имя, и мне кажется, что-то я уже слышала что-то о нём.
Продолжай, прошу тебя.

Х а р м и о н а.
Вполне допускаю, моя царица, что ты могла слышать о нём.
Он пользуется большой славой в народе, как исцелитель,
Как большой знаток человеческих душ. Не знаю, как сказать тебе.
Живёт он в пустынной гробнице, в долине смерти уже немало лет.
Питается  хлебом и водой. Вот там по соседству с мёртвыми
Поселился он. Живёт воздержанием и молитвами в уединении…

К л е о п а т р а.
Хорошо, хорошо, но что же, он делает, чем владеет.

Х а р м и о н а.
Говорят, он духовными очами проникает в сущность вещей.
Со всего Египта к нему стекаются, простые и знатные люди.
Приносят ему больных, просят вылечить их. Лечит он травами,
Олимп владеет большим искусством народной медицины.
Люди проносят ему всё необходимое для жизни. Слава его растёт.
Едут к нему из Мемфиса, Александрии и из других мест Египта.

К л е о п а т р а.
Хармиона, мы не можем терять время, попиши Олимпию письмо,
Я диктую текс письма. «Клеопатра Олимпу, учёному египтянину,
Обитающему в долине смерти, близ Тапе. Слава твоя, учёный Олимп,
Достигла наших ушей. Ответь нам быстрее. Если верно скажешь,
Получишь почести и богатство больше, чем кто-либо другой в Египте.
Скажи, как вернуть любовь благородного Антония, разбитого Октавием?
Но будет лучше, если ты сам лично приедешь во дворец Клеопатры.
Если поможешь вернуть во дворец Антония, будешь жить во дворце,
Станешь главным моим советником, в великой чести и во славе.

Х а р м и о н а.
Моя царица, я всё исполнила, как следует. Послание написано,
Будем ждать Олимпа. Пошлём гонцов на быстрой колеснице.
Доставят его без промедленья.

(Клеопатра скрепляет свиток печатью. Хармиона поспешно уходит в соседнюю комнату. Вручает свиток воину, даёт ему поручение.)

Без промедления вручить этот свиток Олимпу, живущему в гробнице,
В долине смерти. Доставить его сюда немедленно. Лошадей не жалеть!..

(Воин поспешно уходит. Хармиона рассуждает сама с собой.)

Странный мне нынче снился сон. Приснился  мне этот отшельник Олимп,
Истощённый, руки иссохшие с синими жилами от жары, согбенный старец.
Он просился во дворец, сказал, что час расплаты близок. Что это значит?
Кто этот загадочный Олимп? Но неспроста, неспроста было это видение.

(Неожиданно, вскрикивает.)

Ах, боже мой! Как я сразу не догадалась! Это мне привиделся Гармахис,
Божественный Гармахис! Но как немилосердно природа поступила с ним.
Эти годы скитаний, нужды и одиночества сделали его больным старцем,
Но мне он ещё более дорог, мой Гармахис, мой божественный, брат!

Вот уж Клеопатра в гранитном мавзолее, около храма Исиды спрятала
Остатки от сокровищ Менкау-Ра, и всё золото и богатство всего Египта.
Всё это положила она на ложе изо льна, чтобы, если придётся, поджечь,
Не дать в руки Октавия. Ночами она спит в гробнице, вдали от Антония.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЁРТОЕ

(Дворец Клеопатры. В большом зале стояла Клеопатра в царском одеянии с диким огнём в глазах. Около неё стояли телохранители, а, у её ног, на мраморном полу, лежали распростёртые тела умирающих людей, из которых, некоторые уже умерли. В зал вошли Олимп и Хармиона. Клеопатра приветствием, встречает гостя.)

К л е о п а т р а.
Привет тебе, Олимп! Приятное зрелище для сердца врага, не правда ли –
Эти мёртвые люди и близкие к смерти?!

О л и м п.  (С ужасом.)
Что ты делаешь, царица?

К л е о п а т р а.
Что я делаю? Я творю суд над этими преступниками, изменниками…
Заодно изучаю лучший путь к смерти! Я повелела дать  разные яды
Этим рабам, и внимательно слежу, как действуют эти яды на них.
Вот эти двое плакали, молили пожалеть их, и быстро испустили дух.
Этот грек страшно кричал и умер с криком. Этот египтянин, ещё жив,
Он всё ещё стонет, хотя первым выпил напиток самого страшного яда.
Рабы дорожит своей жизнью, не хотят умирать. Дважды я давала кубок,
А он всё ещё хочет пить. Что за пьяница!  Египтянин, ты, что не знаешь,
Что только в смерти обретёшь покой?! Не борись и успокойся…

(Раб со страшным криком умирает.)

Так, игра сыграна! Уберите прочь этих рабов, которых силой заставила
Войти в ворота радости…

(Тела убрали. Клеопатра захлопала в ладоши. Обращается к Олимпу.)

Олимп, по всем предсказаниям конец близок. Октавий победит,
Мы с Антонием погибли! Игра кончена! Я покину земной удел.
Для этого я испытывала яды, и скоро испытаю агонию смерти.
Но все эти яды не нравятся мне. Одни – слишком мучительны,
Другие – долго действуют. Ты, мастер по врачебной медицине.
Приготовь мне такой яд, чтобы я без страданий покинула жизнь.

О л и м п.
По-царски сказано, царица. Смерть исцелит твои горести.
Я приготовлю тебе такое вино, которое, как нежный друг,
Прильнёт к тебе, погрузит в море нежных грёз, в сладкий сон,
От которого, великая царица, не проснёшься больше на земле!
Не бойся смерти! Смерть – это надежда на вечную жизнь!
Безгрешная, чистая сердцем, спокойно явишься перед богами!

(Говорит в сторону.)

Всё так же прекрасна, ослепительная Клеопатра, как и прежде,
Но, всё же, она изменилась. Время не уничтожило ещё её прелести,
Но наложило на неё печать великой усталости, безутешного горя!

К л е о п а т р а.  (Задрожала.)
А, если сердце нечисто, Олимп, скажи, что меня ожидает тогда?
Нет, я не боюсь богов! Боги ада, тоже люди, я буду там царицей!
Я на земле всегда была царицей, останусь ею и в том мире!

(Клеопатра внимательно всматривается в лицо Олимпа.)

Хорошо, что ты пришёл, Олимп, твоё имя  мне многое обещает.
Теперь боги Египта покинули меня, я нуждаюсь в твоей помощи.
Да, Олимп, великая твоя учёность не смогла ужиться с красотой.
Но странно, Олимп, твое лицо мне очень кого-то напоминает…
Скажи мне: не встречались ли мы с тобой когда-нибудь прежде?

О л и м п.
Нет, никогда в жизни, царица, мои глаза не лицезрели твоего лица.
Только вот сейчас, по твоему приказу я здесь, чтобы лечить тебя.

К л е о п а т р а.
Странно! Даже голос твой напоминает мне, чего я не могу уловить.
Послушай, может быть, я видела тебя во сне?

О л и м п.
Да, царица, мы встречались во сне…

К л е о п а т р а.
Ты странный человек, слухи верны, ты очень мудрый учёный.
Когда-то я знала одного человека, его звали Гармахис.

(Вздыхает и пристально всматривается в лицо Олимпа.)

Но он давно умер, и я хочу умереть! Временами тоскую о нём…

(Стоит молчаливо, в задумчивости.)

Объясни мне, Олимп: в решающей битве, вдруг услыхала голос
Давно умершего, Гармахиса: «Беги, беги, или ты погибнешь!»
И я бежала! Страх овладел мной. За мной бежал и Антоний,
И мы, из-за этого бегства проиграли тогда решающую битву.
Скажи: боги ли послали нам это несчастье?

О л и м п.
Нет, царица. Это не боги. Разве ты прогневила египетских богов?
Разве ты разграбила их храм? Разве ты обманула доверие Египта?
Ты не виновна во всём этом? За что же богам гневаться на тебя?
Не бойся! Это естественное утомление твоей нежной души,
Не привыкшей к зрелищу и к страшным звукам военных битв.

К л е о п а т р а. (Бледная и трепещущая.)
Учёный Олимп! Мой Антоний болен и измучен печалью!
Он прячется в неприступной крепости на берегу моря.
Избегает  людей и даже меня. Вот моё приказание к тебе:
Сделай, чтобы Антоний вернулся ко мне, в этот трудный час.
Я хочу проститься с ним, и просить его быть рядом со мной...
Пожалуйста, приготовь мне свой напиток, о котором говорил…

О л и м п.
Яд у меня уже готов, о царица Египта! Антония не следует ждать,
Он посылает тебе прощальный привет. Он просил своего раба
Пронзить его мечом. Но раб отказался и пронзил мечом сам себя.
Тогда Антоний пронзил себя мечом. Вижу эту сцену, как на ладони.

К л е о п а т р а.
Как же мне будет умирать без него, Олимп?

О л и м п.
О Клеопатра! Он, смертельно раненый идёт к тебе…

Клеопатра бросается к окну. Вскрикивает, увидев там окровавленного Антония, с трудом, идущего к дворцу. Клеопатра посылает к нему своих телохранителей на помощь. С большим трудом его занесли в зал, уложили на полу. Клеопатра в слезах стала на колени подле Антония, целуя его и вытирая кровь из его раны, своим царственным платками волосами.

К л е п а т р а.
О мой дорогой Антоний! Любовь моя, супруг мой, бог мой!
Жестокий Антоний, как ты можешь умереть, оставив меня одну!
Я скоро последую за тобой в могилу, Антоний. Очнись, очнись!

Клеопатра взмахнула своим царственным платком, все удалились, остались в комнате только Антоний, Клеопатра, Олимп и Хармиона. Олимп дал вина Антонию.

О л и м п.
Выпей, Антоний вина, это успокоит немного твою жгучую боль от раны.

А н т о н и й.  (Выпил вина. Заговорил с трудом.)
Клеопатра, ложись рядом со мной, обними меня, моя египтянка.

К л е о п а т р а.  (Легла рядом с Антонием.)
Антоний, времени у нас немного, будем говорить только о любви.
Помнишь ли ты, ту божественную ночь, когда впервые обнял меня,
Когда назвал меня своей любовью? О, счастливая, счастливая ночь!
Жизь хороша, если в ней была, хоть одна такая волшебная ночь!

А н т о н и й.
О египтянка, я хорошо помню эту ночь, хотя, сразу после этого
Счастье и удачи покинули меня. Я погиб в любви, о красота мира! 
Я помню, как ты выпила жемчужину, и твой астролог сказал тебе:
Час проклятья Менкау-Ра близок!

К л е о п а т р а.
Он давно умер, любовь моя!

А н т о н и й.
Если он умер, то я следую за ним. Что означали эти его слова?

К л е п а т р а.
Он умер, проклятый человек. Не будем говорить о нём. Поцелуй меня.

А н т о н и й.
(Целует её. Шепчут друг другу нежные слова, подобно новобрачным влюблённым.)

Прощай, египтянка, прощай, я умираю… Голова Антония падает…

К л е о п а т р а.  (Вскочила и упала без чувств. Вскоре очнулась. Зашептала.)
Всё, что угодно, только не следовать за колесницей Октавия!

К л е о п а т р а.
Скажи мне Хармиона, может быть, ты знаешь, где Гармахис?

Х а р м и о н а.
Нет, царица, не знаю. Мне говорили, будто бы он погиб.

К л е о п а т р а.
Хорошо, что он погиб. Он служил моим целям, но я не любила его,
Даже теперь боюсь его. Мне кажется, что я часто слышу его голос,
Который приказывает мне бежать куда-то, как во время Акциума.
Благодарю богов, если он погиб и не найдут его… Но что это?
Клянусь Сераписом! Страх возрастает, я чувствую Гармахиса.

О л и м п.
Нет, царица, если он умер, то он повсюду. Твоя смерть близка,
Его дух приближается и приветствует тебя на пороге смерти!

К л е п а т р а.
Не говори так, Олимп. Счёты наши сведём за пределами Земли.
В другом мире мы, может быть, сочтёмся! Вот мой страх прошёл.
Прошу тебя, Хармиона, спой надо мной, когда я буду мёртвая!
Теперь пора кончать! Олимп, возьми пергамент, пиши, что скажу.
«Клеопатра Октавию, привет! Такова участь жизни. Наступает час,
Когда  мы не в силах перенести несчастий, подавляющих нас…
Сбрасывая телесную оболочку, летим в черный мрак забвения!
Октавий, ты победил! Возьми все мои трофеи, как победитель!
Но Клеопатра не пойдёт за твоей колесницей, в твоём триумфе.
Вступая в обитель смерти, одного просит египтянка у Октавия –
Позволить ей лечь в могилу рядом с моим Антонием! Прощай!»

(Клеопаира приложила печать на пергамент.)

 Хармиона, прошу отослать это письмо Октавию с послом.
 А как мне быть теперь дальше, уже и ума не приложу…

Х а р м и о н .
Госпожа, ты можешь умереть спокойно, без боли и отчаяния…

К л е о п а т р а.
Да. Да, правда, я забыла. Я могу умереть. Олимп, есть у тебя яд?
 
(Плачет.)

Странно мне, что умирая, Антоний вспомнил слова Гармахиса…

О л и м п.
А кто такой был Гармахис?

К л е о п а т р а.
Это странная история. Он происходил из древнего рода фараонов.
Тайно короновался  в Абидосе, и был послан сюда, в Александрию,
Для исполнения заговора против нашей династии Лагидов, с целью
Убить меня и взойти на египетский престол. Сумел войти во двор
В качестве астролога, так как был посвящён во все тайны магии,
Даже больше тебя, Олимп. Он был удивительно силён и красив.
В ночь перед моим убийством, Хармиона открыла мне этот заговор.
Было бы всё иначе, если бы  Гармахис ответил любовью на её любовь.
Как опасны пути царей. Я не убила Гармахиса, боясь восстания в Египте
Решила привязать его к себе. Он потянулся ко мне, как пьяница к кубку,
Который губит его. Впрочем, я хотела было уже с ним повенчаться,
Но Хармиона посоветовала мне, оставить его и уехать  к Антонию.
Поэтому, теперь Октавий будет царём Александрии, Антоний умер,
А я должна последовать за Антонием...

О л и м п.
А где теперь Гармахис?

К л е о п а т р а.
Во время пира я хотела убить его. Говорят, что он взлетел на небо.
Но я думаю, что он бежал на Кипр и утонул в море по пути туда...

О л и м п.
Если ты решила умереть, Клеопатра, времени осталось немного.
Октавий уже на пороге Александрии.

(Поставил на стол фиал с прозрачным смертельным ядом. Клеопатра взяла его и долго смотрела на фиал.)

К л е о п а т р а.
Каким невинным выглядит этот фиал, а в нём – моя смерть! Это странно!

О л и м п.
Да, царица, тебе не следует пить из него много, достаточно одного глотка.

К л е п а т р а.
Так ли это, что я умру сразу и без боли?

О л и м п.
Не бойся. Я мастер своего дела. Если ты боишься, брось этот яд и живи!
Может быть, найдёшь счастье в Риме. Пойдёшь за колесницей Октавия,
И римляне станут смеяться над тобой…

К л е о п а т р а.
Нет, Олимп, я хочу умереть. Налей яд в кубок, подмешай немного воды
И подай мне желанный кубок с ядом.

(Олимп исполнил её просьбу, подал её кубок. Клеопатра держит кубок в руке, подняла глаза к небу)

О! вы, боги Египта,  покинувшие меня! Я не стану больше молиться вам,
Ведь ваши уши глухи, глаза закрыты на мои несчастья. Скрой меня, о смерть!
Возьми меня в новое царство и венчай царицей смерти! О госпожа смерть,
С последним поцелуем, я отдаюсь тебе! Смотри, я стою на пороге времени.
Уходи теперь, жизнь! Приди, вечный сон! Приди, мой дорогой Антоний!

(Она выпила яд, бросила кубок на пол… Вскрикивает.)

Что это! Ты, чёрный врач обманул меня!..

О л и м п.
Молчи, Клеопатра! Сейчас ты умрёшь и познаешь гнев богов!
Час исполнения проклятия Менкау-Ра настал!.. Я, Гармахис –
Стою теперь перед тобой и вершу суд, судом праведным…

К л е о п а т р а. (Говорила с трудом  с шипением в голосе)
Я и теперь показываю свою силу, свою власть над тобой, Гармахис!
Побеждённая, я побеждаю тебя! Я плюю на тебя, на адские муки!
Презираю тебя! Умирая, осуждаю тебя, Гармахис!  Дорогой Антоний,
Я иду к тебе, мой любимый Антоний! Я иду в твои дорогие объятия!
О! Я умираю, Антоний, дай мир душе моей!..

О л и м п.   
Мир душе твоей?! Разве может быть мир для тебя, Клеопатра?!
О! Вы, Священные три – услышьте мою горячую молитву!..
Осирис, ослабь узы ада и пришли тех, кого я призываю.
Иди Птоломей, отравленный своею родной сестрой Клеопатрой!
Придите, Арсения, убитая своей родной сестрой Клеопатрой!
Сепа, замученный до смерти Клеопатрой, приди сюда!..
Приди, божественный  Менкау-Ра, кого Клеопатра ограбила,
Ради своих низменных желаний, чьим проклятием она пренебрегла.
Придите все, умершие от рук Клеопатры. Заклинаю тайной клятвой,
Придите духи, явитесь!..

(Клеопатра с трудом поднялась с пола, раскачиваясь взад и вперёд, с блуждающим взором. В окно, щумя крыльями, влетела летучая мышь из пирамиды Гер. Трижды пролетела вокруг Клеопатры, она села ей на грудь, вцепилась в изумруд, взятый из груди Менкау-Ра, трижды хлопнула страшными крыльями и улетела. Комната наполнилась тенями смерти.)

О л и м п. Смотри, смотри, Клеопатра! Смотри и умри!..

Х а р м и о н а.
Да, Клеопатра, смотри и умирай! Ты отняла мою честь,
А у Египта ты отняла любимого царя!

К л е о п а т р а.
О! И ты, Хармиона! (Обращается к Олимпу.)
О, только час жизни! Один только час жизни мне, Олимп!
Чтобы я могла предать тебя с Хармионой такой смерти,
Которая и не снилась тебе и твоей фальшивой любовнице,
Которая предала и тебя, и меня! О, ты ещё любишь меня!
Смотри, кроткий заговорщик – лукавый жрец смотри! 

(Обеими руками она разорвала царское одеяние на своей груди.)

 На этой груди покоилась твоя голова много ночей,
И ты, лукавый жрец, засыпал в этих объятиях!
Ну, забудь всё это, если можешь, забудь!..
Я читаю в твоих глазах – ты не можешь!
Даже эта моя мука не сравниться с мучениями твоей души,
Снедаемой желанием, которая никогда, не осуществится…
Гармахис, ты раб из рабов, из глубин твоего торжества
Я черпаю свою силу, свою власть над тобой, лукавый жрец!
Смотри сюда на эту мою грудь, Гармахис!
Не тебе, принадлежит она, но благородному Антонию!
Смотри на мою грудь, ты будешь помнить её и казниться,
Что не твоя она, нет, она принадлежит Антонию!..

О л и м п.
Смотри, смотри, Клеопатра, - вот твой страшный мир! Мир твой - ад!..

(Клеопатра с криком падает. Хармиона и Олимп уходят.)

Конец

                ПРИШЕЛЕЦ И КАТИЛИНА

                От автора

    В 1947 году на западном побережье Мертвого моря, в пещерах, в районе Хирбет-Кумрана, Масада и других были найдены рукописи общины Кумранитов. Древние свитки рассказывают, что в 1 веке до н.э. существовала религиозная община Кумранитов. Они называли себя «сынами света», «простаками», «нищими». «Сыны света» жили замкнутой общиной, осуждали рабство. Они были главными предшествен¬никами христианства. Впоследствии Иоанн Креститель был близок к общине Кумранитов. Иисус Христос, ученик Иоанна Крестителя, также многое принимал из их учения.
Древние свитки рассказывают, что «сыны света» ожидали решающей схватки с «сынами тьмы», понимая, что зло будет побеждено. Основателем общины назван некий «Учитель праведности» — «Праведный наставник». Ему отводилась роль главного борца, предводителя в борьбе с силами зла. Преследуемый «нечестивым жрецом», Праведный наставник вступил в конфликт с «неверными последователями» и погиб. Члены общины кумранитов были уничтожены в результате восстания против римлян (60-73 гг. н. э.).
События настоящей драмы «Пришелец и Катилина» относятся к тому периоду, когда «Праведный наставник» посетил Рим в качестве миссионера, где посеял семена новой веры.
                Действующие лица

Катилина - Люций Сергий - римский революционер
Пришелец - пророк, предвестник новой веры
Цезарь Гай Юлий - полководец
Цицерон Марк Туллий -  консул
П е т р е й  Марк - легат
Сообщники Катилины:
Курий Квинт
Лека Марк
М а н л и й
Семпрония
Фу л ь в и я -  фаворитка Курия
Сострата -  служанка Фулъвии
Саллюстий Гай Крисп - чиновник
Граждане Рима, воины - слуги.

Место действия – Рим
Время действия -73 год до н.э.
               
                ТЕАТРАЛЬНОЕ  ВСТУПЛЕНИЕ

(На авансцену выходят директор театра и режиссёр драмы.)

Директор. (Обращаясь к режиссёру.) Хотите, скажу Вам откровенно и не как директор театра режиссёру, а просто по дружбе?
Режиссёр. (Участливо.) Я всегда с большим интересом прислушиваюсь к Вашему мнению.
Директор. (Кладет руку на плечо режиссёру.) Пожалуйста, не обижайтесь на меня, но в драме, которую вы поставили, имеется, если так можно выразиться, небольшой «перебор». Я бы сказал - идейная пе¬регрузка. (Жестом руки приглашает, прохаживаться по сцене.) Я хорошо ознакомился с текстом драмы. Меня подкупил Ваш необычный, оригинальный взгляд на идею о вечно улетающей свободе (Жестом руки останавливает собеседника.) Вот вокруг этой идеи Вам и следовало бы вращать события драмы, но не перегружать её ещё одной идеей о зарождении новой веры. (Снова кладет руку на плечо режиссёра.)
Режиссёр. (Вежливо снимает его руку со своего плеча, и жес¬том руки приглашает прохаживаться по сцене.) Имею основания оспорить Ваш тезис, религия - это история народов. Когда-нибудь люди осудят нас за то, что мы так варварски обращаемся с верой; они возьмут всё лучшее из религии, искусства и истории себе на службу и достигнут небывалых высот в духовном развитии человека.
Д и р е к т о р. (Извинительным тоном.)  Поймите меня правильно: я ни в малейшей степени не подвергаю сомнению исключительную важность религии в историческом развитии народов. Меня беспокоит другое: захотят ли зрители «переварить» такую обильную пищу идей? Известно ведь, что трудно уживаются две идеи в одной драме, подобно тому, как не уживаются две медведицы в одной берлоге.
Режиссер. Но ведь мы с вами «переварили» эти идеи, и ника¬кого расстройства не случилось. Я уверен в том, что и наш зритель благополучно их «переварит». Известно, что у нашего зрителя отменный аппетит на духовную пищу...
Директор. (Поднимает обе руки вверх.) Хорошо, хорошо!.. Мне нравится Ваш оптимизм и боевая позиция. Давайте, пожалуй, начинать наше представление, не то - мы можем вывести зрителя из терпения нашими междоусобными переговорами.
Режиссер. (Обращается к зрителям в зале.) Итак, вашему вниманию предлагается драма под названием «Пришелец и Катилина». Действие происходит в Риме в 73 году до Рождества Христова.

(Директор театра и режиссер уходят за кулисы.)

                ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

                СЦЕНА ПЕРВАЯ

( Из-за кулис на авансцену выходит Семпрония с кифарой в руках. Следом за ней идет её раб, несёт в руках свиток. Медленно проходя вдоль занавеса с кифарой в руках.)

С е м п р о н и я.   (Играет на кифаре, поёт.)
Не открою секрета важного,
И не станет ни слаще, ни горше,
Чем меньше доходы каждого,
Тем общая ценность больше.

Мне великим Рим представляется –
Во всей красоте и силе,
Вот всё, что «вождям» полагается:
Харчи, одежонка и мыло.

Но в роскоши знать купается,
Их свинство терпеть - не годится,
Вот всё, что «вождям» полагается:
Дубина, петля и темница...

(Семпрония останавливается и обращается к своему рабу.)

Семпрония.  Любезный, положи этот свиток, который ты так бережно держишь в своих руках, на самую обочину дороги... (немного подумав) А впрочем, клади его прямо на дороге, так быстрее кто-нибудь заметит его и поднимет.
 
      (Раб молча, кладёт свиток на средину сцены и направляется вместе с Семпронией за кулисы, но в это время по проходу в зрительном зале к сцене подъезжает на осле странник, одетый в лохмотья, подпоясанный бечёвкой вместо пояса.)

Уважаемые граждане Рима, не уходите!

  (Семпрония и её раб останавливаются, оборачиваются в сторону Пришельца, вопросительно смотрят на него.)

Будьте такие хорошие, скажите на милость: могу ли я поселиться в Риме, хотя бы на короткое время? И ещё скажите мне, пожалуйста... (Пришелец слезает со своего осла, потрепав его по шее.) Вот что ещё скажите мне, будьте такие драгоценные: возможно ли мне встретиться с консулом или с кем-либо из сенаторов?..
Семпрония.  Разве тебе не известно, почтенный, что иногородние могут проживать в Риме только на правах раба, а всех пришлых людей здесь бросают за решетку. Нужно иметь протекцию сената на проживание в свободном Риме. Если же тебе так страстно хочется увидеть консула или кого-либо из сенаторов, советую набраться терпения и ждать у городских ворот, может быть, тебе повезёт увидеть кого-либо из наших правителей-светил.
Пришелец. (Удивленно качает головой.) Какая же это свобода в Риме, коль человек не имеет права жить там, где захочет, и где всякий, подобно барану, может только висеть за свою ногу?..
Семпрония.  А ты сам-то как думаешь, почтенный, если даже жители пригорода Рима получили запрет на проживание в Риме, а ты, пожалуй, ещё и не житель Италии?
Пришелец. (С иронией.)  Так, так, так! Понимаю, понимаю!.. Свободы нигде и никогда не хватало на всех, поэтому всегда её необходимо было обносить высокими крепостными стенами. Иначе свобода растворится в народе, подобно тому, как вино растворяется в воде, и никому не достанется глотка чистой свободы...
Семпрония. (Сочувственно.) Совет мой ты получил, но боль¬ше мне помочь тебе нечем...
Пришелец. (С удовлетворением.) В таком случае, прошу те¬бя, скажи мне, будь хорошей, - как пройти мне на самое людное место в Риме?
Семпрония. (Жест рукой: с готовностью!) Пожалуй, я мо¬гу проводить тебя на главную площадь в Риме Аргилет, которая располагается в конце главной улицы Субуры... Но не забудь, о чём я предупреждала тебя. Сказано ведь: крепись, змея, чтобы не брызнул яд. И ещё сказано: у тех, кто борётся за счастье народное, одежда трещит по швам (приглашает жестом руки). Итак, следуйте за нами...
Пришелец.  Видишь ли, почтенная, прежде всего я должен накормить и напоить моего осла и только после этого могу ехать дальше  (Пришелец слезает со своего осла, и по лестнице принуждает его подняться на сцену.)
Семпрония. (Участливо наблюдает за тем, с каким трудом пришелец затаскивает осла на подмостки.) Почтенный, я согласна подождать, пока ты накормишь и напоишь своего осла, позволь только полюбопытствовать: чего ты ожидаешь от встречи с сенаторами?
Пришелец. Ты прежде помогла бы мне затянуть моего бед¬ного осла на несколько ступенек выше - к свободе. Видишь, как он, сердешный, упирается? Семпрония вместе со своим рабом помогают Пришельцу затянуть осла на сцену. Пришелец треплет за ухо своего осла и говорит ему на ухо. Глупый ты, глупый мой Буцефал, чего ты так перепугался? Подумал, наверное, что здесь твою шкуру немедленно натянут на барабан? (Пришелец описывает своей вытянутой рукой в воздухе дугу, как бы приглашая всмотреться в далекую перспективу.) Видишь, дружище, из этой, хоть и небольшой области свободы совсем другой вид. Смотри: немало тут людей, которые намного умнее тебя, но остались там, внизу, грязь толочь, между тем как ты - здесь - на самой вершине свободы. Видишь, как тут всё словно вылизано? (Обращается к Семпронии.) Вот и даром, что осёл, а кое-что понимает: видишь, он кивает?.. О чём это ты меня спрашивала, когда я тянул наверх своего упрямца? Ах да, - я вспомнил. Ты спросила меня: чего я хочу от сенаторов? Отвечаю: я хочу окинуть их презрительным взглядом и ничего более...
Семпрония. (Пожимая плечами.) Это очень изысканное пожелание. Но скажи мне на милость ещё вот что: зачем тебе непременно хочется попасть в самое людное место в Риме?
Пришелец. (Загадочно улыбается.) Ты такая разумная и ми¬лая, попытайся сама ответить на свой вопрос...
Семпрония. (Также загадочно улыбается.) Все ясно. Ты также хочешь окинуть толпы римлян презрительным взглядом и ничего более...
Пришелец. (Смеется.) Ты растешь в моих глазах. Ты просто умница. Именно это я и хочу сделать и ничего более...
Семпрония. (Смеётся, подходит вплотную к ослу и треп¬лет его по голове, после некоторой паузы обращается к Пришельцу.) Странно, очень странно: приехать издалека в Рим только лишь для того, чтобы окинуть всех презрительным взглядом... Это достойно самого изысканного восхищения (переходит на серьезный тон). Но, как мне кажется, что это неспроста,  слишком уж всё загадочно и покрыто какой-то тайной...
Пришелец. Ты не равнодушна к тайнам?..
С емпрония. (Кокетливо.) Сказать по совести, для меня, как и для любой другой женщины, желание обладать тайной - слабость...
Пришелец. (Улыбается.)  Не могу не позволить тебе сделать несколько спасительных глотков из кубка Истины и утолить ваше желание (берет Семпронию за руку). Послушай, сейчас я скажу нечто очень важное. Я прибыл в Рим не только за тем, чтобы окинуть всех презрительным взглядом. Напротив того, главная цель моего прибытия - посеять в Риме семена новой веры: Вся вселенная есть Единое Божество, Земля - родительница всего сущего на ней, люди, на Земле - дети Божьи, а в сердце каждого человека воцарился Господь искрой Божьей. Поэтому, все люди на Земле равны между собой и должны восстать против возвышения кого бы то ни было перед одним для всех законом...
Семпрония. (В знак сомнения и отрицания пожимает пле¬чами и покачивает головой.) Верится с большим трудом...
Пришелец. Ты сомневаешься?
С емпрония. Человека можно было бы посчитать Божеством, если бы ему не было дано тела, но, если бы ему не был вложен ум, то он был бы скотом...
П р и ш е л е ц .  Неужели так трудно понять, что у человека не мог бы появиться ум, если бы Вселенная не обладала Высшим Разумом?  Подобно тому, как в части яблока не может быть того, чего нет в целом яблоке. Ещё раз хочется сказать: неужели так трудно понять такую простую вещь?..
Семпрония. (Пожимает плечами.) Сказать, конечно, можно очень цветисто и складно, но как эту идею можно доказать на практике?..
Пришелец. (Многозначительно улыбается.) Думаешь, что необходимы доказательства?..
Семпрония.  (Улыбается с иронией.)  Доказательства жела¬тельны, ибо слепо верить - просто невежественно...
Пришелец. (Продолжает улыбаться, потирая свои ладони.) Доказательства у меня имеются более чем внушительные. Дай мне свою руку.

     Семпрония протягивает руку. Пришелец берет её руку, сначала поглаживает её, а затем прикусывает ей большой палец. Семпрония громко вскрикивает и отскакивает в сторону от своего обидчика.
 
Семпрония. (Обиженно.)  Что ты сделал, грубиян? Полюбуйся: ты почти до крови прокусил мне палец. Ты в своем уме? Вот, полюбуйся! (Показывает на свой укушенный палец указательным пальцем другой руки.) Я просто возмущена!..
Пришелец. Ты же сама просила доказательство, ты его полу¬чила. Подумай только: я лишь слегка прикусил твой палец, а твоей голове это не понравилось, и она тут же вскрикнула. На этом практическом примере ощутимо видно, как любая, пусть самая незначительная часть твоего тела, связана со всем телом в целом. Подобно этому и душа отдельно взятого человека связана с Всеобщей Мировой Душой. Неужели это так трудно понять?  Пытаюсь я выяснить у тебя это вот уже в третий раз...
Семпрония. (Потирает свой укушенный палец и говорит Пришельцу притворно слегка обиженным голосом.)  Вот ты всё говоришь о душе, но что это такое - хочу я тебя спросить, разве душу можно потрогать руками, подобно тому, как я трогаю свой укушенный палец?..
Пришелец. (Слегка шутливым тоном.)  Можно, конечно, потрогать руками и душу, но руки наши слишком велики, чтобы почувствовать её. (Меняет свой шутливый тон на серьёзный.) Душа, искорка Божья, находится в сердце любого живого существа, а тело - это храм для души. Когда тело запущенно, болезненно и грязно, то и душа больна. В здоровом, чистом теле царит здоровый дух, и душа радуется... (Вопросительно смотрит на Семпронию.)
Семпрония.  (После короткой паузы.)  Всё это очень интересно, но...
Пришелец  Что, означает твоё затянувшееся «но»?..
Семпрония.  Всё это как-то туманно...
Пришелец.  Неужели так трудно понять столь простую исти¬ну? Может быть, тебе нужны новые доказательства?..
С емпрония.  (Поспешно отходит от него в сторону.)  Нет, нет!.. Мне больше не нужны доказательства, они у тебя своеобразны. В заключение хочу у тебя спросить: не порабощает ли Мировая Душа маленькую душу человека?..
Пришелец. (Говорит с пафосом.)  Истинно говорю тебе: нич¬то в мире не освобождает так основательно человека от рабства, как вера в Единого Господа Бога, в существование единой Мировой Души. Верующий человек перестает поклоняться обществу и людям. Подобно тому, как звёзды на небе видимы только до восхода Солнца, а с его восходом меркнут. Человек знает, что звёзды где-то существуют, но они ему уже не интересны...
Семпрония. (Задумчиво и мечтательно.) Складно, конечно, все это у тебя получается...
Пришелец. (Иронизирует.)  Снова последует твоё любимое «но»?..
Семпрония. (Также задумчиво.)  Вовсе нет, просто я поду¬мала, что жителям Рима эта новая Истина слишком трудна для понимания и к тому же небезопасна...
Пришелец.  Но эта Истина очень проста для понимания тем людям, которые желают справедливости на земле...
Семпрония. (После задумчивости, словно очнувшись.)  Будь такой хороший, скажи на милость: как мне величать тебя?
Пришелец. (Отвечает неохотно и уклончиво.)  Я не стану называть своего имени, чтобы не подумали жители Рима, будто бы я ищу себе славы...
Семпрония. (С некоторым смущением.)  Как же мне в таком случае обращаться к тебе?
Пришелец.   Называй меня просто Пришельцем....

Обращается к своему ослу, разговаривает с ним, кормит и поит его.  Семпрония в это время гладит осла. Раб Семпронии всё это время стоит, переминаясь с ноги на ногу.

Мой бедный Буцефал, есть у меня последний кусочек хлеба, и остался последний глоток воды. Ешь и пей - это всё тебе... (Треплет его за шею.) Пища тебе сейчас нужнее, чем мне, пока ты ещё можешь передвигаться и тащить меня. Мы с тобой не жители Рима, нам не дадут хлеба, а от одних только зрелищ - не очень-то разжиреешь... Посмотри, Буцефал, как живут жители Рима, на которых работает весь круг земель. Нам с тобой так не жить, дружище...

 (Замечает свиток на дороге, неспешно берёт его в руки, разворачивает, читает вслух.)

 «Рим поражен чудовищными пороками с повсеместным падением нравов и ростом самого ужасного разврата. Рим обречён на гибель собственным своим ростом. Республикой управляет никуда не годный Сенат - подкупный и дряхлый... (Читает быстрее и с увлечением.) Аристократами овладела страсть к распутству и излишествам. Вместе с тем, римские граждане имеют смелость сокрушаться о былой доблести: у римлян хватает духу говорить о любви к Отечеству, о народной гордости, хватает бесстыдства быть довольными собой и своим Отечеством»...

 (Осторожно и бережно кладет свиток на прежнее место.)

Пусть и другие прочтут, Буцефал, нам лучше увидеть всё это своими глазами и услышать своими ушами... Вольёмся в события жизни Рима и докажем людям, что человечество развивается по законам веры: вера живёт в сердцах людей и, как всё живое на белом свете, она нарождается, живёт и умирает для обновления и появления на свет новой веры. В Риме дряхлая вера доживает свои последние дни. Вперёд, Буцефал! Пора сеять новый ветер в Риме - вестник нового мира, новой веры, который перерастёт в бурю, истребит старый мир, искоренит постыдное рабство порядочных, добрых людей. В будущем рабами станут только уголовные преступники, которых на рабство осудит сам народ. Вперед, Буцефал, вперед!

(Пришелец едет на осле на середину сцены, Семпрония и раб следуют за ним следом.)

Пришелец. (Обращается к Семпронии.)  Скажи, почтенная, это и есть главная базарная площадь Аргилет?
Семпрония.  Да, почтенный, это  она самая: площадь Аргилет...
Пришелец.  Яс первого взгляда так и догадался. Сразу видно, что тут и Диоген со своим фонарем не отыскал бы человека, которому захотелось бы открыть истину...
Семпрония. (Поднимает, вверх правую руку, ладонью от себя, как бы спрашивая разрешения высказаться.) Если хочешь моего доброго совета, то я рекомендую тебе встретиться с Юлием Цезарем и Катилиной. Они поймут твоё толкование Истины, достойно её оценят и поддержат тебя в твоих искренних начинаниях. Им суждено очистить Рим от скверны и создать новое, свободное от проказы общество.
Пришелец.  Позволь с тобой не согласиться. Не стоит нам самих себя обманывать и тешить надеждами на доброго господина, радеющего за народ. Эти два представителя Сената - Цезарь и Катилина, как и все остальные сенаторы, грызутся за свои корыстные интересы: получения государственных должностей и выгодны постов…

  (Семпрония приставляет свой указательный палец к его губам, но Пришелец вежливо отстраняет её руку и продолжает говорить более громко.)

 Все эти говорливые радетели Отечества обещают показать людям Солнце новой свободы, взглянув на которое доверчивые люди слепнут, и их словно овец уводят в кабалу, заставляя лить воду на их мельницу славы. Подобно тому, как каменный дом не возводят с крыши, так и «верхушка» в обществе не может изменить жизнь к лучшему. Храм свободы возводится угнетенными людьми своими собственными руками...
Семпрония.  Где же угнетенным людям черпать силу для борьбы?  Разве просить ее у Богов?
Пришелец.  Все Римские Боги бессильны помочь им. Их спасение зависит исключительно от них самих... (Далее заговорил очень громко.) Вся сила угнетённых людей находится там же, где находится их душа и Бог - в их сердце, и сила эта непобедима...
Семпрония.   (Говорит умоляющим тоном.)  Прошу тебя, почтенный путешественник, говори, пожалуйста, тише... Твои нелестные отзывы о Римских Богах губительны для тебя. На нас уже обратили внимание и прислушиваются, в то время как тебя явно заносит...
Пришелец. (Не обращает внимания на её замечания.)  Не сто¬ит за меня волноваться.  Если даже меня и заносит, то именно в ту сторону, в которую я хочу, чтобы меня заносило. Я сознательно говорю именно для граждан Рима, что Боги Рима доживают последние дни...
Семпрония. (Закрывает рот Пришельцу своей ладонью.) Опомнись, безумный!.. Знаешь ли ты, какую черную птицу беды накликаешь ты на свою голову? Ты примешь медленную, мучительную смерть на кресте, имя твоё запретят произносить. Дело твоё и твоё имя покроются ночью забвенья...
Пришелец. (Отстраняет ее руку и продолжает громко говорить.) Новая вера полным цветом может развиться только из самой гущи народной. Я готов пострадать за неё, но не просить её, как милостыню...
Семпрония.  (Надеется исправить положение, делает по¬пытку увести его, но Пришелец противится этому.) Безумец, разве ты не видишь, что сюда уже идут стражи порядка? Оглянись назад, они уже близко!..
Пришелец.  Пусть меня арестуют, судят и казнят, но на моё место придут другие. Старая вера, служит основой тирании в Риме. Мы будем раскачивать основы тирании до тех пор, пока она не рухнет...
Семпрония.   (с отчаянием)  Пойми же ты, наконец, глупо пропадать таким образом. В Риме борьба должна быть тайной...
Пришелец.   (Берёт Семпронию за плечи, разворачивает и слегка отталкивает от себя.)  Уходи, женщина, ты мешаешь мне бороться с омерзительными червями, которые подтачивают корни здорового тела нации. Государственные дельцы, заражённые духом продажности, становятся столь же преступными, как разбойники, хозяйствующие в лесах...
Семпрония.  (Качает головой и разводит руками, как бы показывая: я сделала все, что смогла.)  Мне жаль тебя,  я уже ничем не могу тебе помочь, ты сам себе подписал смертный приговор... (Берёт за руку своего раба и уходит с ним за кулисы.) Этот безрассудный человек ищет смерти и умрёт в муках...
При ш е л е ц.  (Решительно поднимает правую руку вверх, ладонью от себя.) Слушайте меня, жители Рима! Вера народа перестаёт быть истинной верой, как только она становится верой государственной. Как и всё другое в этом поднебесном мире, вера нарождается, живёт и умирает. Зарождается она, как манифест Свободы, а умирает, как манифест рабства... Новая вера уже зреет в недрах народа. Не учёные жрецы распространяют её, но сами - простые люди. И уж если дорогой веры решили идти люди, то никакие преграды не остановят их, и никакие пытки не устрашат их.

 (Подходят трое стражей порядка, двое из них берут его за руки, а третий резко и грубо говорит ему в лицо.)

   Стражник.  Прекрати недозволенные речи! Заткнись!..
Пришелец.  (Гордо поднимает голову.) Знайте же, граждане Ри¬ма, что истинная вера живёт в сердцах лишь свободного народа. Когда свобода утрачивается, то и смысл веры утрачен. Ибо, зачем сети рыбаку, если русло реки пересохло?..
Стражник.  (Угрожая в лицо Пришельцу двумя кулаками.) Держите его крепче, ребята, так, чтобы его кости трещали.  (Продол¬жает угрожать ему в лицо кулаками.) Какой неслыханный наглец, он ведёт себя так, словно мы не к нему обращаемся... Ну, погоди, по¬годи! Ты у нас в застенке не такие песни запоёшь!.. Мы и не таких  героев обламывали...
Пришелец.  Граждане Рима, знайте, что все дворцовые перевороты и посулы - это ложь, обман, игра в справедливость. На место одних тиранов приходят новые тираны; они размножаются, как насекомые. Горе земле, которой правят многие. Такая земля напоминает корабль, на котором все капитаны, но нет гребцов...
Стражник.  А ну-ка, друзья, скрутите ему руки, да так, чтоб ему мало не показалось.  (Ударяет Пришельца по лицу.)
Пришелец. Не смей меня бить, ты не имеешь права поднимать на меня руку. Я - не раб, но свободный человек! Знаешь ли ты, что это такое?!
Стражник. (Заикаясь.)   За-за-заткнись, смутьян!  Ка-ка-какой ты человек!?  Пёс недобитый!.. Жаль, что по нашему закону я должен тащить тебя в тюрьму мне не хочется марать об тебя руки. Привязать бы тебя ногами к лошадиному хвосту, чтобы твоя голова запрыгала по камням...
Пришелец. (Пытаясь вырваться.)  Граждане Рима!.. (Страж¬ники наваливаются на него.)
Стражник. Валите его, ребята, этот смутьян вздумал не подчиниться законным представителям властей... Заткните ему глотку,  вяжите его!..

   (Пришельца валят на землю, бьют кулаками и ногами... В это время сверкает молния, гремит гром. Стражники падают на землю, закрывают руками головы... Пришелец садится на своего осла и уезжает.)               
               
                СЦЕНА ВТОРАЯ

(Рабочий кабинет Цезаря. Стол завален свитками, книгами и всевозможными предметами роскоши; здесь же ваза с фруктами, графин с вином, кубки. За столом сидит Цезарь, что-то пишет. Входит Слуга.)

Слуга.  (Приседает на правое колено, склоняет голову, прикла¬дывая правую руку к груди.) Цезарь, Саллюстий просит аудиенции.
Цезарь. (Оживленно.) Пусть Саллюстий войдет, и оставь нас одних. (Слуга быстро уходит, появляется Саллюстий, держа руку в приветствии над головой.) Мое почтение, Цезарь!.. (кланяется)
Цезарь. (Кладет руку на плечо Саллюстия.) Друг мой, к чему такие подчеркнутые церемонии поклонения? Ведь я - не царь и не фараон... (Хлопает Саллюстия по плечу.) Выше голову, патриций!..
Саллюстий. (Поднимая голову высоко, но в голосе звучат нотки просителя.) Цезарь, когда мне трудно, то я обращаюсь к друзьям...
Цезарь. (Жестом руки приглашает Саллюстия садиться, и сам первый садится в кресло напротив). Я всегда готов искренне протянуть тебе руку помощи, друг мой...
Саллюстий.  (Делает легкий поклон в знак признательности.) Благодарю, Цезарь, сейчас я как никогда прежде нуждаюсь в твоей защите... (делает паузу.)
Ц е з а р ь.   (Участливо.) Что с тобой на этот раз необыкновенного стряслось, дружище?
Саллюстий. (Проникновенно.) Цезарь, пока тебя не было в Риме, со мной случилось большое несчастье. Как только я узнал, что ты прибыл в Рим, тотчас поспешил к тебе с моими бедами, чтобы не опередили меня мои недоброжелатели...
Цезарь. (С поддельным чувством нетерпения.) Ой, не томи, Саллюстий, говори скорее о главном, что воду-то в ступе толочь?
Саллюстий. (Продолжает вкрадчивым голосом.) Так вышло, Цезарь, что я оставил о себе недобрую память в провинции... (Снова делает паузу.)
Ц е з а р ь .  О какой провинции идет речь, Саллюстий?
Саллюстий.  Я говорю об африканской провинции, Цезарь.
Цезарь.  Выкладывай все начистоту: что ты накуролесил в Африке?
Саллюстий Цезарь, Сенату стало известно, что я в африкан¬ской провинции брал взятки и, тем самым, оставил о себе скверную память в Африке...
Цезарь.
(Негромко смеется, встает с кресла, подходит к собеседнику, кладет свою руку ему на плечо; Саллюстий пытается встать, но Цезарь усаживает его на прежнее место, сам начинает ходить по кабинету.)
Не обижайся, Саллюстий, даю слово чести, что я невольно сейчас засмеялся, пусть этот мой смех тебя не смущает, но, однако, уверяю тебя, что тут есть от чего засмеяться. Видно, здорово ты, брат, нагрел руки в солнечной Африке, коль на твои взятки обратил внимание римский Сенат. Всем известно, что в наше время такой способ обогащения, как взятки, считается делом обычным. Не так ли, Саллюстий?
Саллюстий.  Может быть оно и так, Цезарь, но уверяю тебя, что мне сейчас не до смеха...
Цезарь. (Возвращается в свое кресло.) Ты вот что, дружище, не унывай. Давай, Саллюстий, как в старые времена, нальем по бокалу доброго вина... Впрочем, нет... сегодня у меня - дела, дела, дела... (Цезарь загадочно улыбнулся.) Я почему-то сейчас подумал, что наша с тобой беседа может стать когда-нибудь достоянием театра, какой-нибудь автор вставит сцену нашей беседы в свою трагикомедию...
Саллюстий. (Говорит угодническим тоном.)  Не понимаю тебя, Цезарь, ка¬ким образом наша тайная встреча может стать достоянием гусиных перьев мастеров? Твои слова всегда были пророческими, сколько я тебя знаю, - неизменно ты словно в воду смотришь; я не припомню ни одного случая, чтобы хоть одно твое изречение расходилось с делом, но здесь уже, прости меня - чистой воды мистика...
Цезарь.  Нет никакой мистики, Саллюстий, я просто уверен, что все тайное становится явным, и наша встреча не может быть исключением. Но шутки в сторону. (Цезарь резко встает, вплотную подходит к Саллюстию, кладет ему руки на плечи, не давая ему приподняться с места.) Взятки твои в Африке были совершенно фантастическими, дружище, вот в чём фокус... Что ты на это скажешь, Саллюстий?..
Саллюстий. (Безуспешно пытается приподняться, насту¬пает значительная пауза.) Цезарь, ты снова, словно в воду глядишь, ты... ты - просто пророк...
Цезарь. (На шаг отступает от Саллюстия, скрестив руки на своей груди.) Не льсти мне, Саллюстий, здесь вовсе не надо быть пророком, чтобы представить себе, как ты выжимал все соки из африканцев. А, Саллюстий? Ты теперь, пожалуй, богаче всех фараонов вместе взятых, каких только знавал Египет, а? Саллюстий, а? Что ж ты молчишь, а?

 (Саллюстий переминается с ноги на ногу, потирая правой ладонью свою грудь в области сердца, Цезарь кладет ему свою руку на плечо.)

Ну, хорошо, хорошо, Саллюстий, успокойся, не падай духом...

   Саллюстий. (Сокрушенно)  Выручай, Цезарь...
Цезарь. (Похлопывает по плечу Саллюстия.) Хорошо, хорошо, я походатайствую перед судьями за своего верноподданного. Надеюсь, что суд тебя оправдает. Ты же прекрасно знаешь, что никакие республиканские вольности не освобождают людей от уважения к влиятельным лицам. Так что ли, Саллюстий, а?
Саллюстий. (Кивает головой в знак безоговорочного согласия.) Истинно так, Цезарь... (Пытается улыбнуться, но, встретив строгий взгляд Цезаря, гасит улыбку.)
Ц е з а р ь.  (Говорит предельно строго.) Ты должен иметь в виду, Саллюстий, что я сделаю это небескорыстно. В обмен на это ты поможешь мне поправить мои пошатнувшиеся денежные дела. Предлагаю следующее условие: я вызволяю тебя из сетей правосудия, а ты, в свою очередь, подаришь мне две трети твоих африканских капиталов...
Саллюстий. (Снова начинает потирать ладонью правой ру¬ки свою грудь в области сердца.) Побойся богов, Цезарь!.. Что мне-то останется?..
Цезарь. Давай оставим в покое наших богов, дружище, имей в виду: ты по своей наивности можешь потерять все свое состояние и надолго лишиться свободы. Так что не жмись, Саллюстий, уверяю тебя, что наша дружба стоит намного дороже... (Цезарь садится и Саллюстий, следуя его примеру, также садится на свое место.) Кстати, Саллюстий, как мне стало доподлинно известно, от тебя в последнее время частенько разит вином, как из винной бочки. Мне стало известно также, что ты шляешься по кабакам с девицами сомнительного поведения. Ты, по-видимому, забываешь, что являешься государственным чиновником и занимаешь довольно высокую должность в правительстве. Чем это можно объяснить, Саллюстий, что ты стал без Бога в голове?..
Саллюстий. (Опустив голову.) Цезарь, клянусь тебе всеми богами, что впредь я никогда от тебя ничего не скрою, ибо ты видишь то, чего никто другой не видит, и слышишь то, чего никто не слышит. Позволь мне в свое оправдание сказать лишь то, что все это случилось со мной от горя...
Цезарь. (Укоризненно качает головой.) Горя не зальешь вином, Саллюстий, к тому же всегда следует помнить о том, к каким пагубным последствиям приводит злоупотребление выпивкой: пьяный человек сам себе не хозяин, от избытка выпитого вина он падает затылком об землю, а от избытка выпитого пива человек падает об землю лицом. (Жестами показывает, как человек падает лицом вниз.) И, кроме всего прочего, пьяный человек решительно не помнит всего того, о чём он говорит. По-пьяному делу можно нагово¬рить немало опасных слов, за которые придется впоследствии отве¬чать по всей строгости закона. Вот, к примеру, Саллюстий, ты ведь наверняка не помнишь всего того, о чем ты наговорил два дня тому назад, будучи в хмельном угаре: ты крыл нашу свободную республику во все лопатки - на чём только белый свет стоит... (Саллюстий, закатив глаза, уставился в потолок.) Что скажешь, Саллюстий?
   Саллюстий.  (Остается неподвижным.)  Э-э-э...
Цезарь. (Терпеливо выждав длительную паузу.) Ну, а дальше-то что?..
Саллюстий. (Словно очнулся от дурного сна.) Цезарь, по¬верь мне, что только отчаянье заставило меня предаваться порокам, которые ты перечислил...
Цезарь.  (Меняет свой жёсткий тон на снисходительный.) Что привело тебя в отчаянье, Саллюстий? Собственные дела твои или, быть может, государственные?
Саллюстий. (С прискорбным лицом.) И те и другие, к сожалению. О государствен¬ных моих неудачах ты уже осведомлен - пресловутая африканская Одиссея. Что касается моей частной жизни в Риме, то прошу тебя, Цезарь, огради меня и мой дом от развратной шайки Катилины. Мало того, что он объедает меня самым бессовестным образом со своей «золотой» молодежью, так он учиняет ещё настоящие погромы в моей усадьбе. Эта гвардия бездомников толпами ходит по улицам и притонам, проматывается до последней нитки, они залезают по уши в долги, а потом рыщут, подобно шакалам, по благородным домам в поисках поживы. И нет на них никакой управы. Я просто в отчаянье, Цезарь...
Цезарь.  (Кладет свою руку на плечо Саллюстия.) Позволь, Саллюстий, у тебя отличная охрана, что же она не защитит тебя?
С а л л ю с т и й.   В том-то и дело, Цезарь, что легче было бы разбить бесчисленное войско врагов на поле битвы, нежели справиться с толпой наших сограждан. Я думаю, что тебе известны все пороки этого проходимца Катилины? Это чудовище убило своего кровного брата, свою жену и сына. Этот отпетый мошенник напропалую беспут¬ствует со своей дочерью. А совсем недавно шайка единомышленников Катилины поклялась ему в верности, и в подтверждение своей клятвы эти головорезы принесли в жертву младенца, при этом все они съели по куску человеческого мяса. Благодаря такой соблазнительной славе, Катилина в Риме уподобился Богу Солнца, он стал любимцем рим¬ской знати и в особенности женщин...
Ц е з а р ь .  (С раздражением в голосе.) Довольно, Саллюстий! Говори, да знай меру. Ты уже докатился до сплетен. Что, если о них узнает Катилина? Думаю, что тогда уже и я ничем не смогу помочь тебе.
Саллюстий. (Растерянно.) Цезарь, у меня голова идет кру¬гом. Что мне делать? Посоветуй, Цезарь... (Берет Цезаря за руку.) Помоги мне по старой дружбе. (Цезарь отворачивает от него голову в сторону.) Хочешь, я стану перед тобой на колени?.. Ни перед кем не стану, но перед тобой стану: выручай, Цезарь!..
Цезарь.  Довольно, Саллюстий, не надо так унижаться. Вот тебе мой совет: оставь себе столько средств, чтобы жить безбедно. Разбей сады при своей даче в Риме, уединись в собственной вилле и в тени садов предайся литературным занятиям. Я обеспечу тебе покой от Катилины и его сподвижников. Отсидись в своем раю неприметным - тише воды, ниже травы, а когда страсти понемногу улягутся, я дам тебе знать. Заполучив две трети твоих африканских капиталов, я сумею кое-кому заткнуть глотку, а кое-кого урезонить.  Я уверен, что наши с тобой дела пойдут в гору...
Саллюстий. (В растерянности.) Но позволь, Цезарь, две трети капитала - это же... (Разводит руками и мотает головой, как бы показывая, что это уму непостижимо.)
Цезарь. (Обрывает Саллюстия на полуслове и меняет свой дружеский тон - наиболее резким.) Саллюстий, не уподобляйся торговке на базаре. Ты не забывай, какая кровь течет в твоих жилах. Зачем выглядеть плебеем в глазах Цезаря? (Снова делает тон  дружеским.) Я предлагаю тебе свою дружбу и покровительство, а это дороже всяких денег, поверь мне Саллюстий: дороже всех сокровищ, - это говорит тебе Цезарь!.. Давай на этом и решим. Не унывай, ходи героем и во всем положись на меня... (Саллюстий гордо поднимает голову.) По рукам, Саллюстий!.. (Цезарь протягивает руку.)
Саллюстий. (После краткой паузы, как бы встрепенувшись.) По рукам, Цезарь!.. (Обмениваются рукопожатиями, Цезарь хлопает по плечу Саллюстия, обнимаются.)
Цезарь.Прощай, Саллюстий, меня ждут неотложные государственные дела. Не обижайся, но право же: мне пора приниматься за дела - не терпят, ни малейшего отлагательства.
Саллюстий. Да здравствует Цезарь!.. (Саллюстий поднима¬ет вверх свою правую руку, так и уходит за сцену с приподнятой вверх рукой.)
Цезарь. (Очень довольный, ходит взад-вперед, потирая руки.) Хорошо, хорошо, Цезарь! Очень хорошо! Теперь у Цезаря есть деньги, и деньги немалые: хватит, чтобы заткнуть глотки всем сенаторам в Риме!

                СЦЕНА ТРЕТЬЯ

(Посредине сцены - большая деревянная бочка, скамья и столик. На скамье и на столике лежат банные принадлежности и одежда. Рядом с бочкой, на охапке сена стоит босиком полуобнаженная Фульвия. Сострата с большим старанием помогает ей одеваться.)

Ф у л ь в и я. Как приятно помыться в прохладной воде! И хорошо как чувствовать себя такой чистой! (Кокетливо демонстрирует разные части своего тела.) Сострата, милая, не очень-то мне к лицу это одеяние. Принеси мне мою любимую тунику. Я хочу сегодня всем мужчинам понравиться.
Сострата. (Льстивым голосом.)  Коль ты красива, милая Фуль¬вия, так к лицу тебе любое платье. К тому же, ты так умна, воспитана прекрасно, и не станешь понапрасну гонять меня с места на место... (Неожиданно входит Цицерон и несколько раз хлопает в ладоши.)
Цицерон. Браво, Сострата!..
  (Фульвия и Сострата одновре¬менно вскрикивают. Фульвия прячется за бочку; Сострата прикрывает её, раскинув руки в стороны).
Фульвия. (Гневно.) Ах, Цицерон! Какое вероломство! Скажите, ради всех богов Олимпа: можно ли похвастаться таким агрессив¬ным человеком как Цицерон?
Ц и ц е р о н.   (Подмигивает Сострате и с лукавством в голосе обращается к ней.)  Как могу я допустить, чтобы даром хвалили прелестную Фульвию? Сострата, за твои изысканные слова к своей прелестной госпоже  - стоишь ты достойного подарка. (Протягивает Сострате маленькую шкатулочку.)
Сострата.  (Принимает подарок, из рук Цицерона, открывает шкатулочку, достает из нее ожерелье, восхищается.) Какая прелесть это подаренное ожерелье. Подарок достоен Цицерона! Покорно благодарю. (Уходит за кулисы, рассматривая на ходу ожерелье и примеряя его к себе.)
Ф у л ь в и я.  (С притворной обидой в голосе.) Сострата, куда же ты, предательница? Вернись сейчас же! Не оставляй меня одну на этом поле боя!..
С о с т р а т а.  (Игриво.) Не волнуйся понапрасну, Милая Фульвия, нет более надёжной крепости, чем эта деревянная бочка. Диоген много в своей жизни много времени провёл в подобной бочке и ничего не боялся...
Ф у л ь в и я.   (С притворством.) Вот негодница! Оставить меня такую беззащитную, одну на поле боя, перед лицом такого грозного противника, как Цицерон!
Ц и ц е р о н.   (Решительно приближается к Фульвии.) Милая Фульвия, я вынужден вступиться за Сострату. Она действительно права в том, что нет более надёжной защиты для тебя, чем эта огромная деревянная бочка. Мыслимое ли дело мне угнаться за тобой вокруг этой бочки? Я предпочёл бы другое поле боя, чтобы сразиться с такой хорошенькой женщиной. Как Фульвия!.. Охапка сена, это слишком просто для такой богини красоты. (Целует Фульфию в обнажённое плечо.)
Ф у л ь в и я .  Цицерон, как видно, поставил целью своей жизни перецеловать всех хорошеньких женщин Рима. Не так ли, Цицерон?
Ц и ц е р о н .  Милая Фульвия, я даю себе отчёт в том, что подобная цель неосуществима. Задача моя немного скромнее: я надеюсь перецеловать только самых красивых и молоденьких женщин, а их не так уж много. Здесь даже невесты такие старые, как наш древний город Рим. (Бережно надевает ожерелье на шею Фульвии.)
Ф у л ь в и я.    (С восхищением.) Какая роскошь! И как это мило с твоей стороны! У тебя, Цицерон, изысканный вкус, по крайней мере, к двум вещам: к словам и к украшениям. При такой щедрой натуре, как у тебя, Цицерон, может быть простительно твое вероломство. (Целует в щёку Цицерона.) Цицерон, ты, несомненно, заслуживаешь более значительной награды, чем этот поцелуй, и ты наверняка догадываешься, о чём я подумала. (Кокетничает, приближается к Цицерону так близко, что ближе трудно себе вообразить.) Я сумею ответить тебе достойной щедростью на щедрость настоящего мужчины.
Ц и ц е р о н.    Сердце мужчины не сумеет забыть столь лестных слов, милая Фульвия, однако мой нынешний визит к тебе не лишён капли корысти в целой бочке твоей божественной любви. (Поочерёдно целует Фульвии то левую, то правую руку, одновременно с этим, продолжает говорить.) Фульвия, позволь мне быть с тобой откровенным. Ту же знаешь, я всегда обращаюсь к друзьям за помощью, когда мне трудно...
Ф е л ь в и я .  Кому в Риме не лестно быть в друзьях у самого Цицерона? Однако чем и как я могу скрасить твои затруднения, Цицерон? Ты явно преувеличиваешь мои скромные возможность и способности, но я внимательно слушаю тебя, Цицерон, и ты можешь на меня положиться...
Ц и ц е р о н.   Милая Фульвия, есть у меня такое дело к тебе: завтра предстоят выборы консула на Марсовом поле. На пост консула будет предлагаться моя кандидатура, но, как мне стало известно, консульства будет добиваться и Катилина. В связи с этим у меня не радужные предчувствия. В Риме закопошились всякие отбросы общества. Эти неудачники только и ждут удобного случая, чтобы грабежами поправить свои денежные дела. Все честные граждане Рима должны общими усилиями спасти Великую Культуру. (Цицерон всё ещё не выпускает из своих рук руки Фульвии и время от времени поочерёдно осыпает их  долгими поцелуями.)  Фульвия, я обращаюсь к тебе без особых китайских церемоний, скажи мне откровенно: известно ли тебе что-либо о заговоре Катилины?..
Ф у л ь в и я.   (Удивлённо.)  Цицерон, меня, конечно, так и подмывает спросить у тебя, почему ты именно ко мне обратился с подобным вопросом? Но я не стану спрашивать об этом, потому только. Чтобы не поставить тебя в неловкое положение. Скажу откровенно, мне кое-что действительно стало известно о заговоре Катилины, и я не умолчу тебе об этом, хотя бы потому, чтобы досадить Семпронии, этой вертихвостке, которая готова из кожи вылезти, только бы стать героиней Рима. Мне известны даже подробности, что тебя, Цицерон, собираются завтра утром прихлопнуть прямо на Марсовом поле, как только тебя провозгласят консулом. И это послужит сигналом к тому, чтобы Рим подожгли одновременно с двенадцати концов. При этом сообщники Катилины собираются перерезать глотки стольким сенаторам, сколько это будет возможно.

 (Освобождает свои руки от рук Цицерона, многозначительно разводит свои руки в разные стороны, как бы показывая, что всё сказано.)

Ц и ц е р о н .  (Крайне удивлённый сообщением Фульвии.) Непостижимо!.. Где Катилина сможет навербовать столько дикарей, у которых может подняться рука на подобное злодеяние?!
Ф у л ь в и я.   В этом ты можешь быть уверен, Цицерон, для Катилины не стоит большого труда навербовать головорезов. Немало бездельников гуляк  в Риме, которые промотали отцовское состояние. Катилина хитро опутывает их: одним доставляет продажных женщин, другим покупает и дарит собак или коней, и всем обещает золотые горы...
Ц и ц е р о н.    До меня дошли слухи, что Катилина причисляет меня к низшему сословию. Это просто смешно и нелепо. (Цицерон высоко поднимает руки над головой, как бы показывая, до какой степени это обвинение смешно и нелепо.) Во-первых, разжигание такой ненависти между сословиями в нашей республике никому не пойдет на пользу и может только навредить его делу, а во-вторых, какое же у меня низшее сословие? Родился я, хоть и в небольшом, но всё же в известном городе, Арпине. Родители мои принадлежат к сословию всадников, второму аристократическому после сенаторов сословию Рима. Обо всем этом известно всякому смертному в Риме, и мне непонятно, к чему Катилине потребовалась вся эта комедия с причислением меня к низшему сословию. (Цицерон соединил свои ладони и опустил их до самой земли, как бы показывая до какой степени низка комедия Катилины.)
Фульвия.  Твоя наивность, Цицерон, достойна удивления...
Цицерон. (Сконфуженно) Вот как? Интересно было бы услы¬шать разъяснение. (Картинно скрестил руки на груди.)
Фульвия (смеется)  Ой, Цицерон, насмешил ты меня своей картинной позой!
Ц и ц е р о н.  (говорит  обиженным тоном)Насмехаться и я умею. (Отворачивается от Фуль¬вии.)
Ф у л ь в и я. (Подходит к Цицерону, кладет ему руку на плечо.) Шипы твоей обиды я не стану украшать цветами, Цицерон, но скажу, в чём твоя наивность. Никто в Риме и палец о палец не ударит, чтобы восстановить истину о твоей родословной. Какую пищу дадут граж¬данам Рима, такую они и проглотят.  Не станут  люди подробно разбираться, с какой «горы» катили тебя твои родители:  с  высокой или  с низкой, с большой или с малой?  Впрочем, это не моё дело судить о политике.
Цицерон. (Берёт Фулъвию за руки.) Как ты поступила бы на моем месте, Фульвия?..
Фульвия. Народу всегда нужна была подачка. Как гласит китай¬ская пословица, лучше бежать за сытой лошадью, чем от голодного волка.
Цицерон. (После некоторого раздумья). Фульвия, у тебя такие обширные сведения о заговоре Катилины... Имеются ли какие-либо доказательства, что это не пустые слухи?
Фульвия. (Шутливо берет руку Цицерона и водит своим указательным пальчиком по его ладони в такт своим словам.) Мои доказательства могут тебе дорого стоить, Цицерон, не станешь же ты возражать против этого?
Цицерон. (Шутливо берет руку Фульвии и также водит  указательным пальцем по её ладони.) Милая Фульвия, кто возражает прекрасной женщине, тот сокращает свое долголетие...
Фульвия.  Ах, эти мужчины! Так и стараются словами позо¬лотить руку.
Цицерон  Нет, Фульвия, я говорю уже вполне ответственно, что озолочу тебя, как только мы раскроем заговор Катилины. Пойми, Фульвия, надо спешить, чтобы спасти Отечество и великую культуру. Слишком мало у меня времени осталось - всего одна ночь. А пред¬стоит сделать немало. Нужны доказательства, Фульвия...
Фульвия.  Ловлю тебя на слове, Цицерон, что озолотишь меня, и вот тебе мои доказательства: мятежники Катилины пересылают в Фезулы к Манлию деньги, которые они собирают в долг по всей Ита¬лии. Кроме того, в Риме находится склад с оружием в доме Семпро¬нии. Она ведь вызвалась поднять городских рабов и организовать поджоги в Риме... (Фульвия снова берет руку Цицерона и водит своим указательным пальчиком по его ладони.) Думаю, что моих дока¬зательств достаточно, чтобы озолотить меня?
Цицерон. (Целует руку Фульвии.) Милая Фульвия, я не пере¬стаю восхищаться не только твоей красотой, но и твоими много¬численными способностями...
Фульвия. Мне трудно представить, друг мой, чем ты станешь рассчитываться со мной. Мои сведения поистине бесценны!
Цицерон. Скоро увидишь, Фульвия, как Цицерон умеет благодарить. Но ещё один, последний штрих, Фульвия, - можешь ли ты назвать еще несколько имен из сообщников Катилины?
Фульвия.  Цицерон, неужели ты ещё не насытился сведениями, которые получил от меня? (Цицерон снимает со своего пальца дорогой перстень, надевает его Фульвии на палец.) О! какое чудо - этот перстень! Ты просто чародей, Цицерон! Напомни-ка мне: о чём это ты только что спрашивал меня?..
Цицерон. Милая, несравненная Фульвия, припомни-ка имена сообщников Катилины, хотя бы наиболее влиятельных из них.
Фульвия.  Всё, о чём я тебе только что рассказывала, Цицерон, я вызнала от Квинта Курия. Я уж было собиралась выгнать его, когда он пришел ко мне и по привычке стал обещать золотые горы. Но надо знать Курия - он никогда от скромности не погибнет. Когда я назвала его жалким нищим и показала на порог, он, к моему изумлению, стал размахивать своим мечом, демонстрируя, как он собирается раскромсать всех сенаторов в Риме. Он буквально привел меня в шоковое состояние тем, что в приступе ненависти к сенаторам погрузился в экстаз. Когда же, наконец, он успокоился, то стал уверять меня, что очень скоро станет богаче всех египетских фараонов во все времена их правления, вместе взятых.
Цицерон. Это уже более чем забавно. Кто же ещё, кроме Курия, украшает шайку Катилины?
Ф у л ь в и я.  (Предусмотрительно оглянулась по сторонам и нашептала что-то на ухо Цицерону.)
 Ц и ц е р о н.    (С удивлением, отступил от неё на несколько шагов.) Этого не может быть, чтобы Цезарь!..
Фульвия.  (Прикрывает Цицерону рот своей ладошкой.) Ты имеешь шанс убедиться в этом сегодня ночью в доме Леки на улице Серповщиков. Надеюсь, что своим глазам и ушам ты ещё доверяешь. Ну, так что, Цицерон, на сегодня будем прощаться? Вот тебе мой поясок в знак особого к тебе расположения (Фульвия бросает Цицерону свой поясок; Цицерон ловит поясок и целует, его.)
Цицерон.  Прощай, милая Фульвия! У меня не остается больше ни единого мгновения, чтобы восхищаться твоим изяществом, красо¬той и тонким умом.

  Фульвия, с изяществом поклонившись, уходит со сцены.  Цицерон, потрясённый полученными сведениями, качает головой.

Ай, да Цезарь! Ай, да факир!.. Азартно играет заодно  с проходимцем Катилиной... С этим бродягой, убийцей и вором... Погибла, погибла великая  Римская империя!..  Уходит
               
                СЦЕНА   ЧЕТВЕРТАЯ

(Небольшая комната, в которой царит полнейший беспорядок. В центре комнаты стоит стол, заваленный яствами и заставленный вином в кувшинах и в бокалах. За столом сидит Катилина. Цезарь ходит из угла в угол, беседует с Катилиной.)

Цезарь. Послушай, Катилина, ты становишься легендарным героем в Римской империи. Думаю, что скоро о тебе начнут слагать песни, коль о тебе уже рассказывают легенды и сказки. Я завидую тебе, Катилина.
Катилина. (Пьёт вино, закусывает и разговаривает одновременно.) Нет, Цезарь, ты не совсем прав. На самом деле, моя слава недостойна зависти. Всякий, кто способен издавать звуки, непременно раскрывает рот, чтобы обозвать меня врагом Отечества. Недорого теперь стоит слава в Риме, в котором граждане продают свою свободу ради дарового куска хлеба и зрелищ с острыми ощущениями. (Поднимает бокал с вином.) За твоё драгоценное здоровье, друг мой Цезарь!..
Цезарь. (Берёт со стола бокал с вином, поднимает его.) Я пью за здоровье нашего общего беспримерного дела! Пусть граждане думают и говорят всё, что угодно, нам важно, Катилина, самим знать, что мы не желаем зла своему народу.
Катилина. Об этом можно сказать иначе: какое зло мы делаем своему народу, если из двух тел, одно из которых, тоще и слабо, но с головой, а другое,  велико и сильно, но без головы, мы выбираем второе и даем ему голову гения?
   Цезарь.  Если я правильно понимаю твоё иносказание, то оно относится к сенату и к народу?
Катилина.  Именно так, Цезарь! Наш дряхлый Сенат - этот свинушник и псарня на Капитолийском холме - пора выбросить на  свалку истории. Эти торгаши Отечеством повязали нас векселями по рукам и ногам. Мы все у торгашей в мешке, скоро они завяжут мешок и станут пинать его ногами. Посмотри, как подняты цены на продоволь¬ственные товары. Жизнь для большинства населения становится просто невыносимой, и нет никаких надежд на улучшение. А в это время деловары устраивают роскошные пиры за счет средств респуб¬лики...

(Цезарь подходит вплотную к Катилине, кладет ему руку на плечо.)
 
Цезарь. Да, да, Катилина, эти жирные коты не стесняются пировать на глазах голодающего народа и даже не зашторивают своих окон...
Катилина.  Посмотри, Цезарь, как они нагло держат себя, будто они не презренные торгаши вовсе, но аристократы духа. Как же можно дальше терпеть такое свинячество?  Будь хорошим, полюбуйся на то, как эти жирные коты гадят на всю нашу культуру. А послушаешь, так они радеют об Отечестве и народе. Только и слышишь: да здравст¬вует римский народ! Слава народу! А сами ненавидят народ лютой ненавистью. Надо перерезать всех паразитов, как бешеных собак, и дать народу одну, но настоящую голову.
Ц е з а р ь.   Вот это, дружище, по-нашему! Однако необходимо вырезать не только Сенат,  но и всех сочувствующих Сенату. Для этого необходимо исповедовать блестящую идею Суллы: установить диктатуру личности, составить списки людей, подлежащих уничтожению, а все их капиталы и имущество забирать в государственную казну. Только так, Катилина! И никакой  не должно быть жалости к ним, никакой им пощады, пока они окончательно не подъели изнутри ещё цветущее древо Рима...
Катилина. (Наливает вино в бокалы.) Ты, верно, смеешься на¬до мной Цезарь? О какой жалости может идти речь? Скорее у меня на ладони вырастут волосы, нежели я пожалею дряхлых, развратных паразитов, которые смердят. Глупо жалеть опухоль только потому, что её больно удалять. Рим нуждается в обновлении. Если не ты да я, то кто вырежет опухоль на теле Отечества?
Цезарь. Верно говоришь, Катилина. Это также верно, как-то, что нет козла без запаха. Жизнь - это вечное обновление. Наш гнилой Сенат почуял веянье свежих, новых идей, они дрожат, как сукины дети, завидевшие кнут! Вот увидишь, как на предстоящих выборах в Сенат эта свора римской знати забудет междоусобную борьбу за власть и выберет консулом чуждого им Цицерона. Они сплотятся вокруг него и примутся защищать своё прогнившее болото от маленькой горстки бунтарей, во главе которой стоишь ты, Катилина. Вот почему у тебя завидная судьба, друг мой. Даже в случае поражения слава твоя затмит славу Спартака, а в случае успеха - ты станешь на одном уровне с Олимпийскими Богами...
Катилина. Не прибедняйся, Цезарь, насчет славы, тебе её также не занимать. Не стоит забывать старую, добрую заповедь: было бы дело, а лавров на всех хватит... (Входит Семпрония.)
Семпрония. Катилина, всем нам пора идти. Наши единомышленники уже собрались на улице Серповщиков и ждут нас в доме Марка Деки. К счастью, ночь выдалась тёмная, и на улице нет ни души.
Катилина. Очень хорошо, Семпрония, сейчас мы пойдем, но, однако, следует немного повременить... (Обращается к Цезарю.) Вот, дружище, позволь представить тебе Семпронию, мою милую, совершенно очаровательную подругу. Она стала душой нашего тайного общества. С её помощью мы надеемся поднять городских рабов и поджечь Рим с двенадцати концов. Семпрония уже немало сделала того, что требует мужской отваги. Кроме того, она прекрасно одарена: знает греческую и римскую словесность, прекрасно умеет петь и танцевать, сочиняет стихи, отличается прелестью и остроумием.
Семпрония.  Катилина, ещё несколько твоих лестных слов обо мне, и у меня вырастут крылья, и я, чего доброго, улечу...
Катилина. Милая Семпрония, будь так мила, спой нам что-нибудь из своих сочинений.
Семпрония. Друг мой, Катилина, может быть, не время сейчас песни распевать?..
Катилина.  Как раз напротив, любезная моя Семпрония, именно сейчас самое время воодушевить нас  (Целует Семпронию в щечку.)
Семпрония.  Считай, друг мой, что я не устояла от твоего поцелуя, но мне в таком случае нужна кифара.

 (Катилина подает Семпронии кифару, она играет и поёт.)

Тяжким усильем до звёзд вознесенные ввысь пирамиды –
Славный Юпитера храм, высших подобье небес,
Склеп Мавзола в своем роскошном великолепье –
Участи общей они на гибель обречены...
Или потоки дождей, или пламя лишит их величья,
Или под тяжестью лет, сверху свалившись, падут,
Но не погибнете в веках талантом добытое имя,
Слава таланта и блеск вечным бессмертьем горят...
Счастлива Муза - в сердце как струны запели,
Каждая песня моя - памятник вечной красе!..

   Катилина.  Браво, Семпрония!..
Цезарь. (Подходит к Семпронии, целует ей руку.) Я отдал бы тебе, Семпрония, пальму первенства в кружке Мецената, поскольку нынешние поэты только и делают, что прославляют никуда негодных сенаторов и их никудышные дела и порядки. Твоя же поэзия, милая Семпрония, достойна восхищения! Твои песни возбуждают благородные стремления.
Катилина. (Протягивает руки Цезарю и Семпронии.) Друзья мои, дадим друг другу руки в порыве лучших чувств. (Все обмениваются рукопожатиями.) Цезарь, у нас с Семпронией будет ещё достаточно времени, чтоб восхищаться друг другом, но сейчас нам пора уходить. Семпрония еще не один раз доставит нам удо¬вольствие своим пением, но теперь нас зовёт голос будущей истории. Я выйду первым, Семпрония пойдёт следом, а ты, Цезарь, пойдешь вслед за нами...
Ц е з а р ь.   Ты прав, Катилина, нам пора. Настает наш звёздный час! Скоро мы шагнем в вечность! Итак, друзья мои, до встречи на пиру отваги.

(Играет торжественная негромкая музыка, уходят за кулисы по очереди: Катилина, Семпрония, Цезарь.)
             
                СЦЕНА   ПЯТАЯ

  ( В небогатой комнате за длинным столом сидят несколько мужчин, пьют вино, шумно разговаривают.)

Курий.  Послушайте, друзья, хочу поделиться с вами, как я набирал себе людей, из которых впоследствии выходили гениальные мошенники. (Возгласы пирующих: расскажи, расскажи, Курий, не жалей красок.) Вот, слушайте: я бросал кошелек с деньгами на дорогу; прятался и наблюдал, кто поднимет. Как только кто-то поднимал мой кошелек, я тут же догонял его и спрашивал: не поднимал ли ты, любезный, на дороге мой кошелек с деньгами? Если только человек начинал отпираться, то, будь уверен, что ты встретил талантливого проходимца. Такой фрукт может прекрасно развиваться на любой почве. В этом случае можно смело сказать: Диоген, гаси свой фонарь, - наконец-то ты встретил того человека, которого искал!
Возгласы присутствующих: Курий, ты просто гений преступного мира!.. Расскажи нам ещё что-нибудь поучительное.
К у р и й.   Да, разве же мне жаль?..  Пожалуйста, слушайте, друзья мои, в своё удовольствие. Вот какое восхитительное зрелище мне довелось наблюдать в одной воровской шайке. Эта игра пользуется большим, успехом в преступном мире. Представьте себе: в ширме вырезается дыра, сквозь которую все желающие по очереди просовывают свою голову и корчат при этом невообразимые физиономии. И того, кому больше других удается посмешить почтенную публику, выбирают главарем шайки на целую ночь. Игра эта настолько эффектная, что многие смеются до умопомрачения, можете мне на слово поверить. Довелось и мне стать главарём этой шайки на целую ночь, я вместо своей физиономии показал им вот эту часть своего тела (Курий встал из-за стола и похлопал двумя руками себе по заду.) Спьяну они, конечно, не разглядели, что я их надул.
 Возгла¬сы присутствующих: умеют же люди развлекаться! Припомни-ка еще что-нибудь, Курий! Повесели нас...
Курий.  Вот послушайте, друзья мои, как я когда-то развлекался в обществе хорошеньких женщин. Выло время, когда я подрабатывал тем, что занимался гаданием на рынке. Вот, например, как я гадал на воде. Брал тазик, наполнял его доверху водой, опускал на воду дере¬вянную щепку, на которую устанавливал зажженную свечу, и просил какую-нибудь смазливую бабоньку внимательно смотреть на отраже¬ние пламени свечи в воде и считать вслух до десяти. При счете десять, я с размаху ударял ладонью по воде. Эффект получался ослепитель¬ный. Я хватал перепуганную женщину в охапку и валил её на землю. Редкая женщина вырывалась из моей конуры, да и куда она могла выскочить такая мокрая, надо же ей было просушиться. Нередко мы сушились до самого утра, но только снаружи, а вовнутрь заливали вина столько, сколько могла принять грудь.

 (Присутствующие отчаянно смеются, некоторые просто закатываются со смеху.)

Были, конечно, случаи, когда я получал звонкие пощечины от прекрасного пола. Но, во-первых, пощечины были не такими частыми, а, во-вторых, не всякая пощечина была мне во вред, иная шла на пользу моему мужскому достоинству, уж кто-кто, но я умею высекать искры сострадания в женском сердце...   (Входят Катилина, Цезарь и Семпрония.)
   Катилина.  Приветствую вас, друзья мои!.. Посмотрите-ка только: кто к вам пришёл! С нами сам Цезарь! Курий, где у нас почетное место за столом для Цезаря?
Курий.  Думаю, что в обществе Семпронии Цезарю за столом будет недурно, а место Семпронии - рядом со мной. (Курий пред¬лагает Семпронии кресло рядом с собой.)  Вот, Семпрония, твое кресло, оно ещё не успело остыть с тех пор, как ты отлучилась от нашего тесного дружеского кружка.
Катилина.  В это нетрудно поверить, Курий, всем известно, сколько огня у нашей несравненной Семпронии (Катилина, Цезарь и Семпрония усаживаются за стол.)
Цезарь  Слов нет, друзья мои, место для нашего собрания выбрано как нельзя лучше - на самом краю города; здесь можно не опасаться любопытных глаз и ушей.
Катилина.  Да, Цезарь, не случайно мы облюбовали именно это место! Трудно сказать, что нас более влечёт сюда: взаимная неприязнь к существующим порядкам в Риме или наши взаимные симпатии друг к другу. Так упоительно осознавать, как хороши мы и благородны все вместе и каждый в отдельности. Эй, кравчий, живее наливай-ка нам ещё кувшин консульского вина. Возвышенные чувства не могут долго ждать! (Кравчий приносит кувшин с вином и наливает в бокалы.) Итак, друзья мои, с чего начнём: с консульского вина или с вопроса о выборах нового консула?
Курий.  Катилина, что за вопрос? Нам всегда превосходно удавалось смешивать вино с политикой.
Катилина.  Ну что ж, Курий, пусть будет по-твоему: первое   слово - Гай Юлию Цезарю.
Цезарь. Спасибо за честь, друзья! Предлагаю выпить за Ка¬тилину, нашего римского Навуходоносора, который по примеру великого Вавилонского царя задумал расправиться с паразитами в своем Отечестве.
 
    Все присутствующие поднимают бокалы, встают из-за стола, пьют стоя. Кравчий вновь наполняет бокалы вином.

Катилина. Я предлагаю выпить за Цезаря. Цезарь, мы надеемся на твою финансовую помощь. Денег для нашего дела нужно немало, но как только мы распотрошим денежных воротил Рима, то возвратим наш долг незамедлительно.
Цезарь.  Обещаю вам, друзья, что в самое ближайшее время у вас будут деньги, и немалые. Ничего не пожалею для спасения Отечества от торгашей, мракобесов и предателей. Нет иного метода для спасения Родины, как вывести эту проказу огнём и мечом. (Все аплодируют Цезарю.)
Катилина.  Золотые слова, Цезарь! Именно огнём и мечом, ибо все другие лекарства будут неэффективны. Как говорил Гиппократ: «Чего не исцеляют лекарства, исцеляет железо, чего не исцеляет железо, исцеляет огонь». - Твое здоровье, Цезарь! (Все встают и пьют за здоровье Цезаря, Катилина поднимает руку над головой.) Друзья, прошу внимания, приступим к делу. (Обращается к Семпронии.)  Семпрония, всё ли готово у тебя, чтобы поджечь Рим с двенадцати концов? Нужно одновременно подпалить, как можно больше зажиточных гнёзд и поднять рабов под знамена свободы!..
Семпрония.  Да, Катилина, можешь быть уверенным, что всё готово, и мы ждём только твоего сигнала.
Катилина.  Как только мой меч пронзит Цицерона на Марсо¬вом поле, это и послужит сигналом к выступлению  (Обращается к Курию.) Курий, нынешней ночью тебе необходимо отправиться в Манлиев лагерь. Как только заметишь, что Рим пылает, так незамедлительно отправляйся туда со своим войском. Когда ворвешься в Рим, действуй умно, по обстановке...
Курий  Да, Катилина, не беспокойся, всё пойдет, как по маслу...
Катилина. (Снова обращается к Курию.) Мой милый мерзав¬чик, расцеловать бы тебя, и больше ты никто; но имей терпение выслушать приказ до конца, я ещё не все новости вытряхнул из мешка. Мне удалось благополучно упрятать неподалеку от Сената три сотни отборных воинов. Я так их пристроил, что, думаю, и любопытный солнечный луч их не разыщет. Это совершенно превосходные ребята, все, как на подбор. Этим молодцам поручено охотиться за сенаторами. Они будут орудовать не кинжалами, но мечами, ибо меч - оружие героя. Поклянемся же, друзья, в нашей верности друг другу и нашему правому делу. Пожмём друг другу руки!..

(Все присутствующие встают и протягивают Катилине руки.)

Катилина.  Да поразит моя рука всякого, кто усомнится в на¬шем правом деле, кто струсит в бою или отречётся от нашей клятвы! Пусть так же поступит любой из вас со мной, если я нарушу клятву. Друзья мои, я ещё не сказал вам о том, что у меня в основном римском войске есть свои надежные ребята, в которых я также уверен, как в том, что после своей смерти я угожу прямо в тартарары... У всех ворот Рима будут стоять по пять наших соколов, которые в нужный момент напоят всю стражу до бесчувствия и все ворота Рима будут распахнуты настежь, как руки наших любовниц. Ещё немного терпения, и мы так встряхнем Рим, что все рассыплется в прах, хоть метлой выметай! Друзья мои, пусть совесть вас не мучает за то, что мы должны будем огнём и мечом очистить Рим - другого выхода у нас нет. Злаки заглушены сорняками. Современный Рим - это уже вавилонское столпотворение. Люди перестают понимать не только друг друга, но и каждый сам не понимает, что он вытворяет. В общее строительство уже никто не верит. Люди отказываются работать. В народе стали вино называть божественной влагой и любовным напитком. Вино пьют неразбавленное, до потери памяти. Кто бы мог ещё недавно поверить в то, что Тит Лукреций будет впадать в безумие от злоупотребления вина? И это заразительно. Где выход? Выход только один - римские Авгиевы конюшни необходимо вычистить огненной рекой. Итак, друзья, переворот совершим сегодня же утром. Забьём тревогу на всех улицах, ударим в набат и одним махом перевернём Рим! Необходимо выполнять только одно условие: полное повиновение мне...
Курий.  Свободная жизнь в будущем стоит того, чтобы неско¬лько часов мы побыли твоими рабами, Катилина. Мы готовы повиноваться...
Катилина. Друзья мои, пусть не вычтут из нашей жизни ча¬сов, проведённых вместе. Пусть потомки высекут на мраморе наши имена и дела! Настала пора, друзья мои, испробовать силу наших крыльев. Выпьем за нашу несравненную Семпронию! Ей выпала честь первой поднять знамя свободы Рима от ига торгашей и предателей. (Присутствующие аплодируют, встают, поднимают бокалы, пьют.)
Цезарь.  Милая Семпрония, спой для нас в звездный час на¬шей дружбы. Дружные возгласы: спой, Семпрония!..
 
       С е м п р о н и я .  (Играет на кифаре, поёт.)

Нет большой любви без муки,
Нет и встречи без разлук,
Разомкнулись наши руки,
 Разорвался тесный круг.

А в разлуке, как в неволе:
 И руки подать нельзя,
Незавидной этой доле
Покорилась я, друзья.

Но придет такое время –
Веселись, душа моя!..
Скину я разлуки бремя,
 И воскликну: вот и я!..

Шумный, радостный и тесный
Вновь сомкнётся наш кружок,
Заплетем мы новых песен
 Зеленеющий венок.

И пока светило греет,
И сердца в груди стучат, -
Пусть цветет и зеленеет
Нашей дружбы дивный сад!

           Все аплодируют.
Ц е з а р  ь.   Семпрония, ты божество! Ты создана для волшеб¬ства!..
Катилина. Друзья, подумайте только: кем мы были до сих пор, и кем мы стали теперь? Мы воскресим справедливость, освободив Рим от негодных правителей. Мы создадим такие порядки в Риме, за которые не обидно, и  сгинуть со света. Однако, друзья мои, нам пора расходиться. Пробил наш час переставлять ноги истории. Скоро начнёт светать. Наша ночь должна успеть задушить их утро. Поспешим, друзья, на Марсовое поле. Выпьем, что ли, напоследок по бокалу консульского вина. Эй, кравчий, наполни наши бокалы! (Кравчий наполняет бокалы.) Друзья, я пью за наш нерушимый союз! За нашу победу!.. (Все пьют, обнимаются, расходятся.)         Занавес

                СЦЕНА  ШЕСТАЯ

(Площадь перед Триумфальной аркой, украшенной лентами и цветами. Торжественное шествие нового консула Цицерона. Перед Цицероном несут знамена, пучки прутьев, секиры - все, что приличествует консулу. Раздаются возгласы: «Да здравствует новый консул Марк Туллий Цицерон! Слава новому консулу!
Шествие преграждает Катилина со своими единомышленниками. Катилина устремляется к Цицерону, но Цицерона плотно окружает его охрана.)

   Цицерон. Катилина, опомнись! Уступи мне дорогу!
Катилина. (Обращается к телохранителям Цицерона.) Вои¬ны, оставьте Цицерона, я пролью его кровь и готов ответить за неё перед народом. (Телохранители Цицерона остаются неподвижными.) Воины, вы слышите, я обращаюсь к вам, - оставьте Цицерона, ибо вместе с его кровью сейчас прольется и ваша кровь. В последний раз говорю вам: оставьте Цицерона, я разделаюсь с ним и всю ответственность беру на себя. Итак, я начинаю загибать пальцы на своей руке, как только я загну пятый палец - судьба ваша и Цицерона решена. (Катилина считает, загибая пальцы на своей руке.) Раз! два! три!.. (Перед Катилиной появляется Пришелец, верхом на своём осле.)
Пришелец. Постой, Катилина!..
Катилина. (Обращается к Марку Леке, стоящему с ним ря¬дом.) Это еще,  откуда взялся такой печальный образ? Скажи мне, Лека.
Марк Лека. Это новый пророк, пришлый издалека. Предсказывает скорое явление Спасителя всех стран и народов. Он разъезжает в Риме на своём осле и показывает образцы чудес. (Понижает голос.) Следует с ним обходиться деликатнее, не стоит искушать судьбу; думаю, что лучше нам привлечь этого чудотворца на свою сторону...
Катилина. (Обращаясь к пришельцу.) Зачем, чужестранец, ты впрягаешься в нашу историю? Зачем тревожишь ты естественный ход событий в Риме? Проезжай себе мимо, а не то, чего доброго, твой осел осиротеет. (Раздается смех среди воинов.)
Пришелец.  Надеюсь, что ты в таком случае, Катилина, как искатель справедливости, не оставишь мою бедную сироту без внимания и усыновишь моего осла. (Среди воинов смех усиливается.)
Катилина. А ты, приятель, шутник, как я погляжу, но, как ты сам видишь, нам сейчас не до шуток...
Пришелец. Катилина, я понимаю твоё состояние, но всё же прошу выслушать меня. Эта история, которая сейчас происходит в Риме, будет повторяться из века в век, и поэтому она должна быть поучительной. Поэтому же исключительно важно правильно начать это дело. Ты, Катилина, ослеплён идеей свободы. Но тебе не ведома истина, ради которой действительно стоит бороться. Та голая свобода, ради которой ты намерен пролить много крови - это утопия. Знай, Катилина, что не может существовать новой свободы без новой истинной веры. Истинно свободным может быть только тот народ, у которого свободны от цепей ростки новой веры. Или тебе не ведомо, Катилина, что в Риме сейчас уже никто ни во что не верит? Что человек становится хуже всякого зверя, люди потеряли всякий стыд, честь и совесть?..
Катилина. О какой новой вере ты хлопочешь, чужестранец? Тебе-то какая корысть в том, каким богам мы станем поклоняться?
Пришелец. На Земле и во Вселенной есть один Бог - это сам человек. И в этом смысле все люди равны. Вот истина, ради которой стоит бороться! Ибо, притесняя других, человек тем самым притесняет себя, поскольку этим разрушает в себе веру в Бога-человека. Человек - частичка, искра божья - загорается, живёт и гаснет, а единый Господь во Вселенной - это единое целое всех этих частиц - живёт вечно...
Цицерон. Браво, Катилина! Наконец ты нашёл истинного единомышленника. Мало того, что тебя распирает мятежный дух против Отечества, так ты ещё потакаешь богохульнику. Уж не намереваешься ли ты с этим оборванным господином свергнуть наших богов с Олимпа! Браво, браво, Катилина! О, Боги бессмертные! Почему не расступится земля и не поглотит крамольников? Уйди с моей дороги, Катилина, не отягчай своей вины перед отечеством своими безумными выходками...
К а т и л и н а. Заткнись, Цицерон! Какая вопиющая неблаго¬дарность к этому почтенному иноземцу. Ты обязан этому человеку хотя бы тем, что все еще жив, а ведь мне оставалось всего лишь два пальца на своей руке загнуть, и я смел бы тебя с лица земли... (Обращается к Пришельцу.) Я подумаю над твоими словами, почтенный чужестранец, но не теперь, а на досуге. Думаю, что они не лишены здравого смысла. Твоя мысль хороша уже тем, что она нова. Если у тебя есть еще что-либо стоящее сказать мне, скажи об этом во всеуслышание...
Пришелец. Могу дать тебе полезный совет, Катилина - не торопись доказать свою правоту силой, ибо, коли ты сейчас прикончишь Цицерона, то создашь тем самым ореол мученика вокруг имени Цицерона. Такая победа может стать для тебя не только поражением, но и позором. Лучше организовать диспут с Цицероном при всём народе. Силы твои от этого не убудут, но приумножатся.
Катилина (После короткого раздумья.) Ну, что ж, чужестра¬нец, твои слова не лишены здравого смысла. Кровь этому жирному коту мы всегда успеем выпустить. Пусть будет так, как ты советуешь. (Обращается к Цицерону.) Слышал, Цицерон?
Цицерон. Ещё бы не слышать!.. Вы вдвоём с пророком осчастливили меня - подарили мне вторую жизнь...
Катилина. Не виляй, Цицерон, отвечай лучше перед лицом народа, согласен ли ты на диспут? Но непременно в присутствии всех граждан Рима.
Цицерон (После короткой паузы.) Хорошо, Катилина, я со¬гласен. Предлагаю провести диспут в помещении сенатской курии на форуме сегодня перед началом заседания Сената.
Катилина. (Ударяя своим мечом по щиту рядом стоящего воина.) Будет так! А теперь ступай, проходи, я уступаю тебе дорогу. Временно...
               
                ДЕЙСТВИЕ   ВТОРОЕ
               
                СЦЕНА  СЕДЬМАЯ

(Внутренний храм Юпитера Статора. На скамьях сидят сенаторы. Входит Катилина, молча, садится в первом ряду. Все сенаторы, сидевшие на первом ряду, демонстративно встают и пересаживаются на другие ряды. Цицерон обращает свою речь к Катилине.)

Цицерон. До каких же пор, скажи мне, Катилина, будешь злоупотреблять ты нашим терпением? Или ты не чувствуешь, что замыслы твои раскрыты? Будет ли когда-нибудь предел твоей разнузданной заносчивости? Ты будто не замечаешь сторожевых постов в городе, опасения и озабоченности добрых граждан, не замечаешь того, что заседание Сената на этот раз происходит в укреплённейшем месте, не замечаешь, наконец, эти лица, эти глаза... Или ты не видишь, что всё здесь знают о твоем заговоре, и тем ты связан по рукам и ногам? Что прошлой, что позапрошлой ночью ты делал, где ты был, кого собирал, какое принял решение - думаешь, хоть кому-нибудь из присутствующих это неизвестно?
Таковы времена! Таковы наши нравы! Все понимает Сенат, все видит консул, а этот человек ещё живёт и здравствует! А мы, вместо того, чтоб немедленно умертвить тебя, Катилина, мы только и делаем, что вовремя уклоняемся от твоих бешеных выпадов. И дерзость не покидает тебя, но лишь усугубляется! И всё же, отцы сенаторы, моё глубочайшее желание не поддаваться гневу и раздражению, но сохранять самообладание и выдержку. Но, к сожалению, я вижу и сам, как это оборачивается недопустимой беспечностью.
На итальянской земле, подле теснин Этрурии, разбит лагерь против¬ников римского народа, а главу этого лагеря, представителя наших врагов мы видим у себя в городе. Всякий день он готов поразить республику изнутри. Однако я до сих пор не тороплюсь схватить и казнить тебя, Катилина. И тому есть своя причина. Короче говоря, ты будешь казнён тогда, когда не останется такого негодяя и проходимца, который не признал бы мой поступок справедливым и законным. А пока найдётся хоть один, кто осмелится защищать тебя, мы будем следить за каждым твоим шагом и разоблачать твои поступки против республики. Нам яснее дня все твои козни...
    Катилина. Какие, например, козни известны тебе, Цицерон?
    Цицерон. Ну, давай с тобой, Катилина, припомним прошлую ночь. В эту ночь мы оба бодрствовали: я - на благо республики, ты - на её погибель. А именно: в эту ночь ты явился в дом - не буду ничего скрывать—в дом Марка Леки на улице Серповщиков. Туда же собралось большинство твоих особо приближённых товарищей в преступном безумии. Полагаю, ты не посмеешь этого отрицать. Молчишь? Улики изобличат тебя, если задумаешь отпираться. Ведь здесь, в Сенате, я вижу кое-кого из тех, кто были там с тобой...
Боги бессмертные! Есть ли где народ, есть ли где город такой, как наш? Что за государство у нас? Здесь, среди нас, отцы сенаторы, в этом священнейшем и могущественнейшем Совете, равного которому не знает круг земель, здесь пребывают те, кто помышляет о нашей общей погибели, о крушении чуть ли не всего мира. А я, консул, смотрю на них, на тех, кого следовало бы поразить железом, и не смею их беспокоить даже звуком моего голоса. Итак, в эту ночь, Катилина, ты был у Леки. Вы поделили Италию на мелкие части, установили план: кто и куда должен направиться, выбрали тех, кто останется в Риме, разбили город на участки для поджогов! Едва только ваше сборище было распущено, как мне всё уже стало известно. В чём дело, Катилина? Выбери, наконец, тот день, когда ты покинешь этот город - ворота открыты, ступай! Так называемый Манлиев лагерь - твой лагерь! - заждался тебя, своего предводителя. Да уведи с собой всех, а если не всех, то, по крайней мере, как можно больше твоих сообщников, очисти город!
    Катилина. Мне подозрительна мягкость такого решения, консул Цицерон!
Цицерон. Думаю, что в мягкости моего решения больше пользы для общего благополучия. Ведь если я прикажу сейчас казнить тебя, Катилина, то в Риме осядет горстка твоих сообщников. Если же ты удалишься из Рима, то зловещее скопление нечистот, пагубное для республики, будет вычерпано из города.
Катилина. Кого из нас надо вычерпывать, так это еще вопрос. (Катилина встает, вытягивает руку вперед, как бы давая знать, что желает высказаться.) Довольно шельмовать народ, господин консул! Народ уже прозрел... Не об интересах римского народа печёшься ты, Цицерон и все вы, присутствующие здесь господа! Тебя и всех подобных тебе бесит то, что мы, сознательные граждане Рима, плевать хотели на ваши подачки; что мы мешаем вам опутывать наш народ торгашескими сетями. Что общего может быть в интересах римского народа с торгашами? Это не Катилина, а Цицерон и его приспешники – злейшие враги римского народа!..
Цицерон. Что ж, Катилина, неужели мой приказ заставит те¬бя сомневаться в том, что так отвечало твоему собственному желанию? Ты враг наш. Уйди из города! - такова воля консула. Ты спросишь: - Означает ли это изгнание? Я не даю такого распоряжения, но если хочешь знать, таков мой настоятельный совет...
Катилина.  Если я правильно понимаю тебя, Цицерон, то мне даруется свобода? Но уж если кто из нас и подарил другому свободу и жизнь, так это я тебе вчера. Надеюсь, ты ещё не позабыл того, что вчера мне оставалось загнуть всего лишь два пальца на своей руке, и сегодня мне не с кем было бы дискутировать. Однако ведь мы же с тобой вчера при народе уговорились организовать диспут не в храме Юпитера Статора на Полатине, а, как мне помнится, в помещении сенатской курии на форуме. Что же случилось, что ты так поступаешь, Цицерон, а? Окружил себя целой армией легионеров и дрожишь за свою драгоценную жизнь. В этом ты весь, Цицерон! Не кажется ли тебе, что уже одно это красноречиво говорит о том, какая кровь течет в твоих жилах? Ответь мне на такой вопрос: отчего не я, а ты дрожишь, как сукин кот? Молчишь? Эта пауза опять же не в твою пользу, Цицерон! Ловчение и трусость - вот твоя душа! Что же касается меня, уж если я что-то и имею в свободе, так это только борьбу за неё! Обладание же ею, меня меньше всего интересует...
Цицерон.  О какой свободе ты говоришь, Катилина? Ты спишь и видишь свободу утопающей в крови. Какой ещё свободы могут желать граждане Рима? Разве не сам народ у нас находится у власти? Разве нет в Сенате популяторов - представителей сельского и городского плебса?
Катилина. Свобода в Риме - это тот колпак, с помощью которого одурачивают простодушный народ. Когда-то Персей нуждался в шапке-невидимке, чтобы преследовать чудовищ. Вы же пытаетесь закрыть своим сенаторским колпаком глаза и уши, чтобы иметь возможность отрицать самое существование чудовищ. Свобода и борьба за неё – неразделимы друг от друга. За свою свободу народ должен бороться, не останавливаясь ни на один день. Ибо невозможно свободой запастись впрок. Всякое обладание свободой исключает возможность постоянно стремиться к ней. Если в борьбе за свободу остановиться и сказать: вот, я обрел свободу! - это значит немедленно утерять её, поскольку в застое погибает вечно улетающая свобода. Можно со свободой лететь рядом, но не прикасаться к ней, иначе она погибнет...
Цицерон.  Довольно, Катилина, нам давно ясно, какая свобода нужна промотавшемуся преступнику, врагу Отечества. (Возгласы сенаторов: гнать его, чего с ним долго рассуждать?!)
    Катилина.  Вот такое затыкание рта кляпом вы называете свободным диспутом. Может быть, вы думаете, что, заслышав ваши выкрики, я упаду в обморок. И мне останется как будто бы одно: захлебнуться в море уничтожающей критики и умереть от презрения кучки торгашей? Ну, нет, господа!.. Довольно я обитал по грязным притонам и достаточно огрубел, чтобы не быть раненым от прикосновения слизняков. Брань ваша не пристанет к моей одежде. Вон, отцы сенаторы не пожелали сидеть со мной на одной скамье, а теперь и вовсе повернулись ко мне спиной. Но ничего, ничего! время нас рассудит. Я потушу развалинами пожар моего жилища- Рима, который стал змеиным гнездом. Рим обрекает меня на ужас провести полжизни с торгашами. Вот и сейчас мне не хватает воздуху в этом гадком свинушнике. Скорей на воздух! Мы приведем эту конюшню в такой беспорядок, как волосы на голове эфиопа!

    (Катилина стремительно уходит за кулисы. Поднялся всеобщий шум среди сенаторов в собрании.)         
         
                СЦЕНА  ВОСЬМАЯ

(Лагерь Катилины. Катилина стоит у шатра и вслух, рассуждает сам с собой.)

Катилина.  Встает пламенное солнце. Взойдет ли моя звезда? Пусть она хотя бы только вспыхнет и быстро сгорит, но сгорит ярко! Что в сравнении с этим целая жизнь? Растянуть удар грома на десятилетия - выйдет звук, убаюкивающий ребенка, но единый удар с небес сотрясает землю. Выдержали бы только крылья, чтобы взлететь на них, долго продержаться в воздухе и вернуться назад не опаленным мировым пожаром, который должен вот-вот вспыхнуть в Риме. (Появляется Квинт Курий.)
    Курий.  Катилина, беда: из Рима плохие известия...
    Катилина.  Да говори ты, наконец, что там стряслось!
 Кури.  В том-то и дело, что в Риме  ни единого камня с камня не упало...
    Катилина.  Да что ты все тянешь по капле, словно смакуешь?
Курий.  Беда, Катилина, Рим не горит, и поджигать его уже не¬кому.
Катилина. Ну, говори дальше-то, что же из тебя по словечку вытягивать приходится? Тебе бы только небылицы рассказывать...
Курий. Представь себе, Катилина, эта хитрая лисица - Цице¬рон всё пронюхал в Риме и в одну ночь обескровил там все наше братство. Он распорядился произвести повсеместные обыски. Обнаружен наш склад с оружием. Арестовали Летулла, ему обещали прощение, если он всех выдаст, и он всех выдал поименно. Арестованы и казнены без суда все наши единомышленники. Пред утром, возвращаясь в свой дом, Цицерон крикнул толпе народа: Они мертвы! Чернь сопровождала Цицерона рукоплесканиями с криками: Спаситель! Отец отечества!..
Катилина. Постой, постой! Ты сказал, что все арестованы. Что, арестованы и наши люди из дворцовой стражи?
Курий.  Да, Катилина, арестованы все до единого.
Катилина.  Как же это могло случиться, ведь об этом знали только ты да Катилина. Хитришь, Курий!.. На двух креслах захотелось тебе посидеть одновременно?  (Катилина обнажает меч.)
Курий. Ты ошибаешься, Катилина, остановись...

(Неожиданно появляется Манлий, встает между Курием и Катилиной.)

Манлий.  Катилина, не время сейчас сводить счеты. Надо поднимать лагерь по тревоге. Промедление - смерти подобно. Надо немедленно выступать навстречу войску Марка Петрея.
Катилина. Хорошо, Манлий, поднимай лагерь по тревоге. Бейте сбор. Выступаем незамедлительно. Построй войско в когорты, организуй, чтобы передо мной несли связки прутьев, секиры и знамена. (Обращается к Курию.) А ты, мой хороший, в бою от меня ни на шаг, понял? Предупреждать и напоминать не буду. (Курий и Манлий поспешно удаляются за кулисы.)
К а т и л и н а . (Говорит вслух.)  Вот оно дело-то как обернулось. Не мы идём на пылающий Рим, а Рим идёт на нас. Лихо дело! Ай, да Цицерон! Ай, да ехидна! Неужели долгожданная свобода исчезнет из виду! Ну, гори, моя звезда! Ярче гори! Чтобы даже и поражение наше жгло память людям. Мне хорошо известно, как сегодня даже Солнце могут затмить тучами молчания. И врёшь ты, Курий, что в Риме не осталось наших единомышленников. А Цезарь? Он подхватит знамя борьбы, если я вдруг выроню его в бою! Как мне не  хватает сейчас Пророка-чужестранца. Так хотелось бы сказать ему, что я сражаюсь за свободу и новую веру в Бога-человека! Да, именно в человека! Неужели об этом так никто и не узнает?..

(Слышится дальний бой барабанов.)

Что это?.. Я слышу бой барабанов наших врагов.

 (Катилина стремительно уходит на битву.  Слышен шум боя: звон мечей, бой барабанов, боевые возгласы...)

                СЦЕНА  ДЕВЯТАЯ

(Кабинет Цицерона. Стол, заваленный свитками. Цицерон сидит за столом, пишет. Входит Марк Петрей, кричит с порога.)

П е т р е й.  Радуйся, Цицерон! Мятежники разбиты. Катилина погиб, пронзенный насквозь, умирал в страшных муках...
Цицерон. Туда ему, собаке, и дорога... Расскажи Петрей, как происходило сраженье?
Петрей.  Они нас не ожидали. Мы навалились на них с оглушительным криком. Противник наш мужественно оборонялся. Катилина с легковооруженными воинами всё время был в первых рядах. Повсюду поспевал, сам бился без отдыха. Сопротивление Катилины было яростным. Пришлось в средину вражеского войска бросить преторскую когорту, и нанести одновременно удары по обоим флангам. Катилина, убедившись, что войско его разбито и уцелела лишь горстка его людей, не забыл о своём происхождении и о своём достоинстве, кинулся в самую гущу преторской когорты с криком: за свободу, за новую веру в человека! И он упал в схватке, пронзенный копьем насквозь... Только по окончании битвы можно было увидеть, какая отвага и сила духа была в войске Катилины! Почти каждый из них покрыл бездыханным телом то самое место, которое занял в начале сраженья, и все до единого были повержены в грудь... Катилину нашли далеко от своих воинов. Он ещё дышал, и лицо его по-прежнему выражало неукротимость. До удивления много сразил он наших бойцов...
Цицерон. Похоже, что имя Катилины будет овеяно славой героя. Добился-таки своих целей этот проходимец. Надо позаботиться о том, чтобы покрыть его имя ночью молчания... Каковы же потери в нашем войске?
Петрей.  Победа нам досталась дорогой ценой. Самые храбрые воины либо пали в бою, либо получили тяжелые раны. Разные чувства охватили наше войско в час победы: радость и грусть, скорбь и ликованье.
Цицерон.  Но дух Катилины ещё долго будет витать над Ри¬мом. Дружки его ещё немало испортят нам крови. Они уже распускают слухи о том, что Римская империя доживает свой век и скоро сама по себе рухнет.
Петрей.  Этого не случится, пока в Риме будут жить граждане, способные так любить своё отечество, как любим его мы с тобой, Цицерон!
Цицерон. Золотые слова! Ты, Петрей, настоящий герой нации! Отечество не забывает своих героев. Тебе ещё при жизни полагается памятник.
Петрей.  Мне всё это лестно слышать от тебя, Цицерон. Ничего сверхъестественного я не совершил. Я исполнял лишь долг перед своим отечеством,
Ц и ц е р о я . Твоя скромность ещё больше тебя украшает, Петрей... Однако нам пора расставаться, жаль, что у меня нет больше времени для беседы с тобой. Ох, уж эти вечные дела, нет от них никакого просвета!   

    (Петрей уходит. Цицерон остается один. Ходит по кабинету в сильном возбуждении.)

Ц и ц е р о н .   Итак, Катилина, как ярко ни вспыхнула твоя звезда, но, увы, и она угаснет, и тем ярче вспыхнет моя звезда! Теперь главная забота - выловить бездельника Пришельца. Необходимо, как можно быстрей искоренить из умов римских граждан бредни о новой вере в Бога-человека. Это опасная утопия. Необходимо заполнить умы римлян другими, более насущными проблемами, например, о куске хлеба. Надо больше соблазнять народ зрелищами. Заподозренных в причастности к новой вере я выгонял бы на арену и выпускал бы на них голодных тигров. И пусть убедились бы граждане Рима, что единый Бог во Вселенной не способен спасти своих поклонников от лютой смерти. Плох же тот Бог, который сам себе не в состоянии помочь в беде. Нет, человек не Бог, он - раб...            

                СЦЕНА  ДЕСЯТАЯ

(Торговая площадь. Продавцы выкрикивают названия своих то¬варов: ожерелье из стебля риса! Прочные сандалии - лучшие во всей Италии! Баночка духов для невест и женихов! Вот вино искрометное, пейте сегодня за деньги, а завтра - бесплатно!..)

Первый гражданин.   О, боже! Торгашей-то в Риме ста¬ло, хоть пруд пруди! (Обращается к торговцу вином.) Любезный, нельзя ли сделать наоборот: сегодня налей мне вина бесплатно, а завтра я куплю у тебя вино за деньги. Наливай, приятель, не скупись, а то у меня болит живот, голова горит и во рту горько.
Продавец. Никак не могу сегодня продать вино в долг - де¬ньги мне очень нужны именно сегодня...
Первый гражданин. На, подавись ты своими грошами, скупердяй. Вы высосали уже все соки из народа... И Великий Рим через вас погибнет, если головы вам не свернут вовремя... Наливай, собака, живее.

   (Продавец, молча, наливает вино, гражданин кидает монету на землю. Торговец поднимает монету отходит в сторону, выкрикивает: вот вино искрометное, пейте сегодня за деньги, а завтра - бесплатно... Гражданин выпивает вино, разбивает кружку об землю, поёт.)

Опять царит уныние на родине моей,
Опять враги отечества, хозяйствуют на ней,
Я знаю, что уныние - плохой советник нам,
Вином и песней с плясками мы досадим врагам!

Погибель неизбежная, но духом крепок я,
Назло врагам отечества - полней бокал, друзья!
Вино и песня с пляскою пусть не изменят нам:
Споем дружней! Споем дружней! Споем назло врагам!..

 (Выплясывает, напевает: тра-ля-ля!  Хлопает в ладоши, качается из стороны в сторону.)

Второй гражданин. Вот уж третий день не выдают лю¬дям хлеба!.. Запляшешь, пожалуй, поневоле. Сколько можно терпеть такое нахальство? Когда такое было? Одурели совсем наши правители. Умом рехнуться можно от такой жизни...
Третий гражданин. Из Сицилии пришли караваны су¬дов, нагруженные хлебом до отказа, а нам нет ни крошки. Какая неслыханная наглость! Некоторые объедаются в три глотки, а другие, у которых такой же ненасытный аппетит, сидят - зубы на полку. Кормят народ одними обещаниями. Только и слышишь: Слава народу! Хвала народу! Да здравствует справедливость и равенство!.. Ой, одурачивают же нашего брата, ой, одурачивают!.. В Сенате, видимо, нас считают за олухов, за круглых дураков, надеются, что наши желудки с них не взыщут. Как легкомысленно они забывают о том, что римский народ долго терпит, но больно бьёт!

 (Появляется Пришелец верхом на своем осле.)

Пришелец. Неужели вот эти люди считаются потомками великого римского народа? Совершенно верно гласит истина: что было прекрасным вчера, нынче становится мертвым. Общество, как плодородную почву, необходимо чаще перепахивать, уничтожать сорняки, сеять новые семена. Только тогда всходит добрая нива. А тут ещё лучшие семена уничтожаются, всходы вырываются с корнями и вытаптываются на протяжении многих лет. Горе тебе, Рим! Горе тебе, смрадный, грешный народ, отягощенный беззаконием. О, Рим! Все тело твоё в язвах! Скоро ты исчахнешь... Когда-то в глазах всех народов ты являлся образцом свободы граждан, теперь же представляешься «дьявольским котлом», где копится жидкая грязь, готовая затопить весь мир. Души людей опустошены погоней за наживой, нет больше великих помыслов и возвышенных идей. Гибнет искусство, театр превратился в вертеп. Всё меньше надежды на свободу народа. Все надежды только на новую веру и на гения.
Второй гражданин.  (Брызжет пеной изо рта.) Проваливай отсюда... Тоже мне пророк отыскался. Вот такие смутьяны и подвели Рим к самому краю могилы. Катись отсюда! Кому говорят... Тебе что - захотелось на кресте помычать?..
Третий гражданин. (Еле держится на ногах.) Да такого дохлеца и до креста не доведешь, со страху обложится... (Смеётся в одиночку.)
Пришелец.  (Обращается к своему ослу, поглаживая ему шею.) Посмотри, Буцефал, какие развратные физиономии но¬сят теперь граждане Рима. Как только не стыдно носить такие постыдные физиономии? Да, Буцефал, видимо повымерли все красивые граждане Рима, а которые сами не умерли, таким помогли доброжелатели. Вот и остаются под солнцем только те, кто способен пробить себе дорогу локтями и глоткой... Тяжелый камень запрета возложили они на имя Катилины за то, что всколыхнул это стоячее болото. Но есть в мире книга, перед которой никто не властен, эта книга - память людская. В этой великой книге обретёт Катилина своё бессмертие.
   Второй гражданин. (Еле держится на ногах.) Хватайте этого смутьяна!
   Третий гражданин.  Тащите на крест этого негодяя, пусть помычит он при распятии!..
 Первый гражданин.  Прочь от почтенного человека! Ес¬ли вы хоть одним пальцем прикоснетесь к этому благородному человеку, то я клянусь всеми богами, что утоплю вас всех в винной бочке...
 Второй гражданин.  Хватайте и этого забулдыгу - при¬бьём и его на второй стороне креста!

(Двое граждан наступают на третьего, тот пятится в сторону Пришельца.)

 Третий гражданин.  Нализался винища, зараза такая!.. Хватай его, ребята, да покрепче!.. (Между ними завязалась драка, переходящая за кулисы.)
Пришелец.  Ну, Буцефал, пора нам уезжать из Рима. Семена новой веры упали на почву. Подождем до жатвы. Вперед, Буцефал, вперед!

 (Пришелец уезжает на своём осле по проходу в зрительном зале, на сцене появляется Семпрония.)

С е м п р о н и я.  (Играет на кифаре, поёт.)

Настанет день и обновится Рим,
На корабли погрузят всех тиранов,
Устроят в море им последний пир -
Потопят, словно сборище баранов.

И человек вздохнет без армий и темниц,
Не станет на земле правительств и столиц,
Растопчут люди герб и переплавят меч,
До звёзд зажгут костер - знамена будут жечь!..

(На сцене появляется Цезарь.)

Цезарь.  Браво, Семпрония! То, что ты исполнила, может стать нашим гимном.
Семпрония. Скажи, Цезарь, неужели дело наше пошло прахом? И не останется даже памяти о нашей борьбе и о Катилине?
Цезарь.  Милая Семпрония! Ничто в этом мире не проходит бесследно. И наша борьба и жизнь наша - не прах земной. Мы подхватили знамя свободы, которое выронил Катилина в честном бою, и мы понесём это знамя дальше и поднимем ещё выше!..
Семпрония.  Ах, Цезарь, вот и Пришелец покинул Рим и уже скрылся из виду.
Цезарь.  Что ж, Семпрония, этот почтенный человек сделал своё доброе дело, он умело рассыпал семена новой веры на поле жизни. Природа - Божество, Земля - мать всего сущего на ней, а человек - сын Божий и сам - Бог, вот истина!.. Милая Семпрония, я хочу сейчас познакомиться с моими единомышленниками: Помпеем и Крассом. Мы продолжим дело, начатое Катилиной, и доведём его до победного конца. Итак, время не ждёт. Вперед, Семпрония!

(Семпрония уступает дорогу Цезарю.)

Семпрония. Цезарь, вперед!..
Уходят за кулисы рядом, плечом к плечу; каждый из них не желает идти впереди.

Конец         
                КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ
               
                Действующие лица

Святослав Игоревич, выдающийся князь Киевской Руси
Ольга, княгиня Киевской Руси, мать Святослава;
Свенельд, главный военачальник княжеского войска;
Асмуд, воспитатель Святослава;
Добрыня, главный конюший в киевском княжестве;
Малуша, наложница Святослава, мать юного княжича Владимира;
Дудица-Фалалей, мим-юродивый, русский соглядатай в Константинополе;
Купец киевский, христианин;
Улеб, русский посол в Константинополе (Царьграде);
Изяслав, гусляр
Стенька, скоморох
Калокир, наместник византийского императора в Херсонесе;
Никифор Фока, византийский император;
Цимисхий, преемник Никифора Фоки, византийский император;
Василий, первый министр, советник императора Византии;
Василий, патриарх византийский в Константинополе;
Садкора, Царьградский певец
Куря, печенежский князь;

   Русские дружинники, воины и слуги, шуты и скоморохи,  гусельники и гудочники, народ. Византийские придворные, стража и слуги, музыканты,  танцовщицы, певцы и поэты.

Действие происходит: в первом акте – в Киеве и в Будутино (под Псковом), во втором – в Константинополе и в Переяславце (на Дунае), в третьем – в Константинополе и в Белобережье (на Днепре)

Время: 966 – 972 гг.

   Лейтмотивом музыкальной пьесы служит мелодия русской народной песни (р.н.п.)  «Ой, да ты, калинушка!..» 

                АКТ ПЕРВЫЙ

                КАРТИНА ПЕРВАЯ

   К приезду князя Святослава с Востока в Киеве готовились по-княжески. На княжеском дворе расставлялись столы для пира простого народа: выкатывались бочки мёда, пива, браги; приносили большие подносы с говядиной, пирогами, лепёшками, овощами и фруктами.
   Княгиня Ольга, несмотря на свои преклонные лета, ступала твёрдо и проворно, проявляя, однако, волнение – давно не видела своего непоседливого сына Святослава.
   В Киеве царила торжественность: все слуги и сама княгиня Ольга были празднично одеты. На княгине было шёлковое чёрное покрывало, из-под него виднелось верхнее платье византийского шитья – царственного пурпурного цвета, с широкими рукавами, с широкой золотой полоской на подоле. Платье перехвачено шёлковым золотым поясом. На ногах её были остроносые сафьяновые башмачки, наведённые золотом.
    Военоначальники и часть дружины Святослава въехали в Киев на конях, богато убранных восточной сбруей и коврами. Впереди на белом коне ехал юный Святослав, овеянный славой блистательных побед. Киевляне встречали войско восторженными криками. У княжеского дворца Святослав сошёл с коня, молодой, бодрый, загорелый. Княгиня Ольга кинулась к нему и повисла на шее. Святослав спрятался от глаз своих дружинников, расцеловал свою мать и растрогался.

С в я т о с л а в.  (Обратился к княгине Ольге)
Нам  бы, матушка, помыться. В чужих землях любят пышно одеваться, а всё-таки бань нет. Мы два года не мылись. Почернели, как сарацины в пустыне (отстегнул со своего бедра обоюдоострый широкий меч с тяжёлой ручкой, отдал гриде).
О л ь г а. (Любуясь своим сыном.)
Баня для тебя уже готова, Святослав. Иди, помойся от души - вволю. Вон Малуша тебя и помоет.

 (Указывает на Малушу, стоящую в сторонке; она  держала за руку своего сына Владимира.)

Видишь, вся зарделась от счастья, соскучилась бабынька.

 (Святослав ловко подхватил в охапку Малушу вместе со своим сыном Владимиром и унёс их в горницу.  Ольга приветливо поклонилась военачальникам князя, говорит им ласково.)

Искренне радуюсь, что все вы, военачальники князя, вернулись из далёкого похода невредимы. (Военачальники отвечают ей глубоким поклоном).

С в е н е л ь д.  (Ободрившись.) Ты, матушка-княгиня, точно моложе стала да краше. Тебя и года не берут…
О л ь г а.  (Отвечает на вид сурово, а тон приятный.)
Полно, Свенельд, не пристало тебе говорить мне, христианке такие речи, а мне их выслушивать. Мне остаётся теперь только Бога молить, о душе заботиться. Поберегите свои приятные речи для своих любимых жен. Заждались они вас горемычные за эти два года, что вы были в походах.

(Свенельд улыбнулся в ответ, почтительно поклонился княгине и направился по своим делам к дружинникам. Ольга стала следить, как гриди, слуги, дворцовые холопы разгружают повозки от восточного скарба: трофейное оружие, конские сбруи, ковры, золото, вино в бурдюках и прочее.)

О л ь г а.  (Перекрестившись, говорит вслух.)
Слава тебе, Господи, теперь мне есть чем одарить дружину, оплатить расходы на войско и по уходу за княжеским теремом…

 (В глубине княжеского двора послышались весёлые, выкрики. Святослав с берёзовым веничком в руках выбегал из бани, гридь обливала его из ушата колодезной водой. Князь от радости вскрикивал, встряхивался и убегал в баню. Выбегали из бани и мощные дружинники князя. Окатившись ледяной водой, они вскрикивали.)

 Запарил нас князь до смерти!.. Моченьки нашей нет!.. Тяжелее войны тут искус!..

(Царило всеобщее довольство: слышались шутки, пенье, смех и веселье). 
               
                КАРТИНА ВТОРАЯ

   Князь Святослав и его приближённые дружинники расселись в гриднице на широких дубовых скамьях за длинными столами, уставленными яствами. По стенам развешаны княжеские доспехи, боевое и охотничье оружие, тяжелые мечи, дамасские клинки, островерхие шеломы, кольчуги, широкие щиты, окованные железом, тугие луки, длинные копья. Святослав собственноручно наполнял вином большой турий рог, оделял вином всех по очереди в знак его крепкой и кровной дружбы с дружиной.

С в я т о с л а в.  (Произносит торжественно.)  За Русь! За её процветание! Пусть она не сгинет во веки веков!
С в е н е л ь д.  (Словно подхватывая торжественный тон Святослава.)
За дружину князя! За смелость, за отвагу в бою!..

(Все подняли свои чаши, вставая, пьют до дна; начались громкие воспоминания дружинников.)

П е р в ы й    д р у ж и н н и к. (Говорит громко.)
Вспомните, братцы, как продирались мы через леса вятичей, вязли в болотах, ночевали под открытым небом целые месяцы подряд, засыпали под комариный звон и волчий вой. Как сражались на улицах Булгар и Итима! Боролись с бурями на Хвалынском море! Скакали по долинам халифата, прятались в горах, истощались голодом, но везде разили, сокрушали, опрокидывали врага во имя великой Руси!.. Слава о русских походах прокатилась до конца земель на Востоке и по всем державам Запада. Так выпьем за братство, удаль и отвагу в бою. Веселие на Руси есть-пити, нельзя без этого быти!.. (Все пьют.)
В т о р о й    д р у ж и н н и к.  (Молодой воин.)
Позвольте, братцы, от имени молодых львят Святослава предложить выпить за нашего великого князя: за его удаль, силу, упоением битвой! За преданность князя великому делу укрепления Руси! (все пьют)
С в я т о с л а в.  (Обращаясь к Свенельду.)
 Что же ты нахмурился, воевода? Или похвальба молодых тебе прискучила, или они безрассудны, или сам поход не очень мил тебе, самому бывалому военачальнику из варягов! Ещё при князе Игоре ты слыл прославленным, бесстрашным воеводой!
С в е н е л ь д.  (Заговорил неторопливо.)
И похвальба молодцов забавна, князь, и поход мне по-душе, но важнее для людей, что пашня ими уже вспахана, хлеб засеян и уборка жита неминуча…
С в я т о с л о в.  (Нахмурившись.)
Темны твои речи, Свенельд. Уж не хочешь ли ты сказать, что походы на Восток лёгкая прогулка для нас, не сумевших всё-таки вспахать пашню?
С в е н е л ь д.  (Отвечает несразу.) Да, князь, это так!
С в я т о с л а в.  (Говорит воеводе с укором.) Ты считаешь все наши походы бессмысленными и ничтожными?
С в е н е л ь д.  (С воинственным духом.)
В них есть смысл, князь. Мы сокрушили наших соседей, раздвинули границы наших земель до морей Хвалынского на Востоке, Русского - на Юге. Река Итиль целиком принадлежит нам. Но такой большой земле, как Русь, нужно соседиться с богатыми городами, где можно много сбыть, чем богата наша земля, да многое купить. Богатый сосед за морем сидит. В Царьграде чудеса и изобилие великое.   
С в я т о с л а в.  (Подошёл к Свенельду, и обнял воеводу.)
Ты умнее самого князя, старина, если умеешь угадывать мои мысли: Русь должна стоять на самых торговых дорогах мира. Дружбу да торг вести с самым сильным да просвещенным соседом.  А, если он не желает дружить с нами, так надо сломить его силой!..
К у п е ц.  (Поглаживая крест у себя на шее.)
Царьград, мать городов, царица мира, второй Рим. И быть на Руси третьему Риму!..
С в я т о с л а в.  (Говорит мечтательно.) 
Верно, говоришь, купец! На Царьграде-то наши руссичи уже пробу поставили. Аскольд навёл на них ужас, когда за ночь насыпал вал вровень со стенами города. Он без боя заставил уважать русских, добившись выгодных нам торговых договоров. А поход Олега перепугал греков более Аскольда, когда поставил лодки на колёса и под парусами при попутном ветре двинулся к стенам Царьграда. Перепуганные греки дали ему огромную дань и заключили такой договор, что и по сей день они опомниться не могут. Купцов и послов наших принимали с почётом и беспошленно. (Всеобщее возбуждение за столом.)
К у п е ц.  (Пытаясь перекричать всех.)
Князь! Походы на Восток – полдела. Нам Царьград важнее. А то мы так стеснены, как мышь в коробе. Приедешь к ним – грамоту кажи, а не то – будь готов к подземелью. Не успеешь расторговаться, так уже и гонят домой в шею! Зимовать на берегу Днепра у моря – не смей. Это земля Корсуньская...  Ловить рыбу им в Днепре воспрепятствовать не моги! Это как получается? Прижали нас, как ужа вилами, стыд один. На Дунае – свои запреты. Вот и бродим мы, словно псы бесприютные. Бога менять надо нам, грамоты понимать, строгие законы вводить…
С в я т о с л а в.  (Перебивает купца.) 
Наш Перун нас в беде никогда не оставлял, а повешенный Бог нам не нужен.
К у п е ц.  (Пытается возразить князю.)
Княгине, матушке нашей Ольге мудрости не занимать. Крещена она, нам в назидание.  Разумные-то народы все христианами стали, неспроста это!..
С в е н е л ь д.   (Возражая купцу.)
С мечом любого Бога добудешь и славу, и богатство, и почёт, и уважение!.. Реки, сливаясь с морем, перестают блуждать по земле. Любо нам на Русском море плавать, пора германцев да греков укротить!..
С в я т о с л а в.  (Строго обращается к Добрыне, могучего телом, чрезмерно скромного и застенчивого.)
Слышишь, Добрыня, чего хочет дружина? Согласен ли ты с дружиной?
Д о б р ы н я.  (Отвечает неторопливо.)
Подумать надо, князь. Я знаю силу русского воина, но есть сила сильнее меча. Эта сила – новая вера, новый закон! Греки, к примеру, думают о том, что нам неизвестно. На них дивится весь мир. Надо бы приглядеться к ним внимательнее. Перенять кое-что от них, умудрённых грамотами.
С в я т о с л а в.   (С усмешкой.) 
Матушкина закваска. Совсем ты, Добрыня, обабился. С ядрёными бабами воевать куда легче! (Дружинники заливисто засмеялись.)
Д о б р ы н я. (Говорит взволнованно.)
Негоже, князь. Я живу по-христиански с одной женой по-закону, а не по-скотски, словно бугай в стаде.
Д р у ж и н н и к. (Сидящий слева от Святослава.)  Трусишь ты, Добрыня.
Д о б р ы н я.  (Говорит решительно.)
Вы меня знаете. Если надо, могу умереть за Русь, за честь. Но не всё решается мечом. Зачем менять жемчуг любви к ближнему, на бесполезные ракушки ненависти? Всякое дыхание хвалит Господа. Обратите внимание на млечный путь и на порядок небесный и поймите, что молоко львицы в золотом сосуде хранится. Разве прах земной паче царства небесного?..
С в я т о с л а в.  Вижу, Добрыня, премного начитался ты греческих премудростей, куда уж нам? Но я на всё это скажу тебе, что и ад и рай находятся в душе самого человека… (Обращается к Свенельду.) Послушаем бывалого воеводу Свенельда.
С в е н е л ь д.  (Говорит вдумчиво.)
Я долго живу на свете. Много всего повидал. Много исходил земель. Немало я исколот. Много видел храбрых, сильных и ловких воинов. И скажу: красиво и громко умирать со славой легче, чем выиграть у врага хоть маленькую битву. Пустая бочка гремит громче, чем жернова, размалывающие зёрна. Подождём с войной, уподобимся жерновам. Государство сильно не только мечом, но и оралом. Подожди, князь, давай укрепим землю, а воевать мы всегда сумеем (князь нахмурился, все насупились; молодые дружинники выкрикивали с задором): отвага мёд пьёт и кандалы трёт!.. Хочешь мира, кажи силу!.. Лучше умереть живым, чем жить мёртвым!.. Россам дано утирать слёзы мира, брать слабых под своё могучее крыло!.. Боевой дух ратника, что масло для факела!..
С в я т о с л а в.  (Говорит решительно.)
Не укрылось от меня, что ни Добрыня, ни Свенельд больше не перечат дружине. Вот и славно, братцы!.. Пока нам везёт, и мы будем везти!.. (Негромко запевает песню «Ой, да ты, калинушка».)
                Святослав.  (Запевает)

Ой, да ты, калинушка-размалинушка,
Ты не стой, ты не стой на горе крутой.

                Хор дружины. (Подпевают князю.)

Ты не спущайся во синя море, -
Кто идёт, в корабле плывёт?
Корабель плывёт, аль волна ревёт?
Волна ль ревёт? Эх, волна ревёт…

С в я т о с л а в.  (Громко.)
Ну-ка, братцы, позовите на княжеский пир гусельников, гудочников, певцов и скоморохов! Пусть они повеселят нас от души!..

    (Зазвучали гусли да бубны, начались песни и пляски скоморохов под одобрительное хлопанье дружинников руками по столу и в  ладоши; вышел на круг с пляской Стенька-скоморох, исполняя песню «Эх, топни, нога!», На мотив «Эх вы, сени, мои сени» - р.н.п.)

                Стенька-скоморох. (Пляшет и поёт.)

Эх, да топни-ка, нога,
Да притопни-ка, друга,
Мне бы – с брагой пирога,
Так, хоть к туру - на рога!..

Навалюсь годным брюхом,
Здесь на сытный стол с сивухой!
Больше браги, меньше баб,
Я ли, Стенька, випить слаб!..

Браги б с бычьего рога, -
Под краюху пирога!
Жить-то станет веселей,
Коль в бакале - пополней!..

Веселись, душа моя,
Так в охотку выпил я!
Веселись, душа и тело –
Так – в охотку  пролетело!..

   (Скоморохи пляшут комично и ладно: иные крутятся волчком, иные падают на пол и тут же вскакивают на ноги без помощи рук, другие катятся по кругу колесом и танцуют на руках; один шут выкаблучивает вокруг Стеньки мелким бесом, подзадоривая его.)
                Шут.  (Приплясывая, поёт на мотив  «Калинка» - р.н.п.)
 
Эй, жги, жги, жги - говори,
Вона как душа-то молодца горит!..
Ну-ка, Стенька,  свои лапти не жалей–ка,
Размочаливай–ка липовы до стельки!..
Ну-ка, ну-ка, ну-ка, ну-ка! Ну-кась – ка!..
Шибче вжарь-ка, впарь-ка, Стенька, трепака!..

   (Скоморохи, по очереди отплясывая свой «коронный» номер, подлетают к краю стола, выпивают браги, закусывают на ходу и снова пускаются в пляску с большим азартом, припевая.)

Опа, опа, опа, опа, лепота!
Две коровы, одна лошадь - три шута!..
Приударь-ка об пол, в лапотке нога,
Вот как княже наш - наотмашь бьёт врага!..
Опа, опа, опа, опа, лепота!..
Ставь бурёнку вниз рогами – на попа!..
 
   (Скоморохи вслед друг за другом  убегают за кулисы, под одобрительные возгласы и аплодисменты. На сцене появляется гусляр, Изяслав. Исполняет песню «Словно ушла от погони».)

                И з я с л а в.
      (Играет на гуслях, поёт ариозо на слова В.Бояринова.)

Словно ушла от погони,
Словно спасенье нашла, -
Так и упала в ладони,
Страхом своим обожгла.

Птица моя голубая,
Полно чураться чудес, -
Это тебя, погибая,
Вымолил я у небес.

Или чужую сквозь слёзы
Не увидала слезу?
Хочешь на вольные плёсы
Нынче тебя отнесу?

Вербы к земле пригибая,
Ветер свистит у плетня.
Птица моя голубая,
Не улетай от меня.

                КАРТИНА ТРЕТЬЯ

  ( Летний терем  Малуши в Будутино, в родовой вотчине княгини Ольги под Псковом. На стенах висят оружие и дорогие ковры с украшениями. На полу расстелены барсовые шкуры. Святослав, одетый в белоснежную рубаху, беседует со своим воспитателем Асмудом.)

А с м у д. (Внимательно осматривает и оценивает выделку шкуры медведя, обращается к Святославу.)
 Славная мехота. Хорошо, что ты, Святослав, отводишь душу на охоте.
С в я т о с л а в.  (Говорит задумчиво.)
Признаюсь, Асмуд, что именно на охоте мне нравится обдумывать наш военный поход на Восток.
А с м у д.  (Деловым тоном.)
В твоё отсутствие, князь, гонец из Киева доставил письмо от княгини Ольги. Княгиня просит тебя принять византийского наместника в Херсонесе Калокира для секретной беседы без свидетелей.
С в я т о с л а в.  (Оживившись.)
 Очень хорошо. Ещё в Киеве мы договорились с моим побратимом Калокиром встретиться здесь, в Будутино – в глубинке Руси, вдали от чужих ушей. Он обещал мне раскрыть свои тайные помыслы.
А с м у д . (Назидательно.)
Прошу тебя, князь, учесть, что Калокир соединяет голубиную кротость со змеиной мудростью и закопченной совестью.
С в я т о с л а в.  (Улыбаясь.)  Принимаю твой дельный совет. 
(Входит дружинник князя Святослава.)
Д р у ж и н н и к.  (Объявляет с порога.)  Князь, позволь сказать: «Наместник Корсуни Калокир просит непременно принять его».
С в я т о с л а в.  (Обращаясь к дружиннику.)  Приглашай Калокира сюда (дружинник удаляется).
А с м у д.  (Обращается к Святославу.)
Князь, я оставляю тебя наедине с Калокиром.

 (Асмуд уходит. Появляется Калокир. Святослав с ним дружески обнимается.  Ложатся на барсовые шкуры, расстеленные на полу. Вошла красавица Малуша в алом платье из драгоценной восточной ткани, опоясанная кованным серебряным поясом. Роскошная коса заплетена кольцами на голове, их прикрывала спереди парчовая кика. Малуша внесла на подносе два кубка и серебряный кувшин с вином, поставила на треножник перед ними.  Почтительно в пояс поклонилась гостю и удалилась).

 С в я т о с л а в.  (Поднимая свой кубок.)
Пью за нашу встречу! За крепкую дружбу и добрую беседу!
(Выпивают чаши до дна; Святослав, указывая на шкуры животных развешанных на стенах, говорит с улыбкой.)
Все эти шкуры сняты с зубров, медведей и лосей, которых я убил на охоте.
К а л о к и р.  (С нескрываемой завистью.) Замечательные шкуры, достойные твоих военных трофеев, добытых на Востоке.
С в я т о с л а в.  (Похлопал в ладоши и явился слуга; Святослав обращается к слуге.) Собери все шкуры, снятые с убитых мною на охоте зубров, медведей и лосей. Отправь их в подарок моему наречённому брату Калокиру в Корсунь.
К а л о к и р.  (Притворно отказывается.) Да что ты, князь, как я могу принять такой сказочно богатый подарок?!.
С в я т о с л а в.  (Говорит решительно.) Бери, бери! У меня привычка – дарить гостю всё, что ему нравится. Я этот добрый обычай перенял на Кавказе.
С л у г а.  (Обращается к Святославу)  Всё будет в точности исполнено, князь, (уходит).
С в я т о с л а в.  (Наливает в кубки вино.) Пью за тебя, Калакир! За здоровье моего дорогого гостя! (выпивают до дна).
К а л о к и р.  (Слегка захмелевшим голосом.) Руссы – богатыри, их не берёт хмель. Я всегда, князь, любуюсь на тебя и твоих молодцов-дружинников.
С в я т о с л а в. (Улыбается.) На хвалу, отвечу хвалой. Мне передавали, каков в бою твой византийский император Никифор. Он обрушивается на противника подобно молнии. Одно его имя наводит на его врагов ужас. Восхищаюсь им! Полководец должен быть достоин своих воинов…
К а л о к и р.  (Лукаво улыбается.)  Да, он любит армию, и солдаты его уважают за отвагу в бою, и всё-таки дни Никифора сочтены…
С в я т о с л а в.
(Встаёт со шкуры медведя, наполняет кубки вином, подходит к окну; Калокир, последовал за ним; Святослав спросил, словно невзначай.)

Отчего, дружище, ты решил, что дни Никифора сочтены?

К а л о к и р.
(Отпил немного вина, говорит неторопливо, подбирая и взвешивая слова.)

Одной боевой доблести для императора мало. Внутри его держава трухлявая. Люди в городах голодают, крестьяне истощены бесконечными поборами, взяточники и бюрократы алчны, как никогда. Враги рвут империю на части. Никифор ухватился за мою идею пригласить тебя в союзники. Он сказал: «Пусть Святослав обескровит Болгарию, но при этом ослабнут и Руссы, а может быть и сам Святослав, там, в бою найдет себе могилу…
С в я т о с л а в. (Нахмурившись.) Сроду не знавал такого лукавства. Ты лукавил со своим царём, может быть, теперь лукавишь и со мной. Я не понимаю, с какой целью ты открываешь мне все замыслы императора Никифора? Или это твоё вероломное коварство, за это тебя следует посадить на кол, или это открытая измена своему государю. Но, обманувши его, где гарантия, что ты не обманешь и меня?.. Каковы причины твоих неожиданных решений? Я желал бы узнать о них незамедлительно.
К а л о к и р.  (Выдержав пронзительный взгляд Святослава.) Рассуди сам, князь, не без причины я открыл тебе всю душу, выложил все замыслы императора Никифора (Выпивает вино из своей чаши до дна, глубоко вздохнув, продолжил.); есть три причины для откровенного признания тебе. Первая причина в том, что дни Никифора сочтены, а я не желаю служить мертвецам. Вторая причина в том, что подвластный мне Херсонес рано или поздно перейдёт в подчинение русского князя, как самая близкая к Руси провинция Царьграда…(Калокир собрался с силами и продолжал) третья причина в том, что я сам мечтаю стать византийским императором…
С в я т о с л а в.  (С удивлением.) Как это может быть? Ведь у тебя нет ни войска, ни богатства…       
К а л о к и р.  (Говорит решительно.) Зато у меня есть могучий друг. Эту византийскую державу я хочу получить из твоих рук, князь!.. Я окажу тебе большие услуги в достижении успехов по Дунаю и по морю до Багдада. Дощатые лодки русских легки, быстры и удобны…
С в я т о с л а в.  (Дополняя Калокира.)  И вместительны…
К а л о к и р.  (Вдохновлённый.)  Да, они вмещают более полусотни человек, да ещё харчи и лошади…
С в я т о с л а в.  (Усмехнувшись.) А ты, оказывается, осведомлён более того, чем я думал…
К а л о к и р.  (Говорит с упоением.)  Я не только осведомлён, князь, но и проник в будущее Руси. Скоро ты перегородишь все пути в Европу и в Азию, став на Дунае - вблизи от Царьграда. Так что мои замыслы не вероломны по отношению к тебе, и я не изменяю императору Византии. Это Никифор захватил престол вероломно, но я, как более прогрессивный политик претендую на укрепление пошатнувшегося трона в Царьграде…
С в я т о с л а в.  (Успокаивая Калокира.) Я верю в искренность твоих слов. Давай скрепим наш договор и нашу дружбу полной чашей доброго вина.
К а л о к и р.  (Говорит с упоением.) Наливай, князь, я хочу выпить за наш братский союз. Я клянусь, что ты не ошибся во мне!..
(Святослав наливает полные кубки вина, выпивают до дна; Калокир изрядно захмелел, говорит заплетающимся языком.)
Позволь, князь, я на этой медвежьей шкуре и заночую…
С в я т о с л а в.  (Смеётся.) Добре, в этом тереме моим хорошим друзьям спать широко позволяется. Слуга на ночь укроет тебя второй шубой.
         
(Калокир откидывается на спину. Святослав от души смеётся, уходит за кулисы.)   

                АКТ ВТОРОЙ

                КАРТИНА ЧЕТВЁРТАЯ

   (Тронный зал во дворце Царьграда. Император Никифор в царском одеянии ходит вокруг трона со свитком в руках в полном отчаянии; взгляд его растерянный и безумный.)

Н и к и ф о р.   (Разговаривает сам с собой.) Боже мой! Боже мой! Мало ли мне того, что около Сицилии разбит мой флот и пленён командующий флотом. Мало ли мне того, что население Царьграда взволнованно дороговизной; патриарх и вся придворная знать со мной в оппозиции. Так теперь ещё это послание от моего наместника в Херсонесе Калокира. Какой предательский удар мне в спину. Какое вероломство. Я ему так доверял, дал ему неограниченные полномочия, а он называет меня узурпатором, клеймит позором. Неужели ослепли люди и не видят моих бескорыстных подвигов. Одежда моя скромна, питаюсь я как монах, кормлю нищих, ублажаю сирот, калек и юродиевых – всех Божьих людей. Я урезал доходы епископов, даю бой спекулянтам, взяточникам и заевшимся чиновникам. Постоянно обновляю аппарат государственных служащих, борюсь с воровством и бандитизмом. Никогда ещё не было опубликовано столько царских указов по преследованию мошенников всех рангов. И в итоге, такая подлая измена Калокира: перебежал в стан врага, позорит меня перед всем миром и моим послам поотрезал языки. Грозит мне в письме, что скоро с помощью Святослава полонит меня, отсечёт мне кисть руки и ступню и ослепит всенародно. Боже, я заболел от гнева: мне приходится опасаться своих подданных и своей собственной жены. Того и гляди, они меня зарежут или отравят. Боже, Боже, до чего ж я дожил!.. (Вытирает слёзы; стучит ногой об пол; входит слуга; Никифор обращается к нему.) Срочно позови ко мне провидца-юродиевого. Он уже долгое время ходит перед окнами моего дворца. (Слуга удаляется, Никифор продолжает говорить сам с собой.) Пусть даже этот юродиевый мочится, где заблагорассудится, берёт хлеб в лавках без спроса, обнажается на площадях, на то он и божий человек. Только на него и стоит уповать, он подлости не сделает.

(Никифор стал на колени, начал молиться, появляется блаженный Фалалей нечесаный, грязный, в изодранной одежде, идёт к трону, звеня цепями на шее, сел на царский трон).

Ф а л а л е й.  (Расчёсывая язвы на своих ногах, обратился к царю.) Молишься? Молись, молись, прелюбодей!.. Душу свою продал дьяволу из-за бабы блудливой. Часть грехов, может быть, замолишь, а тут и жди адского огня. И рад будешь стать конюхом, да не позволено будет тебе. Рукой русского князя покарает тебя Господь!..
Н и к и ф о р.  (Продолжая молиться стоя на коленях, говорит в полголоса.) Признаю, грешен, брат мой. Готов вынести любую муку. Ночей не сплю, загрызает совесть.
Ф а л а л е й.  (Подражая жалостливой интонации царя.) Ишь ты, совесть его загрызает!.. Ещё не так будешь мучиться, окаянный! Будешь лизать раскалённые угли. А там, гляди, и повесят за ребро плоть твою поганую птицам на расклёвывание. Как налетят они коршуны да вороны, выклюют глаза твои бесстыжие, а иные – в печень будут долбить: тук! тук! тук! Вспомнишь тогда все грехи свои…
Н и к и ф о р.  (Не переставая молиться.) Так, так, мне окаянному – по грехам и мука.
Ф а л а л е й.  (Осмотрелся, увидел скипетр царский и стал им стучать об пол; стражник в ужасе вбежал в зал, обратился с мольбой к Фалалею.)
 Отче святой, это скипетр царский, не нам, смертным прикасаться к нему…(Фалалей плюнул) Христос не имел ни трона, ни скипетра. А вы, богохульники, завели себе скипетр и трон да ещё золотой; любите украшать себя безделушками подобно обезьянам, а души у вас все в грязи.
(Встал и пошёл на выход, расплёвывая во все стороны; царь вскочил с колен, побежал за ним).
Н и к и ф о р.  (Вскричал умоляющим голосом.) Вернись, брат во Христе!.. Вернись, прошу – душа моя скорбит. Только на тебя уповаю, вижу твою благодать.
(Подвёл юродивого Фалалея к трону, усадил на него, а сам снова опустился на колени перед иконой Христа).
Ф а л а л е й.  (Говорит с упрёком.) Не Богу служите, а мамоне, гладкие жеребцы, похотливые блудодеи, безглазые твари, свиньи. Вы все – зловоние и грязь, а утробы жен ваших – помойные ямы…
Н и к и ф о р. (Продолжая молиться с поклонами. Помню денно и нощно о грехах своих, брат мой, как пудовые гири на ногах-то. Сам чую, что они в ад тянут. Господь всё видит. Ты, брат, и голоден, и наг, но я знаю, никогда не принимаешь подачек из рук господ (Перешел на шёпот.) А может быть, - скажи, блаженный, - может быть, мученья совести выдаются врагами рода человеческого, чтобы отвлечь царя от благих, высоких помышлений? А? Так говорят знахари…
Ф а л а л е й.  (Сплёвывая в сторону.) Полно тебе вздор-то молоть, Василевск! Ты давай им больше, так они тебе ещё и не такие перлы выскажут…Они ведь за деньги отца и мать свою продадут…
Н и к и ф о р.  (Вдохновившись.) Верно, верно говоришь. Истинно апостольские слова. Только и в мыслях у них: деньги, деньги, больше денег!

(Присаживается у трона в ногах Фалалея, прижимает к лицу, целует его лохмотья).

Ф а л а л е й.  (Ласково гладит царя по голове.) Не канючь. Я лучше сам в рай не пойду, а тебе место уступлю. Несчастный ты. Смотреть-то на тебя и то жалко.
Н и к и ф о р.  (Переходит на шёпот.) Поверь мне, кругом ни одного искреннего голоса, ни одного дружеского взгляда…
Ф а л а л е й. (Говорит назидательно.) Сам посуди, какой может быть верный друг у царя? Сегодня он служит тебе, как пёс – за подачку, а завтра он тебе при случае горло перегрызёт. Примеров тому – тьма. Ничего не может быть хуже власти и денег. Погань одна. Зарежут они тебя. Вот те крест, зарежут - как барана…(крестится).
Н и к и ф о р. (Умиленно со слезами.) Веришь ли, брат мой, ты единственный человек, который говорит мне то, что думает, никого не боясь и презирая весь царский двор. С тобой можно быть искренним. Царствую я в постоянном предчувствии беды. Я и своей жены в палатах опасаюсь и в каждом придворном вижу изменника.
Ф а л а л е й.  (Шутя, треплет царя за ухо.) Так тебе и надо, негодник, не зазнавайся!..
Н и к и ф о р.  (Плачет.) Истинная, правда, брат мой, (царь поднялся на ноги и сказал с облегчением) Не побрезгуй, брат мой, откушай со мной. Почту за счастье.
Ф а л а л е й.  (Равнодушно.) Пусть принесут.

(Никифор взмахнул рукой, вошел слуга, принёс яства и несколько золотых монет на подносе; Фалалей сбросил все на пол, вскрикивая.)

Почему тут оказались монеты? Это яд! (Принесли второй поднос, Фалалей из него выбросил мясо на пол, вскрикивая.)
Мясо – это труп, мертвечина, мерзость перед Господом. Вот фрукты и овощи – это я люблю…

(Кушает яблоко; Никифор принёс тазик с водой, пока Фалалей ел, Никифор мыл ему ноги и вытирал их своими царскими одеждами; взял из рук Фалалея несколько маслин и съел их; Фалалей встал, стряхнул с себя крошки…)

Н и к и ф о р.  (Вздыхая с облегчением.) Скажи, отче, не видно ли тебе каких-либо знамений о моей судьбе? Вон варвары пришли на Дунай…
Ф а л а л е й.  (Отвечает спокойно, без риторики.) Клин клином вышибают, клин клином…
Н и к и ф о р.  (С надеждой.) Если я правильно тебя понимаю, ты советуешь мне позвать на помощь печенегов? Так ли надо понимать тебя, святой отец?
Ф а л а л е й.  (Отвечает спокойно.) Так и понимай…(Направился к выходу; у двери царедворцы склонились перед ним).
Н и к и ф о р. (Задумчиво.) Так, так, значит, клин клином надо вышибать: болгар руссами усмирили, теперь руссов усмирим печенегами (облегчённо вздохнул) вот тебе и блаженный! Слова-то, простые, а, сколько в них смысла, сколько мудрости: клин клином вышибают. Это очень верно сказано. Разве не верно, что печенегам не нужны наши города и наши земли. На них смело можно положиться. Они многочисленны и всегда готовы к опустошению чужой страны. Пошлём немного золота князю Куре и - Киев будет осаждён, Святослав «утечёт» с Переяславца, где он на берегах Дуная так прочно закрепился…
         
                КАРТИНА ПЯТАЯ

   (Зимним вечером в Переяславце, в княжеских палатах Святослав отдыхал на медвежьих шкурах, расстеленных на полу. На пороге появился Калокир. Святослав обрадовался, вскочил, обнял Калокира.)

С в я т о с л а в.  (Глядя в лицо Калакиру.) Ну как? Скорее говори, что нового?
К а л о к и р.  (Говорит шутливо.)  Скажу, князь, тебе по-дружески: Василевсу Никифору не нравится наша помощь.
С в я т о с л а в.  (Смеётся.)  Ещё бы ему нравилось! Нашёл дурака. Признаться, и я не рассчитывал на симпатию царя…(наливает вина в кубки, выпивают) Что же всё-таки он думает?
К а л о к и р.  (Говорит с воодушевлением.) Он говорит, что вместо маленького неприятеля – болгар, теперь он имеет коварного и матёрого врага – руссов. Боится, что, захватив византийские провинции - Македонию, ты, князь, не захочешь вернуться в Киев.
С в я т о с л а в.  (Шутливым тоном.) И, представь, он прав. Тёплый климат Дуная нам очень по-нраву.  Кроме того, такие пересечения торговых путей – дорогого стоят. Никифор думает, что кровь русских – водица? Что нашими руками можно жар загребать. Престол он добыл нечистоплотно через женщину, чего русский воин постыдился бы, а кровью русских желает добыть новый рубин для своей короны? Что ж мы для того покорили болгар, чтобы вернуться в Киев, оставив ему плоды нашей победы? Зело борзо!..
К а л о к и р.  (Говорит в тон Святославу.) Да, князь, такие вот ныне императоры пошли. Василиса Феофано отравила своего мужа – императора Романа и отдала своё сердце вместе с престолом Никифору!.. А теперь, став императором, Никифор подозревает всех в измене (отпил из кубка вина); князь, вручи мне византийскую корону поскорее, я буду твоим верным данником. Сейчас или никогда!..
С в я т о с л а в.  (Мечтательно.) Не скрою, мой друг, что и сам я мечтаю надёжно закрепиться на море, которое не зря наши предки называли Русским морем. Царьград - наш второй дом. Твоя искренняя служба Руси разумна и византийская корона ждёт тебя! А теперь говори о деле поточнее.
К а л о к и р.   (Убедительным тоном.) За царём Никифором и его двором я неустанно слежу, князь. У меня там есть свои надёжные люди. Соглядатай наш, только что оттуда. Он вёл беседы с царём и придворными. Если угодно, могу его сейчас позвать сюда…
С в я т о с л а в.  (С нетерпением.) Зови!..

(Калокир уходит и быстро возвращается с монашком в потёртой одежде с широкими рукавами; монашек почтительно поклонился и стал смиренно у двери) .
               
К а л о к и р.  (Представляет монашка Святославу.) Превосходный соглядатай, просто клад. Он ещё у моего родителя был на службе.
С в я т о с л а в.  (Осматривает монашка с сомнением.) Неужели такого невзрачного монашка к царю можно пропустить? Подойди ко мне поближе. Как тебя зовут?
К а л о к и р.  (Загадочно улыбается.) Для русского князя он – Дудица, а для византийского царя он – Фалалей…
С в я т о с л а в. (Смеётся.) Понятно…грек?
К а л о к и р.  (Смеётся.)  Не угадал, князь…
С в я т о с л а в.  (Подумав.) Болгарин?
К а л о к и р.  (Смеётся.) Опять, князь, не угадал.
С в я т о с л а в.  (С удивлением.) Кто же ты?
Д у д и ц а.  (Смеётся.) Эх, князь, своих не узнаёшь? Руссич я…
С в я т о с л а в.  (С большим удивлением.) Плутуешь? Отколе?
Д у д и ц а. (Смеётся) Из Нова града, с Волхова…
С в я т о с л а в.  (Не скрывая удивления.) Ишь ты!.. Какими судьбами тебя в Царьград занесло?
Д у д и ц а.  (Серьёзным тоном.) Матушку мою боярин выменял на собаку, а меня сдал на выучку шорнику, учился шить обувь, шапки, ремни, сбрую, сёдла, рукавицы, плети. Кожу руками обминал. Тяжело было, вот и решил я податься в скоморохи.

 (Монашек снял свой парик, выпрямился, преобразился на глазах, лицо приняло смешное выражение; подпрыгнул, перевернулся на месте колесом и продолжал говорить.

Научился фокусам, плясам на все манеры, петь, играть на гуслях, на бубнах, на свирели, на дудках. Вот меня и прозвали Дудица. Скоморошничал у знатных бояр, а потом перебрался в Херсонес, стал холопом у Калокира; он отправил меня в Царьград своим дозорным, там я служил мимом в цирке и потешал придворных, а потом стал разыгрывать юродивого на градских стогнах и прославился, как юродивый и святой. Три года в обители я упражнялся в юродстве. Я сам поверил, что у меня талант юродивого-комедианта, и я пробрался во дворец и до Никифора добрался…
С в я т о с л а в. (Искренно смеётся.) Но ведь это опасно и тяжело.
Д у д и ц а. (Серьёзно.) Князь, всё это так, но искус велик. Надо валяться в канавах, носить вериги, драть своё тело, ходить босиком по снегу. Но разве не заманчиво прослыть блаженным юродивым?..
С в я т о с л а в.  (Участливо.) Да, в святые зачислиться дело не простое, значит, ты заматерел в скоморошестве. А ну-ка, что-нибудь покажи, подражая юродивому…
Д у д и ц а. 

(Взял из узелка отрёпье и мгновенно преобразился в юродивого; задёргался на месте, глаза заслезились и запылали. Лицо приобрело безумный вид, закричал дико, пророчествуя.)

Ужасайся!.. Грядёт жених по полунощи! Явятся чудеса, польётся горячая смола с неба! Найдут невероятные землетрясения и громы! Страшный суд покарает нечестивых! Падёт, падёт Вавилон, яко великая блудница!..
С в я т о с л  а в.  (Останавливает Дудицу, прикоснувшись к нему.)
Мне стало даже жутко. Много видел я скоморохов в Киеве, а такого заматерелого встречаю впервые.
К а л о к и р.  (Кладёт руку на плечо Дудицы, обращается к Святославу.)
Ты не поверишь, князь, его хоть куда посылай: он говорит и по-ромейски, как по-русски, говорит по-латыни, знает арабский, хазарский, печенежский языки.
С в я т о с л а в.  (Одобрительно.) Весьма похвально и очень подходяще нам. (Налил Дудице торий рог вина). За твоё здоровье Фалалей-Дудица и за услуги, оказываемые нам. Молодец!..
Д у д и ц а.  (Выпил одним духом, крякнул). Благодарствую, князь!

(Молча, протянул князю обе горсти; Святослав, смеясь, наполнил обе горсти золотыми монетами).

С в я т о с л а в.  (Обращаясь к Дудице.) Теперь расскажи нам про Никифора. Думаю, что о чём-нибудь он да проговорился.
Д у д и ц а.  (Значительным тоном.) Ох, князь, важная весть… Никифор отправил послов к печенегу Куре…
С в я т о с л а в. (С удивлением.) К Куре?  Как ты узнал?
Д у д и ц а.  (Говорит уверенно.)  Когда после моего юродства в тронном зале царь спросил, как ему поступить в этой трудной ситуации? Я выкрикнул: «Клин клином вышибают!»  - Ах, - воскликнул царь, - мысль твоя проста и умна. Мне надо обратиться к печенегам за помощью…
С в я т о с л а в.  (Потрясённый этим сообщением.) Что ещё известно об этом?
К а л о к и р.  (Говорит деловым тоном.) Узнав о замысле Никифора, я постарался к свите, отправляемой к Куре, пристроить моего соглядатая.

 (Калокир хлопает в ладоши, вошёл юноша в печенежском наряде, молча, поклонился князю).

Он только что вернулся из стана печенежского князя, Кури. Ему вырезали язык, таков обычай византийских царей с простолюдинами, знающими тайну. Он грамотен и всё написал мне, что надо. Князь, Куря двинулся в поход на Киев… 
С в я т о с л а в.  (Склонив голову.) Вот оно как! А царь Никифор умнее, чем я думал.
К а л о к и р.  (Успокаивая князя.) И всё-таки мы их замыслы предвосхитили.
С в я т о с л а в.  (Говорит с чувством благодарности.)  Друзья мои, этого я не забуду (одарил Дудицу золотом, обнял Калокира). Ты, Калокир, будешь славным царём, когда мы отвоюем тебе царскую корону!
               
                КАРТИНА ШЕСТАЯ

   (Тронный зал во дворце Царьграда. Новый император Византии Цимисхий беседует со своим царским советником Василием. Цимисхий, облачённый в императорскую одежду, сидит на державном троне; царский советник  Василий стоит на ковре перед троном.)

Ц и м и с х и й. (Обращается к Василию.) Что говорят во дворце о внезапной кончине царя Никифора?
В а с и л и й.  (Отвечает с оживлением.) Во-первых, светлейший Василевск, ваша честь в цареубийстве вне подозрений. Люди приветствуют нового императора и просят наказать злоумышленников, выкрикивают всё новые имена цареубийцы…
Ц и м и с х и й.  (Улыбаясь). Я лично объявлю народу, что решительно все убийцы будут пойманы и примерно наказаны (Цимисхий и Василий многозначительно улыбаются). Признаюсь тебе, что меня очень беспокоит настроение патриарха Полиевита, который замыслил предать меня проклятью публично, якобы за моё соучастие в злодейском убийстве царя Никифора…
В и с и л и й.  (Говорит с гордостью.) Мои люди вовремя о нём позаботились, государь, и тайна его смерти ушла в могилу вместе с ним…
Ц и м и с х и й.  (Вздохнул с облегчением.) Ты непревзойдён не только, как царский советник. Вот если бы при дворе все были такими слугами, как ты!..
В а с и л и й.  (Польщенный.) Конь познаётся на крутых подъёмах, а друг – при невзгодах...
Ц и м и с х и й.  (Довольный.) Нам нужен такой патриарх, которого не интересовали бы дела мирские.
В а с и л и й.  (В тон царю.) Я думаю, владыка, что патриархом должен быть человек простой, не знающий ничего кроме молитвы. От учёных патриархов один только вред славе и величию императора.
Ц и м и с х и й.  (С удовлетворением.) Где бы нам достать такого чудесного патриарха?
В а с и л и й.  (Улыбаясь.) Есть у меня на примете один монашек, люди считают его святым, блаженным и ходят за ним толпами. На нём всегда звенят тяжёлые вериги, ум его не перегружен знаниями, помыслы его только о Боге. На вид он не очень благолепен: лохматый, грязен, слюняв и вшив, но это поправимо: отмоем, принарядим немного, а уж потом – и в добрый путь…
Ц и м и с х и й.  (Восторженно.) Это идеально! Это превыше всяких похвал!.. Надо срочно собрать всех священников и пригласить эту истинную святость в своём естественном виде. Пусть они лицезреют на истинный идеал святости (Цимисхий и Василий обменялись улыбками). Я позабочусь о том, чтобы его духовное имя было созвучно с твоим именем – пусть священники нарекут его - патриархом Василием. И это будет справедливо!..
    Теперь давай разберёмся с князем Святославом. Что у нас в этом вопросе?
В а с и л и й.  (Не задумываясь.) Послы Святослава ожидают  твоего приглашения…
Ц и м и с х и й.  (Решительно.) Проси послов сюда.

(Василий вышел и тотчас царские стражники и сановники, ввели трёх русских послов в священные палаты, послы поклонились царю по русскому обычаю в пояс; царь спросил у них.)

Что велел передать мне ваш прославленный князь Святослав?
У л е б.  (Держится уверенно.) Великий князь Руси повелел сказать, чтобы ты, царь Византии, приготовился к войне с ним: «Хочу идти на вас!» - так велел сказать великий князь.
Ц и м и с х и й.  (Опешил от неожиданности, после паузы говорит не решительно.)
Вы считаете такое решение вашего князя благоразумным – воевать с величайшей державой мира?
У л е б.  (Отвечает с достоинством.) Мы не привыкли сомневаться в решении нашего князя; если он решил тебя завоевать, стало быть, так оно и будет. Князь Святослав никогда не ошибается в таких вопросах…
Ц и м и с х и й.  (Вскочил с трона.) Мы научим русских варваров уважать силу и законы нашей державы. Мы заставим русских забыть навсегда  дорогу к стенам Царьграда…
У л е б.  (Спокойно.) Не гневайся, царь! Мы только выполняем волю нашего князя. Он не велел нам вступать в разговор с царём. Мы воины и выполняем свой долг…
Ц и м и с х и й.  (Гневно.) Вот прикажу бросить вас в подземелье на съедение крысам, а тебе (обращается к Улебу) велю перерезать горло, вылить всю кровь в мешок и засунуть в него твою голову; посмотрю тогда, что ты скажешь о воинском долге…
У л е б.  (Невозмутимо.) Мы наслышались о жестоких нравах ромейских царей. Мы дали слово своему князю встретить любую смерть достойно. Воля твоя, царь, поступай с нами, как тебе заблагорассудится…
Ц и м и с х и й.  (Отступая, сел на свой трон; лицо его исказилось от ненависти, проговорил сквозь зубы.)
Вывести!..
(Послы вышли, Цимисхий обращается к своим сановникам.)
Вот как надо выполнять долг! Учитесь! Варвары подали вам примерный урок. (Обращается к советнику Василию.)
Надо испытать Святослава золотом, варвары падки на золото. Насыпь ему золота в вышину его роста, пусть он задохнётся в нём, злодей!..
В а с и л и й.  (Качает головой.) Святослав надеется поработить всю нашу державу и не соблазнится видом золота. Силы Святослава не исчислимы. В нём отвага и ум Македонского, Ганнибала и Цезаря. Поверь мне: с ним нельзя сражаться и нельзя его подкупить.
Ц и м и с х и й.  (Упавшим голосом.) Я не нахожу решений, может быть ты, многомудрый Василий, попытаешься найти иные пути (словно спохватившись) я приказываю тебе найти нужное, единственно правильное решение…Я приказываю тебе…слышишь?..
В а с и л и й. (Подумав.) положение безвыходное, но если ты, божественный Василевск, приказываешь,  то мы отыщем выход…
Ц и м и с х и й.  (Облегчённо вздохнул, радуясь такому ответу.) Не томи,  говори, что предлагаешь?..
В а с и л и й.  (Говорит уверенно.) Вели, владыка, собрать и погрузить на телеги всё самое лучшее наше оружие. Я отвезу в стан Святослава чешуйчатые брони, изящные мечи, великолепные секиры, метательные копья, небольшие арабские луки, нагрудные латы, панцири, щиты в богатой оправе из драгоценных камней, самострелы, которые ещё не видели руссичи. Уверен, что один вид этого дара, заинтересует русского князя и послужит поводом для ведения переговоров. Я постараюсь убедить его, что ни к чему нашим сверхдержавам обескровливать себя в угоду слабым странам. Скажу, что мы не вымаливаем мира, но и не видим причин, чтобы нам ссориться друг с другом. Лучше нам скрепить прочный мир, на выгодных для Руси и Византии условиях.
Ц и м и с х и й.  (С сомнением.) Боюсь, что Святослав запросит дани больше, чем мы в состоянии заплатить…
В а с и л и й.  (Говорит убедительно.) Да только бы согласился взять. У нас нет другого выхода. Пусть берёт любую добычу, накладывает любую дань. Надо откупиться от него, как от пирата. Только бы взял и ушёл. Нам важно выиграть время. Святослав великодушен и безумно любит необыкновенное оружие. На это и надо направить все свои усилия в переговорах с ним…
Ц и м и с х и й.  (Обнимает Василия.) Надеюсь на твой ум, на твою проницательность. Где меч бессилен, должна совершить подвиг дипломатия. Обещай Святославу всё, что он запросит. Терпеливо заговаривай ему зубы, льсти ему, как только сумеешь, клянись ему в чём угодно, улещай его необыкновенными дарами, оттягивай время, уговаривай подписать мирный договор на любых условиях. Я соберу все наши силы на периферии и нанесу ему неожиданный сокрушительный удар!.. Только бы усыпить бдительность Святослава и выиграть время, только бы выиграть!.. Иначе – смерть!  (говорит с надеждой) Верю в твой талант дипломата, подвиг твой не будет забыт в веках. Иди с Богом, без победы – не возвращайся…
                Василий уходит.

                АКТ ТРЕТИЙ

                КАРТИНА СЕДЬМАЯ

  ( В  тронном зале императорского дворца в Царьграде собрались царские вельможи на совет. На этом собрании присутствовал вновь избранный патриарх Царьграда Василий.  Сидящие рядом с патриархом вельможи отворачиваются от него, зажимая свои носы. Весь облик патриарха и его взгляд имел вид исступлённого идиота. Из-под его дырявого подрясника проглядывало нагое в веригах тело. Патриарх стоял, скрестив руки у себя на груди, угрюмо опустив голову, выпятив вперед свои синеющие локти.)

Ц и м и с х и й.  (Говорит неторопливо.) Наступил решающий момент: быть ли Царьграду?  Варвары на подступах к святому граду. Я жду ваших предложений (Пристально смотрит поочерёдно на присутствующих; лица сановников окаменели от страха,  все присутствующие молчали, заговорил патриарх Царьграда Василий.)

В а с и л и й.  (Посмотрел на присутствующих исподлобья, и заговорил скрипучим голосом.)
Святослав грозит выгнать нас в Азию, но Азия в огне мятежей. Бог мой, куда же нам деваться? (По лицам сановников пробежала судорога.) Забыли Бога-то, а на Бога всегда уповай. Помнить надо народную мудрость: с собаками ляжешь, с блохами встанешь. Самые лучшие, так далеки от нас, как мы далеки от хороших. Меру не храните, языки свои не обуздываете.

 (Патриарх впал в транс, вскинул руки, закатил глаза, завопил страшным потусторонним голосом.)

Слушайте, слушайте!.. Кровь убиенного Никифора вопиёт к небу. Пал, пал Вавилон, яко великая блудница.

(Сановники затряслись от страха и зашептались; ужас сковал всех собравшихся; патриарх, притворяясь ещё больше дурашливым, простонал, процедил сквозь зубы).

Измена…

(Сановники один за другим стали сползать с кресел на пол, закряхтели и заохали).

Ц и м и с х и й.  (Растерянный.) Что же делать нам, владыка? Каково твоё окончательное мудрое мнение: есть ли у нас выход? Или уже и выхода нет у нас никакого?
В а с и л и й.  (Усиливая голос.) Молиться надо больше, Василевск. Блуд, вино, неприличные зрелища вытеснили Бога из ума. Забыли Бога, а на Бога только и упование… Больше мне вам нечего сказать и выхода иного я не вижу.
 
(Патриарх поднял свою костлявую руку, царь Цимисский поцеловал её; патриарх удалился; за ним стали удаляться и все остальные; оставшись в одиночестве, царь направился к своему трону).

Ц и м и с х и й.   (Сидя на троне и обратив свой взгляд к небесам, воскликнул.)
Господи, услышь мою горячую мольбу: отведи руку Руси от Царьграда!..
(В царскую палату быстро вошёл советник Василий, глаза его светились радостью).
В и с и л и й.  (Громко вскрикивая.) Василевск! Варвары уходят!.. (Цимисхий молча, крестится, Василий говорит с большим воодушевлением.) Наш замысел удался: блеск нашего подарочного оружия и наша дипломатия сделали своё дело. Святослав обещал прислать посла для окончательного заключения мирного договора. Пришлось мне испить всю чашу унижения: падать перед Святославом на колени, ударять своим лбом о землю, заверять в нашем братском расположении к русским. Зная великодушие русского князя и его любовь к искренности собеседника, я в конце наших переговоров просил его, не омрачать военными действиями наметившуюся свадьбу императора Византии. Я уверил его, что знаю истинную силу и талант русского князя и что мы готовы на разумные уступки в договоре…
Ц и м и с х и й.  (Молча,  снова крестится.) Слава Богу! Свершилось! Моя мольба о спасении Отечества услышана Господом!..  Даже не верится. Насколько мне известно, Святослав не бросает своих слов на ветер!.. Стало быть – беда миновала, а по сему, отметим это событие пиром и во дворце, и во дворе дворца, и во всём Царьграде. Пусть до Святослава долетит слух, что Царьград готовится к пышной свадьбе императора Византии. Сумели мы врага красиво свернуть на обочину, сумеем и красиво отметить это событие. Распорядись, Василий, чтобы такой закатить пир, какого белый свет не видывал - бассейны в пределах дворца, пусть заполнят вместо воды фруктами, ягодами и бочками с винами.

(Василий быстро уходит; в тронный зал вносятся столы, яства и вина; появляются певцы, музыканты, танцоры начинается праздник; вельможи во время праздничного фуршета, расхаживают по тронному залу, веселятся вместе с царём, пьют, едят, шутят. В это же время артисты дают праздничный концерт: исполняют танец «Сиртаки», музыканты играют на арфах, лирах, флейтах; танцовщица в красивой, лёгкой тунике исполняет изящный греческий  танец, поэт читает своё стихотворение «Дань мечте»)
                Поэт.  (Читает стихотворение « Цветы».)

В пук весенних цветов
Свои песни собрал,
Незабудкам без слов
Песни флейтой шептал…

Я из песен хотел бы
Ожерелье зари нанизать,
И возлюбленной неба
Тихо флейтой шептать…

Рассыпал свои песни
На чужом я пиру,
Для тебя - их все вместе,
Василевск, соберу.

Незабудкам без слов
Песни сердцем шепчу,
Пук весенних цветов
В дань мечте заплачу!..

   (Поэту аплодируют. Раздаются одобрительные возгласы. Девушки дарят ему цветы, поэт уходит под аплодисменты. Появляется певец Садкора, с ним  аккомпаниаторы - флейтист и арфист. Садкора исполняет песню «Величальная»: первый куплет он исполняет соло, второй куплет поёт вместе с хором; все присутствующие на пиру поют, взявшись за руки, раскачиваясь из стороны в сторону в ритм песни.)
.
                Садкора.  (Поёт с хором «Величальная».)

Будь счастлив, будь счастлив –
На царский трон взойди!..
Будь счастлив, будь счастлив
Вся слава – впереди!..

Блаженствуй, блаженствуй –
Флейту на пенье настрой!..
Блаженствуй, блаженствуй –
Наш царь, будь счастлив – пой!..


Поём хвалу, поём хвалу –
Кто силы нам даёт!
Поём Христу, поём царю
И флейта нам подпоёт!..

Будь счастлив, будь счастлив –
Вся слава впереди!..
Будь счастлив, будь счастлив –
На трон небес взойди!..
                Занавес опускается

                КАРТИНА ВОСЬМАЯ

   (Тронный зал царского дворца в Царьграде. Император Цимисхий довольный прохаживается около царского трона.)

Ц и м и с х и й.   (Рассуждает вслух.) Итак, Святослав удовлетворён условием мирного договора и отошёл от Царьграда в свою столичную резиденцию на Дунае – в Доростол. Очень, очень хорошо!.. Богатая  дань-добыча из Царьграда так вскружила ему голову, что он, позабыв об осторожности, оставил неохраняемые Емские ущелья. Такая оплошность со стороны Святослава переходит меру доверия и граничит с ротозейством. Необходимо воспользоваться этим, чтобы проучить этого самонадеянного князя Руси. Теперь я точно знаю, что мне надо делать: запереть выход Святославу из Болгарии на Русь по Дунаю моим непревзойдённым флотом со смертоносным греческим огнём, срочно вывести свои войска из Азии и нанести русскому войску неожиданный смертельный удар, пробравшись незаметно через Емские ущелья. Теперь, Святослав, держись, следующий ход в этой партии за мной!..

(В тронный зал быстро входит советник царя, паракименон Василий,  падает к подножью трона лицом ниц, лежит, молча; Цимисхий говорит с раздражением.)

Ну, что ещё там, Василий? Для чего ты пугаешь своего царя? Скорее говори, что случилось?..
В а с и л и й.  (Не вставая с колен.) Беда Василевск!..
Ц и м и с х и й.  (Выходит из себя, кричит.) Да что случилось, скажешь ты мне, наконец?
В а с и л и й.  (С сильным испугом.) Не гневайся, мой повелитель, но неожиданно исчез наш патриарх Василий из патриарших палат…
Ц и м и с х и й.  (Гневно.) Что ты такое говоришь? Ты в своём уме?
В а с и л и й.  (Трясётся от страха.) Мы прощупали весь дворец, мы перевернули Царьград вверх дном, но нет нигде этого святоши-юродивого…
Ц и м и с х и й.  (Вне себя от негодования.) Ты понимаешь, что этот непредсказуемый блаженный патриарх может растрезвонить по всему свету, Бог знает что, он может взбаламутить весь народ и предать меня анафеме. Ты понимаешь это? Говорил я тебе, чтобы охранять его, как зеницу ока. Я чувствовал, что он только разыгрывал из себя шута, и хорошо осведомлён об истинной тайне гибели моего предшественника, царя Никифора (топает ногой). Мало того, что вы до сих пор не схватили изменника Калокира, который, как мне стало известно, сбежал уже и от Святослава. Любопытное совпадение между этими событиями:  исчезновением патриарха Василия из Царьграда и уходом Калокира от Святослава…
В а с и л и й.  (Растерянно.) Гнев твой справедлив, государь, но Калокир сам пришел к нам во дворец с повинной…
Ц и м и с х и й.  (С изумлением.) Где же он сейчас?
В а с и л и й.  (Поднимается с колен, говорит, взволнованно.)  Калокир сейчас находится во дворце, и желает сказать тебе, Василевск, что-то очень важное…
Ц и м и с х и й.  (С иронией.) Что этот отпетый изменник может ещё желать здесь, у нас во дворце (садится на трон).  Приведи Калокира ко мне сюда.
(Василий вышел из тронного зала, и  воины ввели Калокира.)
Ц и м и с х и й.  (Обращаясь к воинам.) Оставьте нас одних (Вес удалились, Цимисхий, оставаясь сидеть на троне, вскричал.) Как ты смел, изменник, явится ко мне во дворец на глаза?
К а л о к и р.  (Не смущаясь гневом царя.) Василевск, как только я понял, что на троне окончательно утвердился ты, а не я, то убедился, что я являюсь изменником, а не ты…
Ц и м и с х и й.  (Обозлившись.) Наглец, ты ещё смеешь острить? Отвечай мне лучше: почему ты не подался со Святославом на Русь, а явился сюда? Что ты замыслил? И не вздумай со мной юлить…
К а л о к и р.  (Отвечает спокойно.) Владыка, я хочу быть полезен тебе здесь и сейчас. Мы с тобой цивилизованные люди Эллады и поэтому должны хорошо понимать друг друга. Сейчас я понял, что у меня вопиющее несоответствие между моими желаниями и возможностями: желания мои дерзки, возможности – ничтожны. Что мне лучше сейчас сослужить службу царю и Отечеству и этим искупить свой позор, не прослыть предателем. Важно понять это во время и признать, хоть и на самом краю пропасти. Можешь назвать это тщеславием…
Ц и м и с х и й.  (Иронизирует.) Чем ты можешь быть мне полезен в твоём идиотском положении? Смех один. Ты – жалкое ничтожество, не подходишь мне даже в качестве моего оруженосца. От тебя один только вред. Самое полезное – это снять с тебя сейчас голову, чтобы она не морочила больше мне голову (ехидно улыбается).
К а л о к и р.  (Улыбается и держится непринуждённо.)
Император, но в этом случае, ты не узнаешь того, что тебе сейчас очень нужно знать, и, кроме того, это не совсем безопасно для тебя…
Ц и м и с х и й.  (Ехидно улыбается.) Боже мой, все кто могут открывать свой рот, открывают его, чтобы напугать императора!.. Ты хочешь взять меня на испуг, шантажируешь меня!.. Боже, до чего люди низко пали (говорит с сарказмом) Давай, заговаривай мне зубы, блудный сын, но учти, малейшая твоя увёртка отягчит твою участь…
К а л о к и р.  (Говорит спокойно.) Во-первых, я знаю, где сейчас находится патриарх Василий и знаю, как можно его заполучить…
Ц и м и с х и й.  (Встаёт с трона в не себя от ярости, подходит вплотную к Калокиру, процедил сквозь зубы.)
Ты лжешь, гадюка!..
К а л о к и р.  (Улыбаясь.) Но подумай, владыка, ради чего я явился сюда, неужели шутки ради? Я что похож на сумасшедшего? Полно, государь, в моём положении лгать, страшнее самой лютой смерти…
Ц и м и с х и й.  (Говорит  шёпотом.) Где же сейчас находится патриарх Василий?
К а л о к и р.  (говорит тихо) Василевск, кто-то позаботился о патриархе Василии и этот святой владыка почивает в одной гробнице с предыдущим патриархом Полиевктом. Тайна их ухода ушла вместе с ними…
Ц и м и с х и й.  Садится на трон.)  Т-а-а-к!.. Вот оно как? Ладно, с этим мы разберёмся. Будем считать, что этим  сообщением исчерпано твоё – «во-первых». Говори теперь, что у тебя – «во-вторых»?..
К а л о к и р.  (Облегчённо вздохнул, говорит спокойно.)
Владыка, как только Святослав переправит свою добычу из Царьграда в Киев, он снова вернётся в Царьград за новой добычей…
Ц и м и с х и й.  (Смотрит на Калокира подозрительно.) Ты можешь это доказать?
К а л о к и р.  (Выдержал взгляд Цимисхия.) Есть у меня свидетель, слышавший разговор Святослава со своим военаначальником Свенельдом. Они приняли решение незамедлительно отправиться в Киев двумя путями: Свенельд - по суше с большей частью Царьградской дани, а Святослав - по Днепру с меньшей цареградской данью. В Киеве они решили собрать новые силы для похода на Царьград. «Больше они от нас уже не откупятся, - сказал Святослав, - мы научим хитрых греков уму-разуму!..»   
Ц и м и с х и й.  (После размышления.) Выходит, нам снова надо готовиться к напастям от варваров?
К а л о к и р.  (Говорит убедительно.) Владыка, у нас имеется противоядие…
Ц и м и с х и й.  (Заинтересовавшись.) А именно, какое противоядие?..
К а л о к и р.  (С воодушевлением.) У нас давняя дружба с печенегами, они могут встретить Святослава у Днепровских порогов.
Ц и м и с х и й.  (Улыбается. Вот это уже кое-что. Продолжай, мой друг патрикий…
К а л о к и р.  (С большим вдохновением.) Владыка, ради той добычи, которую повезёт Святослав в лодках по Днепру, печенежский князь, Куря, может сделать даже невозможное. Я уже переговорил с ним…
Ц и м и с х и й.  (С нетерпением.) И князь, Куря согласен?
К а л о к и р.  (Отвечает дипломатично.) Он готов согласиться, если мы в придачу к той добыче, прибавим ещё и дорогие подарки твоего величества. Я обещал ему…
Ц и м и с х и й.  (Смеётся.) Калокир обещал Куре подарки императора Византии. Но посылать я ничего Куре не стану…
К а л о к и р. (Смеётся.) Владыка, я и не сказал, что пришлёшь, я сказал, что обещаешь прислать. Обмануть врага в бою, это стратегия, а обмануть его на переговорах – это называется дипломатией (Цимисхий и Калокир от души рассмеялись).

                СЦЕНА ДЕВЯТАЯ

   (Святослав стоит с дружинниками у ладьи, обращается к ним с речью.

С в я т о с л а в. (Говорит с большим чувством. Братья мои ратные, вот мы и перезимовали в Белобережье в устье Днепра, на дворе уже весна. Нас мало, если встретимся с печенегами, они нас могут побить, особенно у днепровских порогов. Свенельд не возвратился из Киева с подмогой, значит, с ним что-то случилось. Ждать здесь в Белобережье, больше нельзя. Всё из съестного припаса мы за зиму здесь съели, осталась одна лошадь. Добытые сокровища нам здесь не впрок. Думайте, братья, как вы порешите, так и будет…
П е р в ы й   д р у ж и н н и к.   (Прервал молчанье.) Свенельд подвёл нас. Решил, что любо будет ему властвовать одному на Руси при малолетнем князе Владимире…
В т о р о й   д р у ж и н н и к.  (Говорит с негодованием.) Что ж, князь, выходит, и Калокир оказался стервятником, попил русской крови и сбежал от нас?  Так отблагодарил он тебя, как змея за пазухой…
С в я т о с л а в.  (Склонив голову.) Братья, какой прок валить всё на других? Я один за всё в ответе. Дойдём до Киева, там разберёмся, а не дойдём – умрём в бою, как подобает воинам. Мёртвые сраму не имут…
Д р у ж и н н и к и.   (Отдельные возгласы.) Домой на Русь! В стольный Киев-град, без страху, без печали! Отвага мёд пьёт и кандалы трёт!..
С в я т о с л а в.  (Воспрянув духом.) Дело! Дело, ребятушки!.. Мешкать нечего. Садимся в ладьи… (Подняли парус, налегли на вёсла. Святослав обращается к запевалам.)
А ну-ка, куда подевались запевалы? Гряньте нашу любимую песню.

(Над морем взвилась задорная песня, заглушая рокот волн; встревоженные чайки громко закричали и разлетелись в разные стороны, а над морем летела песня  «Ой, да ты, калинушка».)

                Хор
Ой, да ты, калинушка – размалинушка,
Ты не стой, ты не стой на горе крутой.

Ты не спущайся во синя море, -
Кто идёт, в корабле плывёт, аль волна ревёт?

Что во том-то корабле, сорок два сидят,
Сорок два сидят - молодых ребят…

Среди них один стоит, призадумался,
Призадумался он да припечалился.

Призадумался, припечалился
Об одной-то душе – красной девушке.

- Командир, командир, отпусти меня домой,
Отпусти меня домой, к отцу-мать родной…

К отцу-мать родной, жене молодой,
Ах, к жене молодой – полечу стрелой!..

   (Ладьи с дружиной и князем «уплывают» за кулисы, песня их смолкает. На авансцену выходит гусляр, исполняет былину «Страница голубиной книги», слова В.Бояринова.)
 
                Гусляр.  (Играет на гуслях, поёт.)

Конница мёрзлой дорогой процокала
Между берёз, запорошенных с ночи.
Главный сокольничий выпустил сокола
Выклевать Божьи пресветлые очи.

Выпустил… И до сих пор не дочитаны
Ни голубые, ни чёрные свитки.
Голуби, птицы мои беззащитные,
Не допустите языческой пытки!

Взвейтесь над полымем, взвейтесь над бедами
И заслоните воскрыльями небо!
Вы ли не вскормлены, голуби белые,
Сирыми крохами Божьего хлеба?

Совы ли прятались, лисы ли бегали,
Волки ли серые взвыли без памяти?
Кровью умылись вы, голуби белые,
Крылья свои распластали на паперти.

Вспомню ли нынче легенду любимую,
Вздрогну ли ночью от ноющей боли, -
В книгу хочу заглянуть Голубиную,
Вызнать хоть слово о жертвенной доле.

Вновь на ладони мои огрубелые
Выпадет снег, словно перья небесные;
Вы их роняете, голуби белые.
Вы возвращаетесь, сердцу любезные.
                Уходит.             
      
  ( За сценой послышались дикие крики печенегов и звон мечей, сабель и боевых щитов. Постепенно шум боя смолкает, и на сцену торжественно выходят печенежский князь, Куря - кривоногий, с жиденькой бородкой с отвислым брюхом. На нём надет шёлковый халат, за поясом – кривая сабля. В поднятых руках, Куря, несёт большую чашу, оправленную золотом, серебром и драгоценными камнями. Останавливается у авансцены, смеётся и, похваляясь необыкновенной чашей, обращается к зрителям.)

К у р я.   (С удовольствием цокая языком.)
Видите: какая богатая у меня чаша! Такой чаши нет ни у кого в целом мире. Она сделана из черепа русского князя Святослава, самого храброго человека в мире… Я лично добыл эту буйную голову в бою у днепровских порогов, где мы посекли руссов всех до единого. Я буду пить из этой чаши на знатных пирах и заслуженно ей похваляться!.. Отныне пришла погибель на Русь… Мы её свалили, и подняться ей больше не дадим!.. – это говорю вам я, Куря!..

(Заливисто смеётся, уходит, с высоко поднятой чашей над своей головой.    На сцене появляется гусляр. Торжественно  исполняет сказание - «Быль»).

                Гусляр. (Играет на гуслях, поёт.)

Эта быль – уж быльём поросла,
Но былое открылось нам вновь:
На Руси правил князь Святослав –
Всенародную ведал любовь!..

Русь не ведала б горя  в веках,
Но коварна измена-змея.

И с тех пор ты, Отчизна, в сетях
И змеиный в тебя брызжет яд…

Торжествует разор на Руси,
Смрад болотный и голод, и мор.
Боже, русскую землю спаси,
Наведи на измену – топор!..

Тот же, Богом помеченный змей,
На Руси обустроил нам ад…
Не стреноживай, витязь коней,
Видишь: гиблый пылает закат!..

                Конец
ИУДА ИСКАРИОТ

Действующие лица и исполнители

Иисус
Иуда
Иоанн
Пётр
Фома
Матфей – ученики Иисуса
Мария Магдалина - спутница Иисуса
Анна - первосвященник)
Пилат - римский наместник в Иудеи
Каифа - зять первосвященника Анны

В сценах: ученики Иисуса, Народ Иерусалима, римские воины, ангелы, детский хор.

Место действия – Палестина, Иудея.
Время действия 30 – 33 год н.э.

МУЗЫКА

Драма, лежащая в основе пьесы, развёртывается на фоне безмятежно - го странствия Иисуса и его учеников по прекрасным холмам и долинам Галилеи, утопающих в зелени садов. Между Иисусом и его учениками царит мир и согласие, исполненные братской Любови и нежности, простоты и одухотворения.
Музыкальное вступление, основанное на мелодии песни «Город святых», является одновременно и лейтмотивом всей пьесы. Музыка вводит в обстановку тяготения души к Небесному Духовному Граду и связана с драматической коллизией пьесы. Могут быть использованы музыкальные контрасты на протяжении всей пьесы и в каждом отдельном акте по желанию музыкального постановщика этой пьесы.
Между отдельными актами пьесы желательно использование оркестровых антрактов, где музыка предвосхищает настроение последующих актов. В предпоследнем и, особенно, в последнем акте преобладает напряжённое сценическое действие. Финальная монологическая сцена Иуды отличается здесь наличием музыкального речитатива и включает островки песенной мелодики; для углубления трагизма образа Иуды. Этот приём даёт почувствовать в нём всю глубину черт злодея, замаскированную словесным туманом, балагурством, со зловещим оттенком.
В последней сцене преобладают мрачные, тяжёлые аккорды, подчеркивая жуткий колорит ситуации. Монолог Иуды полон лихорадочного возбуждения; в нём чередуется страх, бешеная ярость, ненависть ко всему на свете. Напряжение непрерывно нарастает.
Последние моменты пьесы в детском дуэте скрашены наивностью и простотой, искренностью и чистотой, символизируя победу добра и света над ложью, мраком и предательством.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

АКТ ПЕРВЫЙ

(В глубине сцены, на камне, у берега озера сидит Иисус, одетый в светлые одежды, любуется красками заходящего солнца и чертит палочкой на песке какие-то знаки.
Поодаль от Иисуса сидят на камнях два его ближайших ученика Иоанн и Пётр Симонов. Они стараются не нарушать раздумий Иисуса. Слышится тихий плеск волны и щебет птиц. Доносится нежная, лёгкая песня «Город Святых».)

 (Слова народные), которая, постепенно замирая, становится, лишь фоном разворачивающегося действие пьесы.)

Детский хор. (Поёт.)

Вечность святых видится мне,
Дом мой небесный в родной стороне.
Ночью и днём вижу, как наяву,
Город святых, а над ним – синеву...
Странник я здесь, мне трудно в пути.
Но уж немного осталось идти
Цепью земных бесконечных дорог,
Где даже сны в ожиданье тревог.

Припев:
Там, только там – небо чисто от гроз,
Там, только там – в небе тесно от звёзд.
Там звуки арф и повсюду цветы,
Там – моей жизни святые мечты...

К небу возносится песня моя:
«Господи, я умоляю Тебя:
В дом к себе блудного сына прими,
С лаской отцовской меня обними...»
Ночью и днём вижу, как наяву
Город святых, а над ним – синеву...
Вечность святых видится мне,
Дом мой небесный в родной стороне.

Припев:

П ё т р. (Положил свою руку на плечо Иоанну, обращается к нему негромко.) Ты замечаешь, брат Иоанн, с тех пор, как пристал к нам Иуда, словно рыбка-прилипала, наш учитель Иисус часто стал грустить?
И о а н н. (Отвечает, глубоко вздыхая.) Знаешь, брат Пётр, признаюсь сердечно, что с этой поры и мне стало как-то не по себе...
П ё т р. (Говорить с некоторым возбуждением.) Я не знаю никого, кто бы мог сказать об Иуде хоть одно доброе слово. Все в один голос говорят, что он корыстолюбив и коварен, на каждом шагу притворствует и лжёт.
И о а н н . (Говорит, с состраданием к Иуде.) Зачем он ссорит нас всех постоянно? - это же для него самого, в первую очередь, не хорошо...
П е т р. (Подымается с камня, говорить громче.) Он всегда думает о чём-то своём. Заползает тихо, словно уж, а выходит вон – с шумом, как скорпион. Даже у воров, грабителей и лжецов есть друзья-товарищи, кому они говорят правду, а Иуда и честных, и воров поносит, хотя сам первый плут, вор и безобразен - до невозможности. Не наш он, этот противный, рыжий, как бес Иуда из Кариота...
И о а н н. (Осторожно дотрагивается до руки Петра, говорит негромко.) Прошу тебя, брат, говори поспокойней и не так громко, нас учитель Иисус может услышать. Не станем его беспокоить за ненадобностью.
П е т р. (Понижая голос.) Что я могу поделать, у меня такой нрав, мне невмоготу терпеть всякое зло... (Задумчивый садится на камень.)
И о а н н. (Обращается к Петру извинительным тоном.) Не обижайся на меня, Пётр, я не в обиду тебе сказал, но ради любви к тебе и к Иисусу.
П ё т р. (Скрестил руки у себя на груди.) Вот ещё новости. С чего ты взял, что я обиделся на тебя? Я действительно бываю несдержанный в подобных вопросах и не скрываю этого. Иуда и свою семью бросил на произвол судьбы, ничего не оставил им на пропитание, кроме камней в своём дворе. Вот уж много лет блуждает он от моря и до моря без всякой цели, всюду высматривает своим воровским глазом, где и что плохо лежит. И везде он лжёт и изворачивается хитрый и злой, как кривой бес...
И о а н н. (Старается говорить как можно мягче.) Я даже не заметил, как Иуда оказался среди нас?
П ё т р. (Снова говорит громко и взволнованно.) Да и я не припомню точно, когда впервые оказался рядом с нашим Иисусом этот безобразный рыжий иудей? Ведь он уже давно неотступно, словно тень идёт по нашему пути и хоть ты кол ему на голове теши, хоть ты плюнь ему в глаза, а он утрётся и снова бредёт за нами. С него, всё, как с гуся вода. Так и лезет он ко всем со своими разговорами, пресмыкается перед каждым, заискивает, низкопоклонствует, угождает всем и ехидно улыбается. Он так и бросается всем в глаза и в уши, эта невидаль безобразная и омерзительная...
И о а н н. (Говорит с волнением.) Прошу тебя, брат Пётр, пожалуйста, успокойся немного, говори чуть-чуть потише, видишь, Иисус размышляет. Сегодня вечером он снова будет проповедовать. Согласись, ведь это не просто...
П ё т р. (Говорит тихо.) Сколько раз я пытался суровыми словами отгонять Иуду от Иисуса. Он на короткое время пропадёт, прячется от нас где-то в придорожной пыли и снова незаметно появляется среди нас хитрый, услужливый, льстивый, этот кривоглазый бес. Я всем своим существом чувствую, что в его желании приблизиться к нашему учителю, скрыт какой-то тайный, злой, коварный умысел... Но Иисуса неудержимо влечёт к отверженным и нелюбимым, каким-то светлым, таинственным духом противоречия. Удивительно, что он так решительно принял Иуду. Включил его в круг своих избранных учеников (Долго молча, потирает свои ладони, заговорил совсем тихо.) Вот и сейчас, мы, его ученики, волнуемся, сдержанно ропщем, а Иисус тихо, задумчиво сидит, молча, смотрит на закатное солнце и, может быть, слышит наши волнительные речи, но виду не подаёт.

Пётр. (Музыкальный речитатив.)

Хранит Христос в прозрачной глубине
Своей души, внимательной и чуткой -
Недвижимый прозрачный воздух чистый;
Прекрасен Он - с Отцом наедине...

Всё, что кричит, и плачет и поётся
Людьми, листвою, птиц многоголосьем, -
Хранит его душа и плачь, и пенье,
Прекрасен Он с Отцом в уединенье...

Мольбы, молитвы, жалобы, проклятья
И голоса иной, незримой жизни -
Всё - мир единый, в нём - все люди – братья...
Прекрасен он с Отцом в Его Отчизне.

Вот солнца шар, скатившись к горизонту,
Кострами небеса, воспламеняя,
В лице Иисуса, словно отражаясь –
И стал Христос для нас подобен Солнцу
И всё вокруг красно: сады и люди...
И всех Иисус Христос нас равно любит!..

(Появляется Матфей. Все ученики Христа поочерёдно обнимаются. Иуда приближается к ним крадучись, с оглядкой, окидывает всех подозрительным, недоверчивым взглядом. Все от него отворачиваются. Иуда, низко кланяясь, выгибая спину, осторожно и пугливо вытягивает свою безобразную голову, чтобы на него обратили внимание. Неизвестно зачем он стал припадать на одну ногу, будто хромает; стал притворяться хилым, больным и несчастным. Не добившись сочувствия и внимания к себе, Иуда отошёл в сторону, присел невдалеке на камень, растирая своё колено, будто ушибленное, потирая рукой у себя в области левой груди, будто у него болит сердце, потирает свои виски, словно его мучительно беспокоит головная боль...)

М а т ф е й. (Говорит громко, чтобы слышал Иуда.) Братья, вот уже несколько дней подряд я пытаюсь вытащить из своих ушей шершавые, отравленные занозы лжи и клеветы Иуды. Его безобразные язвительные насмешки над добродетельными людьми, внушают тревогу, что он может и о нас такое говорить. В его голове нет тишины и согласия, во всём ему чудится злой умысел. Недаром лицо его так безбожно деформировано, и чёрный острый глаз его всегда остаётся также неподвижно-застывшим, как и второй его слепой глаз...
П ё т р. (Говорит также громко.) Когда я впервые увидел, как в припадке робости слезиться его единственный полузакрытый глаз, я понял, что такой человек не может принести нам добра...
М а т ф е й. (Говорит в полголоса.) А наш Иисус приблизил его и даже посадил этого Иуду рядом с собой.

(Иуда быстро приблизился к ним, уставив на них свой единственный настороженный глаз, и стал лихорадочно прислушиваться. Ученики приумолкли. Иоанн брезгливо отодвинулся от него, а остальные потупились неодобрительно, искоса поглядывая на Иуду. Иуда сел рядом с Иоанном и стал ему громко жаловаться на свои болячки.)

И у д а. (Обращается к Иоанну с притворством.) Вот уж кажется, что я со своими болячками сжился душа в душу, они всё же меня донимают. Особенно беспокоит меня грудь (Иуда потирает свою грудь своей огромной ладонью и притворно кашляет.) По ночам меня грудь сильно беспокоит, а когда я восхожу на горы, то сильно задыхаюсь, у меня кружится голова.
М а т ф е й. (С отвращением.) Иуда, вот ты говоришь нам всё это, чтобы разжалобить нас, будто сам не знаешь, что все болячки у человека от несоответствия его поступков с заветами Отца небесного...
И у д а. (Обиженным тоном.) Вот вы не верите мне, братья, а сегодня у меня так прострелило в поясницу, что мне теперь и сама жизнь стала немила...
И о а н н. (Возмущённо.) Тебе самому не противна эта ложь, Иуда? Я не могу более выносить твои притворства и уйду от тебя куда подальше...
П ё т р. (Взглянул на Иисуса, встретил участливый взгляд своего учителя, подошёл быстро к Иоанну, положил ему руку на плечо, желая остановить его.) Подожди, брат... (резко подошёл к Иуде, словно большой камень, скатываясь с горы, похлопал его по согбенной спине, заговорил громко, с подчёркнутой приветливостью.) Теперь ты с нами, Иуда... Это ничего, что у тебя такой безобразный череп и скверное лицо, в наши сети заплывали и более ужасные уродины, но когда мы их сварим, они оказывались вполне съедобными. Рыбаки Господа не выбрасывают из своего улова рыбин только потому, что они в слизи, колючие и одноглазые. Когда я впервые поймал осьминога, я так напугался этого чудища, что поначалу хотел убежать от него и спрятаться где-нибудь в ущелье (Обращается к Иоанну и Матфею.) помните, братья, когда я вам рассказывал об этом случае, вы так смеялись, что долго не могли успокоиться? Наш брат Иуда очень похож на того осьминога, особенно своей левой половиной лица. Я поначалу тоже хотел убежать от него подальше и спрятаться. Теперь я уже привык к нему, и когда он надолго исчезает, мне его очень не хватает.

(Все засмеялись, Иуда улыбнулся, но тягостное состояние у него осталось. Слишком уж это сравнение с осьминогом было правдоподобным. Огромный единственный глаз, жуткие щупальца, которыми он в любую минуту готов обнять, раздавит и равнодушно высосет жизнь у своей жертвы. Пётр и Матфей уходят за кулисы.)

И у д а. (Приблизился к Иоанну, обратился к нему.) Почему ты молчишь, Иоанн, твои слова подобны золотым, молодильным яблокам из волшебного сада, подари хоть одно из них своему брату Иуде, который беден и нелюбим всеми...

 (Иоанн пристально посмотрел в широко раскрытый единственный глаз Иуды и молчал. Иуда, словно уж отполз от Иоанна и скрылся за кулисами.)

И о а н н. (Подошёл к Иисусу, присел рядом с ним на траве, приветливо обратился к учителю.) Нам пора идти, учитель, люди уже собрались, хотят услышать твою проповедь в саду у храмовой стены... (Иисус с Иоанном уходят)

АКТ ВТОРОЙ

(Утро в летнем саду. Слышно разноголосое пение птиц. На лужайке сидят небольшими группами все двенадцать учеников Иисуса. Рядом с Иисусом расположились Иоанн, Пётр, Фома и Иуда. Иисус исполняет песню «Разве друга ищут», ученики подпевают ему на припеве).

И и с у с. (Поёт.)

Так уж получилось, что сошлись дороги
Вовсе незнакомых, но сошлись в одну...
Если вдруг в дороге грусть вас потревожит,
Знайте: я с любовью руку протяну!..

Если же несчастье вдруг на вас нагрянет,
На ресницах ваших заблестит слеза,
Знайте: сквозь туманы я с любовью гляну
Очень осторожно – в самые глаза...

С другом можно плакать, можно и молиться,
С другом можно просто сесть и помолчать...
Кто сказал, что с другом можно не считаться?
Друга первым делом надо уважать.

Разве друга ищут, разве выбирают?
Друг приходит в сердце просто невзначай.
Разве другом в жизни всякого считают?
Недруга от друга надо отличать...

(После исполнения песни все ученики разом живо заговорили, каждая группа говорила о чём-то своём. Послышались смех и шутки. Иисус встал, воцарилась тишина, и все ученики встали. Иоанн подал Иисусу небольшой общинный денежный ящик, Иисус протянул его Иуде. Иуда расплылся в улыбке, и единственный его живой глаз засверкал невероятным таинственным блеском.)

И и с у с. (Вручая Иуде денежный ящик, говорит очень просто.) Иуда, учитывая твою деловую смекалку, наше братство доверяет тебе общинную кассу. Вместе с этим, на тебя ложатся все хозяйственные заботы: покупка необходимой пищи и одежды, раздача милостыни, а во время странствований, ты будешь приискивать нам место для остановок и ночлега.

(Иуда принял из рук Иисуса общинную кассу с нескрываемой радостью, но слишком суетился: он перекладывал ящик с одной руки на другую, или словно прятал его у себя за спиной. Как-то странно улыбался, благодарил и кланялся так низко, что вызвал всеобщий смех, но при этом он и сам Иуда громче всех смеялся. Иисус сел, и все ученики последовали его примеру.)

И у д а. (Быстро заговорил, окидывая всех торжествующим взглядом.) Вот увидите, братья, я оправдаю ваше доверие. Я удовлетворю все ваши ожидания и предвосхищу самые смелые ваши мечты. Вы увидите, что не прогадали, поручив мне свою денежную кассу, напротив, скоро вы скажите: «Нам так не хватало казначея Иуды!..» (Заметив, что все ученики иронически улыбаются, Иуда решил поменять тему разговора.) Я вижу, что мои слова делают вашу жизнь похожую на смешную, а иногда и на страшную сказку - это хорошо. Иначе жизнь может покрыться болотной тиной. Я хорошо знаю всех людей. Каждый человек совершил в своей жизни какой-либо дурной поступок или преступление и не признаётся себе в этом. Стоящие люди умеют основательно скрывать свои дела и мысли. Но если такого человека окружить вниманием и приветом, да с умом выспросить, то из него потечёт всякая мерзость, как из проколотого гнойника... Я сам иногда лгу, чего греха таить, но нет в мире людей обманутых более чем я.
Меня легко обманывают даже животные. Известное дело, что если захочешь приласкать собаку, то она может укусить за пальцы. Станешь колотить собаку палкой, так она начинает лизать ноги и смотреть преданно в глаза.

(Иуда окинул всех испытывающим взглядом.)

Однажды я не рассчитал, когда воспитывал палкой одну кусачую собаку; я прибил её до смерти. Потом закопал её, а сверху положил большой камень и, чтобы вы думали? - она по ночам стала приходить ко мне и тревожить меня своим весёлым лаем, словно она сошла с ума. А я не пойму, то ли мне снится это, то ли наяву...

(Все смеются над ним, Иуда говорит с притворной обидой в голосе.)

Вам вот смешно, а мне было не до смеха, она приходит ко мне каждую ночь и лает вот так (Иуда стал на четвереньки, изображая собаку и начал лаять): тяф, тяф, гав... гав, гав, тяф!..

(Все присутствующие громко смеялись. Иуда смотрел на всех с торжествующим взглядом, и высказал признание.)

 Но если сказать правду, то я пошутил. Собак я никогда не убивал. Мне просто хотелось развеселить вас...
П ё т р. (Говорит строго.) Иуда, меня ты не развеселил. И что у тебя за привычка такая: всегда говорить неправду? Часто ты рассказываешь нам неправдоподобные вещи, обвиняешь всех без разбору, даже самых почтенных людей во всяких невероятных грехах. Ну, а твои родители, разве были они лишены добродетелей?
И у д а. (Уставился единственным неподвижным глазом на Петра долго, с подозрением смотрел на него.) Разве я могу знать, кто был мой отец, об этом надо спросить у моей матери. Может быть, у меня было много отцов – козлов и индюков...

 (Все присутствующие с возмущением смотрели на Иуду.)

М а т ф е й. (С возмущением.) Разве не сказано было Соломоном: «Кто злословит отца своего и мать свою, того светильник погаснет среди глубокой тьмы?
И о а н н. (Спросил, выговаривая по словечку.) А что ты скажешь о нас, Иуда из Кариота?..
И у д а. (С притворством замахал на Иоанна обеими руками, заныл голосом нищего, безуспешно просящего подаяния у прохожих.) Ну, зачем, скажи, Иоанн, ты так немилосердно искушаешь бедного Иуду? Зачем вы смеётесь и хотите принизить бедного, доверчивого Иуду?..
П ё т р. (Взял Иуду за рукав одежды, отвёл в сторону, приблизил его к себе и тихо, но грозно спросил.) А что ты думаешь об Иисусе? Только не шути, прошу тебя...
И у д а. (Злобно взглянул на Петра, ответил громко.) А ты сам что думаешь?
П ё т р. (Вздрогнул оттого, что Иуда пытается громко решить этот вопрос, и снова тихо произнёс.) Я думаю, что Иисус – возлюбленный сын Всевышнего Господа нашего.
И у д а. (Говорит вызывающе громко.) Зачем же ты спрашиваешь меня о том, в чём сам убеждён?
П ё т р. (Снова говорит тихо.) Но, а ты любишь Иисуса, ведь судя по твоим словам, Иуда, ты никого не любишь...
И у д а. (Ответил отрывисто со злобой.) Люблю... но кому, какое дело... (Резко повернулся и ушёл за кулисы, унося с собой ящик с деньгами.)

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

АКТ ТРЕТИЙ

(У входа в грот, выложенного из камней в виде арки, увитой мелкими белыми цветочками, сидят Иуда, считает деньги, рядом с ним сидит Фома, плетёт корзину.
Иуда достаёт из ящика монеты играет ими: набирает их целыми пригоршнями и сыплет их снова в ящик, с удовольствием слушает их звон, или берёт по одной монетке, рассматривает их на солнечном свете и пробует на зуб. Разговаривает громко сам с собою или обращается к Фоме.)

И у д а. (Говорит с восторгом.) Ну вот, денежный ящик у Иуды сделался почти полным, уже и носить его стало тяжеловато. А я, грешным делом, думал, что все люди плохие, но они хорошие, легковерные и не скупятся давать мне деньги, когда я после проповеди Христа «причаливаю» к ним и прошу не скупиться. Вот вы меня осуждаете, говорите, что я слишком привязан к деньгам. Ну конечно, Иуда плохой. Снова и снова Иуда обманут, вечно из меня хорошего - делают плохим. Обманывают бедного, доверчивого Иуду из Кариота на каждом шагу.

(Обращается к Фоме, голосом полным притворства.)

Согласись со мной, Фома, что в деревне, из которой мы только что ушли, обитают нехорошие люди, по-моему, они даже намеревались побить нас, будто мы прошлой ночью украли у них козу. А ведь я говорил Иисусу, что не нравится мне это селение, лучше б его было обойти стороной. Но Иисус меня не послушал. Когда вы уже все ушли из села, мне не просто было остудить их гнев, они хотели догнать вас и побить камнями. А что сделал Иуда? Я разыграл такую сцену, изображая то разгневанного безумного, то кроткого ангела; я умолял их, я падал на землю и бился в припадке, я бешено метался перед ними, умолял их и лгал им, я раздирал на себе одежду. Меня даже грозились убить, но оказалось, что они вскоре нашли свою козу, которая запуталась в высоких, колючих кустах шиповника. Но Иисус не оценил мой подвиг. Напротив, даже перестал замечать меня, хотя я всегда пытаюсь быть у него на глазах... Раньше он всегда улыбался на некоторые мои удачные шутки и, если долго не видел меня, то спрашивал: где же наш Иуда? А теперь глядит на меня и точно не видит Иуду, или поворачивается ко мне спиной. Не оценил Иисус моего подвига, а ведь я, возможно, спас всех вас... Что же ты молчишь, Фома, будто каменный?.. (Фома ничего не ответил Иуде.)

Ф о м а (Поёт.)

Мужайтесь, братья-моряки,
Хоть грозен бурный вал,
Вдали видны уж маяки,
Их свет нам засиял.

Душой Свободу возлюбя,
Кладём предел скорбям.
Пристать достойно надо нам
К небесным берегам.

Награда, братья, уж близка:
В той гавани покой.
Долой, унынье и тоска.
Возрадуйтесь душой!..

Сплотимся, как одна семья,
Крепите паруса,
На берегу нас ждут друзья,
Слышны их голоса...

Не падать духом, моряки,
Нам унывать нельзя.
Всё ярче светят маяки,
Бог в помощь вам, друзья!..

И у д а. (Жалуется Фоме.) Эх, Фома, Фома!.. Вот и ты, пытаешься не разговаривать со мной, а ведь ещё недавно, ты допытывался о каждом моём слове, так что мне не было от тебя никакого спасения. И мне всё только говорил: это надо доказать. Ты сам это слышал? А кто ещё там был кроме тебя? А как его зовут?.. Докапывался до каждой мелочи так, что я иногда и закричу на тебя: Ну, чего ты хочешь? Я всё сказал тебе, всё!.. Но ты также невозмутимо продолжал меня допрашивать, пока я не закричу на тебя: какой ты глупый, Фома, как это вот дерево, стена или осёл. Вот только тогда ты отставал от меня на минуту, а в следующую минуту снова спокойно говорил мне: нет, ты всё-таки докажи мне... Я просто готов был уже упасть без памяти, а ты всё твердил своё... А что случилось теперь? Почему ты всё молчишь и молчишь, Фома, а? Почему ты ни о чём меня не спрашиваешь, а? а?

(Фома продолжал плести свою новую корзину и хранил молчание, Иуда заныл голосом несчастного.)

Вот так и Иисус. Для всех он нежный и прекрасный цветок, благоухающий, как нежная иорданская лилия, а для Иуды достаются взгляды, колючие, как шипы у розы... Словно у Иуды каменное сердце и нет души...

 (Садится рядом с Фомой, трогает его за рукав.)

Скажи, Фома, ты любишь нежную иорданскую лилию, у которой лёгкий румянец на щеках и стыдливые глаза?..
Ф о м а. (Долго молча, смотрит на Иуду, отвечает неохотно.) Иорданскую лилию я обожаю и мне приятен её благоухающий запах, но я никогда не встречал лилию с румянцем на щеках и чтобы у неё были стыдливые глаза...
И у д а. (Противно смеётся.) Ой, Фома, Фома, как же трудно достучаться в твои ворота. Разве ты забыл, что вчера рукастый кактус своими острыми ногтями разодрал твою новую одежду, которую только что мы купили на деньги, взятые из нашей кассы, вот в этом самом ящике.

(Указывает Фоме на ящик с деньгами; Фома посмотрел на ящик и молча, пристально стал с удивление рассматривать Иуду.)

 Если у кактуса есть руки, то почему у лилии не может быть глаз? (противно хихикает) Что ты на меня так смотришь, Фома, как будто никогда меня не видел?.. Вставай, поднимайся, Фома, доплетёшь свою корзину для продуктов в следующий раз. Видишь, наши братья снова отправились в путь. Посмотри они идут по пыльной дороге гуртом, как стадо баранов. А ты умный, Фома, поэтому всегда ходишь позади их. А я, прекрасный, бесценный Иуда, словно жалкий раб, буду идти следом за тобой...
Ф о м а. (Спрашивает у Иуды с простодушием.) Чем это можно объяснить, Иуда, что ты сам себя величаешь прекрасным и бесценным?
И у д а. (Смеётся.) Я красив в поступках, Фома, и бесценен денежными сокровищами, которые я оставляю в надёжных местах под камнями на каждом нашем привале и готов с тобою, Фома, поделиться. Ты ведь не глупый, Фома, но если к этому прибавить ещё и богатство, цены тебе не будет...
Ф о м а. (Резко встал со своего места, подошёл к Иуде вплотную.) Ты что, Иуда, всерьёз предлагаешь мне такую предательскую, подленькую сделку?..
И у д а. (Быстро отошёл от Фомы в сторону.) Да пошутил я... Ты что, Фома, совсем шуток не понимаешь? То-то я и вижу, Фома, что у тебя лоб, как медный... Пошли догонять братьев, а то мы сильно отстанем от них... (Фома уходит, то и дело, оглядываясь, перекладывая ящик с деньгами, из одной руки в другую.)
Ф о м а. (Кричит ему вслед.) Ври, ври, да знай же меру...

Поднимает камни один за другим, осматривать под ними. Он с трудом переворачивал и отваливал их в разные стороны. Под камнем, на котором сидел Иуда, он вдруг увидел деньги и воскликнул:

Так, так!.. Пошутил, говоришь, Иуда!.. Говоришь, что Фома шуток не понимает... Хорошие у тебя шуточки, братец Иуда!.. Вот почему ты стонешь и скрипишь зубами по ночам. Вот почему ты жаловался мне, что не любит тебя Иисус. Ты лжёшь, крадёшь и злословишь постоянно; как же ты хочешь, что бы мы любили тебя? (Берёт под камнем, спрятанные Иудой деньги и, словно спохватившись, громко восклицает.) Господи, братья мои теперь ушли далеко (Поспешно уходит.)

АКТ ЧЕТВЕРТЫЙ

(Между двумя высокими камнями ученики Иисуса мастерили для него как бы шатёр для отдыха от полуденного солнечного зноя. Рядом со своим учителем были все ученики кроме Иуды, Фомы и Петра. Пока делался шатёр, другие ученики, расстелив свои плащи, сели на них вокруг Иисуса, развлекали его весёлыми речами и шутками. Иоанн сплетал из цветов венок для учителя.)

(Звучала негромкая песня детского хора.) *

Белые, бледные, нежно-душистые
Грезят ночные цветы.
С лаской безмолвной лучи серебристые
Шлёт им луна с высоты.

Силой волшебною, силой чудесною,
Эти цветы расцвели;
В них сочетались с отрадой небесною
Грешные чары земли.

Трудно дышать... Эта ночь опьянённая,
Знойной истомой полна.
Сладким дыханьем цветов напоённая,
Душу волнует она.

Шепчут цветы свои речи беззвучные,
Тайны неведомой ждут.
Вплоть до рассвета, с луной неразлучные,
Грезят они и поют!..

* слова Е. Варжевской

(Смолкла песня хора. Иоанн закончил плести свой цветочный венок, с нежностью возложил его на голову Иисусу, под радостные возгласы всех учеников. Затем Иоанн нашёл между камней, голубенькую, маленькую ящерицу, и с нежностью, тихо смеясь, передал её из своих ладоней Иисусу. Иисус с улыбкой рассматривал ящерицу и раскрыл свои ладони. Ящерица быстро убежала за камни под весёлые улыбки собравшихся.
Закончив сооружение шатра, и, увидев усталость Иисуса от жары, ученики предложили ему отдохнуть в тени. Иисус лёг в шатре, а ученики удалились на небольшое расстоянии, стали вокруг Иоанна и о чём-то вели тихую, мирную беседу. Появились Пётр, Фома и Иуда. Разгневанные Пётр и Фома, почти волоком притащили Иуду к Иисусу, держа за ворот его платья. Испуганный, бледный Иуда не сопротивлялся. Он двумя руками прижимал ящик с деньгами к своей груди, принимая покорный вид раскаявшегося вора).

П ё т р. (Говорит с возмущением, громко обращаясь к Иисусу.) Учитель, полюбуйся на него... Вот он вор!.. Он крадёт наши общие деньги и прячет их под огромными камнями...
Ф о м а. (Гневно, обличает Иуду в воровстве.) Он только прикидывается немощным и больным, но поднимает огромные камни и прячет под ними наши деньги. И меня пытался подговорить стать его сообщником...

(Иисус молчал. Он внимательно и строго взглянул на Петра и Фому. Они смутились, разжали руки, отпустив ворот Иуды.)

И у д а. (С видом глубоко раскаивающегося преступника, смиренно взглянул на Петра и на Фому, проговорил голосом полным страдания.)
Простите, братья, меня бес попутал...

 (Иисус строго взглянул на Петра и на Фому, и они отошли в сторонку. Иоанн приблизился к шатру, но не решился приблизиться к Иисусу и Иуде. Постояв у входа в шатёр, Иоанн подошёл к своим братьям.)

И о а н н. (Обратился к братьям.) Учитель сказал... что Иуде можно брать денег, сколько он захочет и что никто не должен его осуждать за это. Он сказал, что деньги принадлежат ему, как и всем остальным братьям. Учитель сказал Иуде, что братья его тяжко обидели и за это им должно быть стыдно... (Пётр сердито засмеялся.)
И о а н н. Не хорошо, брат. Зачем ты сейчас смеёшься?.. (Из шатра вышел Иуда, криво улыбаясь; Иоанн подошёл к нему и трижды поцеловал его; все братья, кроме Фомы, последовали примеру Иоанна.)
П ё т р. (Подошёл к Иуде последним, говорит извинительным тоном.) Все мы тут глупые и слепые, Иуда, одному Иисусу дано истинно видеть твою душу, а потому не таи на нас обиды. Позволь тебя поцеловать, Иуда...
И у д а. (Скривился в улыбке.) А почему бы и тебе не поцеловать меня, брат Пётр? (Пётр целует Иуду и говорит Иуде на ухо громко, чтобы все слышали.) А я по своей глупости, чуть было тебя не удушил; брат Фома схватил тебя за шиворот, а я ухватил тебя прямо за горло; тебе, наверное, больно было, Иуда?..
И у д а. (Страдальчески потрогал себя за горло.) Да вот и сейчас ещё немного побаливает, но это ничего, это всё пройдёт...
И о а н н. (Обращается к Фоме.) Ну а ты, Фома, что же не целуешь своего брата Иуду?..
Ф о м а. (Смутившись.) Брат Иоанн, я ещё не решился на этот мужественный поступок, мне надо подумать, надо побороть в себе отвращение...

Все отошли в сторонку, Фома сел на землю там, где он только что стоял, стал чертить на песке пальцем... Иуда присел с ним рядом. Он раскрыл свой денежный ящик и, звеня монетами, пристально уставился на Фому, стал громко с притворством считать деньги.

И у д а. (Считая деньги вслух.) Одна, две, три... Смотри Фома, снова мне дали фальшивую монету. Какие же всё-таки люди мошенники? Они даже жертвуют фальшивые монеты. Четыре, пять, шесть... а потом опять кто-то из вас скажет, что Иуда крадёт деньги... Семь, восемь, девять...
Ф о м а. (Встал, подошел к Иуде.) Я всё понял, Иуда. Иисус, безусловно, прав. Не надо нам на больных обижаться. Позволь мне поцеловать тебя в знак примирения?..
И у д а. (засмеялся) Ты решил меня осчастливить своим поцелуем, Фома, тридцать один, тридцать два, тридцать три. Вот тридцать три динария, Фома, не хочешь ли проверить?..
Ф о м а. Зачем проверять, мы и так тебе верим, если тебе на что-то нужны деньги, ты можешь брать себе, Иуда, сколько хочешь...
И у д а. (Зло смеётся.) И тебе, Фома, потребовалось дополнительное время, чтобы лишь повторить слова своего учителя? Боже, боже, ну можно ли Иисусу похвасться такими учениками, как Фома, который может только повторять за своим учителем, как попугай?..
Ф о м а. (Говорит спокойно.) Не надо так грубо, брат. Я теперь всё понял и больше не сержусь на тебя.
И у д а. (Ехидно.) Сегодня в полдень ты назвал меня вором, ближе к вечеру называешь меня братом. О!.. Как ты назовёшь меня завтра утром, Фома? Вот мы сейчас подошли к горе, упёрлись в неё головами словно ослы. А этот ветер вольный, он легко перелетает через эти скалы и мчится дальше вольный и могучий.

(Иуда показывает рукой, как ветер, легко преодолев преграду, летит по белому свету, всё дальше и дальше. Иуда с иронией взглянул на Фому и рассмеялся.)

Ф о м а. (Смотрит на Иуду безмятежно.) Это хорошо, что тебе весело даже в такие позорные моменты в твоей жизни, Иуда. Ты смейся, смейся больше. Беспричинный смех – это твоё единственное лекарство...
И у д а. (Говорит с чувством превосходства.) Как же не посмеяться мне, Фома, меня все нынче целуют и просят прощенья и я так необходим вам с вашим ущербным умишком, весь источенный прожорливой молью.
Ф о м а. Я чувствую, что мне лучше сейчас отойти от тебя...
И у д а. (Поучительным тоном.) Эх, Фома, Фома, ты даже и шуток не понимаешь. Я шутил с тобой с тем, чтобы узнать: истинно ли ты желаешь поцеловать Иуду и не раскаешься ли потом, когда узнаешь, что те три динария, которые я припрятал под камнем, предназначались для блудницы, которая ничего не ела уже целые три дня...
Ф о м а. А ты уверен, Иуда, что блудница действительно ничего не ела эти три дня?
И у д а. Еще, как уверен. Все эти три дня я был рядом с ней, и она ничего не ела, она лишь пила красное вино...
Ф о м а. (С возмущением.) Если в тебя сейчас не вселился дьявол, то, что всё это значит?.. (Повернулся и пошёл от Иуды прочь.)
И у д а. (Рассмеялся вслед Фоме.) Эх, Фома, Фома, ты неисправимый чудак. Никаких шуток ты не понимаешь...

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

АКТ ПЯТЫЙ

(В доме Лазаря в Вифании Иисус возлежал на невысоком ложе, так, что его ученики, Иоанн и Пётр, сидя у его изголовья, могли общаться с ним, глядя ему прямо в очи. Мария Магдалина сидела у ног своего Иисуса неподвижно, как изваяние и любовалась его лицом. И ученики, и Иисус были молчаливы и навеяны мягкой задумчивостью, из которой тихо рождалась песня. Пелось о чём-то загадочно-прекрасном и величественном в вечности. Иоанн очень осторожно прикоснулся к одеждам Иисуса, стараясь не побеспокоить его, тихо запел нежную песню, Мария и Пётр вторили ему припевом, стараясь петь мягко и с большим воодушевлением.)
.
Едва, едва в степи проснулось утро
И зорькой зарумянился Восток,
Как вдруг, сверкнул фонарик изумрудный –
То засиял росинкой лепесток.

Той капелькой, что небо отражает
И звёздный всплеск - в предутренней тиши.
По ней брильянтов чистоту равняют,
По ней равняют чистоту души!

Росинка живо, радостно светила,
Но песню света вдруг оборвала –
Она собой ромашку напоила,
Чтоб та - к восходу солнца расцвела!..

Жила росинка лишь одно мгновенье,
Жила в тени лишь до начала дня, -
Но разве - недостойно поклоненья,
Что прожила она - не для себя?!

(Смолкла песня, все блаженствовали в молчанье. К двери осторожно, крадучись подошёл Иуда и прислушался.)

П ё т р. (Обращаясь к Иисусу.) Учитель, когда я не смог поднять камень, который поднял Иуда, выдававший себя немощным, я просил тебя помочь мне, ибо не хотел, чтобы Иуда был сильнее меня. Но ты отказал мне тогда. Почему, скажи, учитель?
И и с у с. (Улыбнулся.) А кто поможет Искариоту?.. И чтобы ты не возгордился... Смотрящий кротко помилован будет, а стоящий в воротах стеснит других...
П ё т р. (С удовлетворением.) Учитель! Тебе ведомы все глаголы жизни...
Воцарилось молчанье.
И у д а. (Негромко в сторону. Почему Иисус не любит меня? Разве я не сильнее, не умнее, не лучше всех остальных братьев? А сколько я добра им сделал и всё не в счёт. Иисус словно не замечает моих достижений. Ведь это он про меня сказал, что неплодоносную сухую смоковницу надо срубить секирою. Но они боятся меня смелого, сильного, мудрого Иуду! Иисус любит этих безвольных, раболепных людей, которые при первом же серьёзном испытании покинут его. А ведь какого бы я мог дать ему Иуду, если бы полюбил Иисус меня хоть немного... И я мог бы стать любимым учеником Иисуса, не хуже Иоанна, но теперь он погибнет, а вместе с ним погибнет Иуда... (Плачет.) Я, Иуда не отдам своего места возле Иисуса ни здесь, на этой земле (Указывает пальцем в землю.) ни там, на небе (Указывает пальцем в небо.) Желают ли они все этого или не желают, мне всё равно. Слышите ли вы там, на небе? (Плачет, простирая обе руки к небу.)
Наконец-то мне, сегодня, удалось встретиться с первосвященником Анной и убедить этого недалёкого фарисея в необходимости арестовать Иисуса. Анна не сумел разобраться в моих хитросплетениях правды с ложью, что Иисус опасен настолько, что заслуживает казни.
Насколько же алчный Анна, что за моё столь невероятное предательство, он предложил мне всего только тридцать сребреников. За Иисуса Назарея тридцать сребреников! Вы слышите, там - на небесах: тридцать сребреников! За Иисуса! Да эта цена не стоит и единой слезы Иисуса. А сам он, Анна, сколько заработает на этом деле? Хе-хе! Он, этот глупец, вздумал ограбить меня, вырвать у меня кусок хлеба. Хотел бы я посмотреть на него, скудоумного, когда я выйду на площадь и закричу на весь Иерусалим, что Анна ограбил бедного Иуду! Пусть меня люди спасут от этого вора и мошенника...

(Иуда вздохнул и решился войти. Пётр собирался уже накрывать на стол вечереть, увидев Иуду, Пётр обратился к нему по обыкновению громко.)

П ё т р. (Обращаясь к вошедшему Иуде.) Где ты всегда пропадаешь, непоседливый брат Иуда? (Иуда настороженно улыбнулся.) Ну-ка, умный, благоразумный Иуда, подтверди-ка, что ты мне недавно говорил, кто будет первым возле Иисуса в царствии небесном Иоанн или же я? (Иуда посмотрел на Иисуса и молчал.)
И о а н н. (Обращаясь к Иуде.) Не стесняйся, подтверди, брат Иуда, как ты мне недавно сказал, что я буду первым возле Иисуса? Так кто же будет первым?..
И у д а. (Не отрываясь, смотрел на Иисуса, ответил с важным видом.) Первым возле Иисуса буду я!.. (Иуда ткнул себя в грудь для большей убедительности.) Я никому из вас не уступлю своего достойного места возле Иисуса...

 (Иисус медленно опустил свой взор; Иуда резко повернулся и вышел. Ученики молчали, поражённые дерзостью Иуды.)

П ё т р. (Наклонился к Иоанну, проговорил негромко.) Ты слышал, брат Иоанн!.. Так вот какие мысли-то гнездятся в голове у нашего брата Иуды (Все пребывали в задумчивости.)

АКТ ШЕСТОЙ

Мария Магдалина держит в своих руках необыкновенно нежные белые цветы. Она исполнена тихой радости и нежной грусти, улыбается, а то и засмеётся, разговаривает сама с собой, любуясь нежными, молоденькими весенними цветами.

М а р и я. (Прижимая к себе букетик нежных цветов.) Господи, сама нежность эти цветы!.. И где только находит их Иуда? Сам их не дарит Иисусу, а просит меня об этом и наказывает, что бы я не говорила Иисусу от кого эти цветы, пусть сам догадается... Какой же он странный этот безобразный Иудей. В последнее время он так трогательно внимателен к Иисусу. Стал какой-то стыдливый и робкий, как девушка в пору первой любви. И ко мне он стал относиться иначе, с таким интересом расспрашивает меня о милых привычках Иисуса. Стал приносить маленьких, смешных детей, чтобы мог, позабавился с ними Иисус.

 (Смотрит на цветы задумчиво.)

Странный какой-то этот рыжий Иуда. То до страсти не любил Галилею, а теперь стал искусно заводить разговоры о Галилее, столь милой Иисусу; с её тихой водой, зелёными берегами и удивительно нежными цветами. Иисус, вспоминая о Галилее, словно оживает после пустынного зноя Иудеи (Мария тихо смеётся.) Наш Иисус стал подобен благоухающей лилии. Господи, я уже сейчас чувствую себя как на небе, как же тогда можно чувствовать себя в раю?!
Эти нежные цветы я положу на столе рядом с Иисусом.

 (Поёт с большим чувством.)

Ах, зачем на земле расцветают цветы,
Эти милые божьи создания?
Расцветают на миг, как порою мечты
Среди горькой юдоли страдания.

Но не плачут они, и не ропщут они
В этом празднике жизни для Бога;
Что так кратки их ясные, светлые дни,
И что дышат они так не долго.

Как прекрасен у них этот милый наряд,
Ароматный, воздушный и нежный.
Как ласкает порою усталый наш взгляд -
Этот милый цветок безмятежный.

И поникнут головки, увянут цветы,
Подарив волшебство на мгновенье, -
В увяданье их, сколько немой красоты,
Столько в них простоты и терпенья!..

(Появляются Фома, Матфей, Иоанн и Пётр. Они принесли фрукты, хлеб, вино. Поставили на стол.)

П ё т р. (Обращается к Марии.) Сестра Мария, помоги, пожалуйста, нам разложить всё это на столе, чтобы красиво было на нынешней вечере в день опресноков, в который по обычаю надлежало закалывать пасхального агнца (Внимательно смотрит на Марию.) Что это с тобой происходит? ты сегодня не такая как всегда, а словно с неба ангелом к нам слетела... Что это у тебя за цветы, такие дивные? Где ты смогла их - такие удивительно-нежные цветы отыскать?
М а р и я. (Смутившись.) Эти цветы для Иисуса. Вот его место за столом и здесь самое место для цветов.

(Бережно, с любовью кладёт цветы на стол, и несколько раз поправляет их. Начинает незамедлительно разбирать продукты, раскладывать их на столе, и мыть фрукты. Пётр, Иоанн и Матфей помогают ей, а Фома присел на скамью, наблюдает... Появляется Иуда. Принёс два меча в ножнах. Стал брать их по одному, вытаскивать из ножен, любоваться ими. Некоторое время никто на Иуду не обращал внимания.)

И о а н н. (Обращается и Иуде.) Откуда у тебя эти мечи и для чего они нам нужны? Мы же не воины...
И у д а. (Произносит не громко, словно говорит про себя.) Всё это, конечно, так, брат Иоанн, вы не воины, но ведь вы собираетесь покорить Иерусалим для полного торжества дела Иисуса. А такое путешествие небезопасно, ибо весьма грозная ненависть фарисеев к Иисусу (Иуда поднял меч над головой.) Нужно беречь Иисуса! Может быть, придётся заступиться за него, если возникнет такая необходимость...
И о а н н. Они не посмеют тронуть Иисуса, они видели, как народ встречает его в Иерусалиме. Весь народ идёт за ним...
И у д а. (Повысив голос.) А что если они всё-таки посмеют, что тогда вы станете делать?..
П ё т р. (Подошёл к Иуде, взял у него меч, вытащил его из ножен, полюбовался им.) Хороший меч нам не помеха. Но не думай, Иуда, что только ты любишь Иисуса и заботишься о нём!..
И у д а. (Словно крючок, зацепился за слово Петра.) А ты, Пётр, основательно любишь Иисуса? Смотри, если наступит страшное время испытания для нас - не дрогни тогда...
Ф о м а. (Настороженно.) На какое испытание ты намекаешь, Иуда?
И у д а. (Пронзительно смотрит на Фому.) Если сам ты, Фома, не догадываешься, то послушай Марию Магдалину, которая постоянно отговаривает Иисуса от предстоящего путешествия в Иерусалим. А ты вот не выбрал себе меч из тех, которые я принёс.
Ф о м а. (отвечает рассудительно) Мы не умеем обращаться с оружием, так как владеют им римские воины. Уж не хочешь ли ты всех нас погубить, Иуда?
(Иуда ничего не ответил Фоме, только махнул на него рукой и подошел к Марии.)
И у д а. (Обращаясь к Марии.) Вижу я, Мария, что ты положила мои цветы на стол для Иисуса, умница. А те лилии, что я вчера давал тебе, ты предложила их Иисусу? (Мария одобрительно кивнула головой.) Умница, Мария, хвалю тебя за это. Рад ли он был моим цветам?
М а р и я. Да, он очень обрадовался и сказал, что таких лилий много в Галилее. Ты просил, чтобы я не говорила ему о том, чьи это цветы, и я не сказала ему об этом.
И у д а. (С досадой.) Эх, женщины, женщины, что вы за племя такое? Ты, Магдалина, конечно, правильно поступила, что не сказала – от кого цветы, но ведь ты могла же об этом, просто проговориться, будто невзначай.

(Иуда не получил ответа, ушёл в тёмный угол и сел там никем неприметный. Собрались все ученики. Иисуса вошёл в дом следом за своими учениками.)

И и с у с. (Подавляя печаль в душе своей, окинул учеников своих ласковым взглядом.) Вот какая горница большая и красиво устлана для братского пира. Возляжем мы, братья, за праздничным столом. Очень желал Я с вами отметить сию пасху прежде Моего страдания, ибо сказываю вам, что уже не буду, есть её, пока она не совершится в Царствии Божьем.

(Все ученики возлегли, как можно удобней вокруг праздничного стола. Пётр и Иоанн расположились рядом с Иисусом, а Иуда – рядом с Фомой.)

И и с у с. (Взяв чашу и, благодарив, сказал.) Примите её и разделите между собою, ибо сказываю вам, что не буду пить от плода виноградного, доколе не придёт Царствие Божие. Сия чаша есть Новый Завет в Моей крови, которая за вас проливается. Рука, предающая Меня со Мною за столом; впрочем, Сын Человеческий идёт по предназначению, но горе тому человеку, которым Он предается. (Ученики зашумели, но Иисус остановил их гомон.) Вы, кто пребывает со Мною в напастях Моих, я завещаю вам, как завещал Мне Отец Мой, Царство. Да едите и пьёте за трапезою моею в Царствие Моём, и сядете на престолах судить судом праведным.
П ё т р. (Говорит твёрдо.) Господи! С тобою я готов в темницу и на смерть идти.
И и с у с. Говорю тебе, Пётр, не пропоёт петух сегодня, как ты трижды отречёшься, что не знаешь Меня.

(Иисус взял хлеб и, благодарив, преломил и подал ученикам своим, говоря: Сие есть тело Моё, которое от вас предаётся; сие творите в Моё воспоминание. Ученики снова зашумели, как пчелиный рой.)

Ф о м а. (Обращается строго к Иуде, глядя пристально ему в глаза.) Ты знаешь, кто предаст Иисуса?
И у д а. (Криво улыбнулся.) Да я знаю, Фома (Задумался и ответил язвительно.) Ты, Фома и все братья предадут Иисуса... Иуда поднялся (Говорит в сторону, в полголоса.) Иисус, зачем ты так смотришь на Иуду? Вели мне остаться, и приблизь меня к себе. Что же Ты молчишь? Позволь мне остаться, или Ты не хочешь, а может быть, Ты не можешь остановить сильного Иуду? Ты всё молчишь? Ты приказываешь мне идти? Я иду предавать тебя в руки врагов твоих. Я иду... (Иуда уходит.)

АКТ СЕДЬМОЙ

(Светит яркая луна. Ученики робко двигаются толпой по Гефсиманскому саду, пугаясь даже собственных теней, они медленно идут, с робостью придерживаясь друг за друга. Большая часть учеников осталась в начале сада, расстелив свои плащи, легли на них для ночлега. Иисус вместе с тремя ближайшими учениками ушли вглубь сада и остановились, раскинув плащи, возлегли на землю в сени деревьев при лунном свете.)

И о а н н. (Тихо.) Холодна сегодня ночь...
П ё т р. (В тон Иоанну негромко.) Паломников собралось много, а в саду только мы одни...
И и с у с. (Поднялся.) Душа Моя скорбит и тоскует смертельно; вы побудьте здесь и бодрствуйте со мной, а я отойду, помолюсь в уединении (Иисус удалился и только его скорбные молитвы доносились до слуха ближайших его учеников.) Отче! о, если бы Ты благословил пронести чашу сию мимо меня! Впрочем, не Моя воля, но Твоя, да будет.
Авва Отче! Всё возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Меня; но не чего я хочу, а чего Ты.
Отче мой! Если не может чаша сия миновать Меня, чтобы Мне не пить её, да будет воля Твоя. (Иисус вернулся к своим ученикам и, застал их спящими.) Вот уж третий раз подхожу я к вам, а вы всё спите и почиваете. Всё кончено, наступил час и вот уже предаётся Сын Человеческий в руки грешников. Встаньте, пойдём; вот приблизился, предающий Меня.

(Ученики быстро вскочили, не понимая спросонья, что происходит: сквозь чащу сада приближалась к ним толпа людей с фонарями и зажжёнными факелами, с шумом, топотом и лязганьем оружия. Впереди воинов уверенно продвигался Иуда из Кариота.)

И у д а. (Шепнул воинам.) Кого я сейчас поцелую, тот и есть Иисус. Когда возьмёте его, не поступайте с ним грубо, прошу вас...

(С другой стороны сада к Иисусу торопливо подбежала другая часть учеников. Они испуганно спрашивали друг друга: «Что это за люди с факелами? Что им нужно от нас?»)

Ф о м а. (Обращается к Петру.) По-моему, они явились за нами...

(Иисуса и Его учеников окружили, освещая их факелами и фонарями. Иуда, выискивал своим единственным глазом Иисуса, словно фонарём, наконец, он увидел и резко шагнул к нему.)

И у д а. (Сказал Иисусу громко, то ли угрожая, то ли приветствуя его.) Радуйся, равви!.. (Иисус молчал. Ученики Иисуса с ужасом и презрением взирали на коварного предателя. Иуда, в каком-то сатанинском порыве, рванулся к Иисусу, и поцеловал его в щеку.)
И и с у с. (Спросил сдержанно.) Целованием ли своим, Иуда, ты предаёшь Сына Человеческого?

(Иуда молча, укрылся за воинами. Словно беспомощное, испуганное стадо овец перед стаей хищных волков теснились ученики друг к другу. Только Пётр выступил вперёд, извлёк из ножен свой меч, ударил первосвященческого раба Малха, и отсёк ему ухо.)

И и с у с. (Обратился к Петру строго.) Вложи свой меч в ножны, ибо кто подымает свой меч, тот от меча и погибнет. Неужели Мне не пить чаши, которую дал Мне Отец?

(Пётр бросил меч на змею; воины и служители иудейские в ярости растолкали учеников, схватили и связали Иисуса; ученики его все бежали, теряя на ходу свои плащи, спотыкаясь, они натыкались на деревья и камни, падали, вскакивали и снова бежали в горы... Пётр и Иоанн, опомнившись от испуга, последовал за Иисусом, прячась за деревьями и камнями...)

И у д а. (Прячась за деревом, злорадно смеётся.) Так, так, братья, никому не уступайте своего первенства возле Иисуса и на этом, и на том свете...

(Пошёл прочь, шатаясь, до слуха его доносится стоны истязаемого Иисуса, крики звериных и человеческих голосов.)

 «Смерть ему! Распни его! Варраву отпусти нам! Его, Иисуса распни! Распни! Распни!.. Принесите воды! Я неповинен в пролитии крови этого праведника. Смотрите: я умываю руки».

(У Иуды начались галлюцинации: все в него тычут пальцы, говорят с презрительностью и с ненавистью.)

 «Смотрите, - это Иуда предатель! Иуда предатель! Иуда предатель!..

 (Повторяют разные голоса. Слышится прерывистый ядовитый шёпот.)

«Ты мудрый, ты сильный, ты благородный, Иуда! Ты будешь всегда рядом с Иисусом! Ты пойдёшь за ним, и никому не уступишь своего первенства!..»)

И у д а. (Показывает небу кулаки, восклицает.) Вы слышите меня! Я вечно буду рядом с Иисусом!.. Все, все предали Иисуса, только я один последую за ним!.. (Хватается двумя руками себя за грудь, вопит.) «Ты ещё, подлое сердце, кричишь истерично: Осанна! Так громко, что все вокруг слышат: Осанна, осанна! Что ты, сердце, так бездарно разбрасываешь, выдаёшь мои тайны... Молчи, молчи, несчастное сердце!..»

(Слышатся громкий возглас Иисуса: «Отче! прости им, ибо не знают, что делают». Слышатся глухие стуки молотка и тяжкие стоны Иисуса. Иуда двумя руками закрывает уши, но всё также ему слышится: «Если ты царь иудейский, спаси Себя Самого».)

Слышится громкий возглас Иисуса: «Отче! В руки твои предаю дух Мой... Свершилось...»

И у д а. (Говорит торжественно.) Осуществились ужас и мечты. Никто теперь не вырвет победу из рук Искариота! Будут стекаться народы всей земли к Голгофе и вопить: Осанна! Осанна! И прольют они море слёз и крови во имя Христово. Иуда обманул всех и этих умников фарисеев, которые будут преданы проклятью во веки вечные. Припомнятся им эти жалкие тридцать сребреников. Эта цена вашей крови, грязной и зловонной, как помои. Припомнят и этого глупого Анну, и этого Каифу, красного как клопа, напившегося чужой крови. Я бросаю в лицо вам первосвященникам и судьям эти ваши жалкие тридцать сребреников.

 (Бросает себе под ноги сребреники и топчет их ногами.)

 Вот вам, вот вам, ещё вот вам!.. Нет, не заплачет Иуда из Кариота в великий день мести всем жалким существам на земле, дабы не залить пламени мести моими слезами...
И вас вспоминаю я в этот час, жалкие трусы – ученики Иисуса. Не вы, нет, не вы пойдете следом за учителем, это я один смело следую за ним. Кто запретил сегодня ученикам Иисуса погибнуть вместе с ним геройски? Никто не запретил, только трусость одна. Сможете ли вы искупить свою вину перед праведной смертью Иисуса, не заплатив за Его любовь ценой своей жизни?
Ты слышишь меня, Иисус, я иду к тебе, сразу, следом за тобой. Так кто же будет рядом с Иисусом: Иуда, или Иоанн и Пётр? Пусть небо нас рассудит. Вот оно - корявое, полузасохшее, одинокое дерево, стоящее над пропастью, на этой горе - высоко над Иерусалимом. Я давно его приметил, никто мне здесь не помешает совершить мой беспримерный подвиг. Вперёд, Иуда к вечному позору, к вечной славе!.. Встречай меня ласково, Иисус, я очень устал. Иуда хочет вечного покоя...

(Уходит за кулисы, гордый и надменный, уверенный в своём величии.)

(На сцене появляются двое детей - (девочка и мальчик. Они несут веночки из живых цветов навстречу восходящему солнцу, поют молитву.)

Мы умом ходили в город Вифлеем,
Были мы в вертепе и видали в нём:
Наш Христос Спаситель в ясельках лежал,
И пастух ягнёнка на руках держал.

Вдруг Христос Спаситель громко зарыдал
И Его Иосиф долго утешал.
Дева нам сказала: «Плачет он о том,
Что Адам и Ева взяты в плен врагом».

Но благословенье нам Христос послал:
И слова простые эти нашептал:
«Зацветёт весною яблоневый май,
И вернётся людям долгожданный рай!..     (Конец.)